Титульный лист первого издания повести А.К. Толстого «Упырь» (1841).

Шарль Нодье в прозаической поэме «Смарра, или Ночные демоны» (1821) попытался без особого успеха вернуться к образу античного кровопийцы с его ярко выраженным птичьим обликом. Злой дух Смарра «раскрывает диковинно изрезанные крылья, взмывает вверх, падает вниз, раздувается, съеживается и, вновь сделавшись мерзким карликом, сияющим от радости, вонзает мне в сердце тонкие стальные когти, с коварством пиявки пьет мою кровь, разбухает, поднимает огромную голову и хохочет». Ряд черт Смарры заимствован из южнославянского фольклора, в частности из поверий о летучих мышах — например, длинный хоботок, которым он прикасается к кровоточащему человеческому сердцу, «дабы хоть на мгновение утолить мучившую его нестерпимую жажду».

В своем победном шествии по Европе антропоморфный вампир сохранит умение летать. Но оборачиваясь летучей мышью, к людям он будет подступаться в обличье человека с острыми зубами, а не птицеобразного карлика с когтями и хоботком. Толстой в повести «Упырь» припоминает и ламию, и эмпусу, которые могут «принимать всевозможные виды». Однако бабушка Даши, подозреваемая в вампиризме, эти виды уже не принимает, зато на гербе ее рода красуется черная летучая мышь.

Летучая мышь, притаившаяся в темной комнате, пугает героя рассказа Д. Готорна «Тайна Кена» (1883) и прилетает отведать крови в рассказе Д.Х. Нисбета «Девушка-вампир» (1890): «Мне пригрезилась уродливая летучая мышь с лицом и локонами Ариадны, влетевшая в распахнутое окно и припавшая своими белыми зубами и алыми губами к моей руке. Я пытался прогнать этот кошмар, но не мог, ибо я, похоже, был связан и, кроме того, испытывал смутное удовольствие оттого, что тварь с отвратительным упоением пьет мою кровь»[66]. В рассказе Г.Б. Марриота Уотсона «Каменный склеп» (1899) летучая мышь оставляет на шее девушки красное пятно, а сведущий в зоологии герой утешает себя мыслью, что кровососущие зверьки водятся в жарких странах, а не в Британии.

Проспер Мериме, создавая мистификацию «Гузла, или Сборник иллирийских песен, записанных в Далмации, Боснии, Хорватии и Герцеговине» (1827), опирался на трактат Кальме. Поэтому многие его фантазии, переложенные Пушкиным в «Песни западных славян» (1835), имеют под собой историческую почву. В очерке «О вампиризме», включенном в сборник, Мериме с уверенностью утверждает, что выходящий из могилы вампир «высасывает кровь из шеи» (но не из груди) или душит свою жертву. Достоверны сведения о причинах появления вампира, о нападении им на родичей, о трупах в гробах и т. д. Но, отдавшись художественному творчеству, Мериме не избежал вольностей.

Кадр из фильма «Жребий» (1974), экранизации романа С. Кинга.

В «Храбрых гайдуках» отец и два сына, осажденные врагом в горном ущелье, изнывают от голода. Старший сын плотоядно глядит на труп своей матери, а младший, угадав его намерения, спешно протыкает себе руку: «Выпей моей крови, Христич, только не совершай преступления. Когда все мы умрем с голоду, будем выходить из могилы и сосать кровь наших врагов». Что это за философия? В безумца и людоеда может превратить человека кровь, выпитая у мертвеца или у самого себя, в вампира — кровь, выпитая у вампира (да и то не в славянских поверьях). Но кровь брата может лишь придать ему силы и вампиром ни при жизни, ни после смерти не сделает.

Кармилла и Лора в парке. Иллюстрация М. Фицджеральда (1872).

В очерке «О вампиризме» мертвец, напавший на девушку, влезает в дом через окно, куда будет влезать в большинстве последующих произведений о вампирах. Старик Горча из толстовской «Семьи вурдалака» льнет снаружи к стеклу и не сводит с маркиза д’Юрфе страшных глаз. В другой раз маркиз снова видит его «мертвенное лицо, прижавшееся к окну». Взор жертвы из «Вампира Варни» прикован к окну, которое пытается открыть снаружи высокая худая фигура, стучащая по стеклу ногтями. Когда жертва впадает в ступор (автор намекает на возможность гипноза), стекло лопается, щеколда откидывается, и вампир проникает в комнату.

Кармилла в спальне Лоры. Иллюстрация Д.Г. Фристона (1872).

Первоначально окно было избрано из-за наглядности самого описания, позднее — ради близкого контакта между вампиром и жертвой (гипнотический взгляд, приглашение войти). Напомню, что настоящий вампир ищет не раскрытое окно, а маленькое отверстие (замочную скважину), через которое попадает внутрь. Но в окна любит заглядывать караконджул, пугающий детей и указывающий на того члена семьи, которому предстоит умереть в следующем году.

Кармилла из одноименной повести (1871) Дж. Шеридана Ле Фаню в окна не лазает, а как настоящий вампир преодолевает запертые двери. Автор привязывает ее к свинцовому гробу, затопленному кровью, где она почивает по утрам и где ее настигает расплата. Однако днем она расхаживает по дому и по парку, ничем не напоминая обитателя могилы, и даже употребляет в небольших количествах человеческую пищу. В семью жертвы она попадает по специальному приглашению. Приглашение будет возведено в канон Стокером, чей вампир «не может войти ни в один дом, пока кто-нибудь из домочадцев не позовет его».

Как и всем светским вампирам, Кармилле присуще гипнотическое обаяние. Вампир в состоянии загипнотизировать человека даже с портрета: «На меня были устремлены бездонно глубокие и гипнотически завораживающие глаза. Они были совершенно темными, но, казалось, вбирали в себя мою душу, а с ними жизнь и силу; беззащитный перед их взглядом, я был не в силах сдвинуться с места, и, в конце концов, меня одолел сон» (Нисбет. «Старинный портрет», 1890). Прием, использованный Нисбетом, позволяет предположить, что гипнотические способности вампир перенял у привидения, часто воздействующего на человека через портрет. С портрета взирает на свою жертву графиня Эльга из рассказа Ф. Хартмана «Подлинная история о вампире» (1909), больше напоминающая привидение (во всяком случае, до пития крови дело не доходит).

В романе Стокера взор василиска, коим наделен «дремлющий» в гробу Дракула, останавливает руку Джонатана Харкера. Графиня-вампир из рассказа Ф.Д. Лоринга «Могила Сары» (1900) очаровывает своих убийц с помощью голоса: «Иди ко мне! — шептал призрак. — Иди! Я дам тебе сон и покой… сон и покой… сон и покой»[67].

Лежа в гробу, Кармилла сжимает будто бы в тиски запястье генерала, замахнувшегося на нее топором. Физическая сила и ловкость были присущи и лорду Рутвену. Все эти качества наряду с быстротой и стремительностью будут популяризованы Стокером, чей Дракула ловко спускается по вертикальной стене, прыгает с высоты и носится по комнате в пылу схватки с врагом. В фольклоре эти качества вампира не на виду, но ими сполна обладает «ходячий» покойник.

Ни в коей мере не усомнившись в значимости романа Брэма Стокера «Дракула» (1897), заметим, что она выразилась преимущественно в образе самого валашского господаря, которого автор извлек из многовекового забытья и окрестил графом. Примерно до середины XX столетия кровопийца с гордостью носил имя Дракулы, но затем граф был уравнен в правах с другими вампирами.

Процесс ломки фольклорного образа шел полным ходом, и, конечно, ирландский литератор не мог его остановить. Да он и не желал этого, поскольку ориентировался на вкусы викторианской публики, выискивающей в любом, даже в мистическом произведении героическое начало и любовную интригу.