Вампир. Картина Э. Мунка (1895).
Следующий случай появления вампира был зафиксирован осенью 1731 г. в деревне Медведжа (ныне город) в Ябланичском округе на юго-востоке Сербии. Посланный туда имперский врач-эпидемиолог Глазер докладывал в своем рапорте от 12 декабря 1731 г. о вскрытии десяти могил людей, подозреваемых в вампиризме. Одна из них, женщина лет пятидесяти, по имени Милица, обладавшая при жизни тощим сложением, «пролежав семь недель в могиле, глубоко в почве, необходимо должна была наполовину разложиться; однако же во рту ее обнаружена была яркая свежая кровь, что текла изо рта и носа, и была она полнее, нежели при жизни, и наполнена кровью, что показалось мне подозрительным». В прочих могилах были найдены либо разложившиеся трупы, либо лица, оставленные доктором на «подозрении». Пострадавшие от вампира (13 человек, умершие за последние шесть недель), по словам очевидцев, жаловались на «колотье в боках, одышку и страдали от лихорадки и ломоты в конечностях».
Сербы обратили внимание ученого австрийца на следующий факт: «Младшие годами, и быстрее умершие от болезни, и меньше пролежавшие в могиле, находятся в худшем состоянии и истлевают, другие же не разлагаются». Глазер вынужден был признать это рассуждение «не лишенным оснований» и просить вышестоящие инстанции выдать санкцию на расправу с подозрительными трупами.
Рапорт доктора озадачил австрийские власти, и в Медееджу была направлена новая комиссия. Ее возглавлял военный хирург Иоганн Флюкингер, которому подчинялись офицеры Линдельфельс и Бюттенер и военные медики Зигель и Баумгартен. Комиссия прибыла в деревню 7 января 1732 г. Плодом ее работы стал протокол Visum et repertum («При осмотре установлено»). Участники комиссии были впоследствии рекомендованы к награде, а протокол доведен до сведения Карла Александра, герцога Вюртембергского, управлявшего Сербским королевством, и прусского короля Фридриха Вильгельма I.
В начале протокола кратко излагалась история крестьянина по имени Арнонд Паоле (Арнольд Паоль, Павел Арнаут). Паоле сочли вампиром, убившим четырех человек, и самочинно расправились с его трупом. Очевидцы утверждали, что он был «вполне цел и не разложился, в то время как свежая кровь текла из его глаз, носа, рта и ушей, что рубаха, саван и гроб были все окровавлены и что старые ногти на руках и ногах, а также кожа отделились и под ними выросли новые». На сей раз была присовокуплена информация о сосании крови, причем вампиры пили кровь не только у людей, но и у скотины. Те, кто подвергся нападению чудовищ или отведал мясо зараженных животных, по мнению перепуганных крестьян, тоже сделались вампирами — за три месяца «17 молодых и старых особ отошли в мир иной, и некоторые, не испытывая ранее никакой болезни, умирали за два или самое большее три дня». Сын гайдука по имени Миллое (один из «подозреваемых» Глазера) напал на девушку по имени Станьочка (Станвичка), свежую и здоровую, но не пил ее кровь, а душил за шею, так что три дня спустя она скончалась.
Сигналом об эпидемии австрийцы не могли пренебречь и в тот же день отправились на кладбище. Ими было вскрыто 13 могил преимущественно тех «подозреваемых», что уже вскрывал Глазер. Вне зависимости от срока и глубины захоронения в трех из них были найдены полностью разложившиеся тела («почва и могилы были в точности такие же, как у вампиров, покоившихся рядом»), а в остальных — трупы в «вампирическом состоянии». У женщины по имени Стана (Станно у Глазера) «кожа на руках и ногах и также ногти сами собою отделились, однако же появилась свежая живая кожа и новые ногти», внутри трупа имелось «некоторое количество свежей экстраваскулярной крови». В груди Милицы, чье тело и вправду сильно располнело, было «найдено большое количество жидкой крови» (именно Милица, по словам здешних гайдуков, нападала на животных). Миллое был подобен другим вампирам, а Станьочка, погребенная совсем недавно, имела «с правой стороны под ухом», то есть там, где ее душили, «синеватое с кровью пятно длиною в палец» (первое указание на след вампира). Максимальный срок захоронения неразложившегося тела с кровью — 90 дней — был у Милицы и безымянного восьмимесячного младенца[5].
В 1732 г. вышло по меньшей мере 13 книг, трактатов и памфлетов о вампирах и еще 23 были выпущены на протяжении следующих тридцати лет. Вампиры «напоминали мучеников древности, — иронизировал Вольтер, — чем большее число их жгли, тем больше их становилось». Эксгумации и уничтожения трупов продолжались до тех пор, пока просвещенное западное общество не забило тревогу. В 1749 г. папа Бенедикт XIV объявил вампиров «ложными созданиями человеческой фантазии», а позднее в послании к архиепископу Львовскому потребовал «подавить это суеверие… у истоков коего без труда обнаруживаются священники, распространяющие эти истории, дабы убедить легковерное население щедро платить им за экзорцизмы и мессы». Заявление святого отца, под которым охотно подписался бы Вольтер, выдает не менее глубокие, чем у француза, познания в истории — австрийцы во время сербской эпидемии мнением священников вообще не интересовались.
Поступь прогресса звучала мощнее и мощнее. Герард ван Свитен, главный придворный врач и ближайший советник императрицы Марии-Терезии, по ее поручению составил «Медицинский доклад о вампирах» (1755), в котором народы, верящие в живых мертвецов, безжалостно клеймились за темноту и невежество. Это произведение и рескрипты других придворных медиков подготовили почву для официального запрета эксгумаций. Отныне местным властям запрещалось расследовать случаи вампиризма, а вампир объявлялся несуществующим. На этом вампирская лихорадка XVIII столетия завершилась.
Можно ли считать ее участников кровососами? Думаю, можно. Почти все трупы идентифицировались как вампиры благодаря наполнявшей их крови, хотя свидетельств о хорошей сохранности тела было бы достаточно — этой сохранности австрийцы удивлялись не меньше, чем наличию свежей крови. С другой стороны, указаний на сам процесс сосания крови в словах крестьян немного. Совершенно очевидно, что пострадавшие не знали, каким образом вампир забирает их кровь и лишает их сил.
Постер фильма «Кровь: последний вампир» (2009).
Можно с уверенностью утверждать, что длинные и острые зубы, прокусывающие человеческую кожу, у тогдашних вампиров отсутствовали. Именно эти зубы вводят в заблуждение нынешних исследователей. Раз нет зубов, то нет и укуса в шею или другую часть тела, а значит, кровь не высасывается. Никто из пострадавших не демонстрирует своих ранок, хотя следы от пальцев (когтей?) вампира, например, на шее Станьочки, имеются. Но даже если бы ранки существовали, их тоже подвергли бы сомнению. В.В. Деружинский, один из противников кровопускания, уверяет, что с помощью длинных клыков, ставших визитной карточкой вампира, нельзя выцедить из шеи больше грамма крови.
Эти расчеты довольно наивны. За кого мы, собственно, принимаем вампира? Если за существо из плоти и крови — зверя или человека, — тогда его анатомия действительно важна. Но на пришельца с того света законы окружающего нас мира вряд ли распространяются. Ему не составит труда лишить свою жертву крови способом, наукой не предусмотренным. Откуда же крестьянам знать, каков этот способ? С тем же успехом можно попытаться объяснить выход из гроба или проникновение сквозь стену.
Большинство цитированных выше авторов XVII–XVIII вв. упорно твердят о высасывании крови. Либо они перепевают друг друга, либо данные с мест и впрямь дают основания для такого вывода. В то же время на примере поляков мы столкнулись с «бескровной» версией упыря.
Есть ли кровососущие чудовища в восточноевропейском фольклоре? Мы уже видели, что Афанасьев и Потебня склонялись к корню «пить» в качестве основы для наименования вампира. Для Афанасьева как представителя мифологической школы было крайне важно подчеркнуть любовь упыря к питию — тогда его можно уподобить грозовому демону, который «сосет тучи и упивается дождевой влагой; ибо в древнейших мифических сказаниях дождь уподоблялся крови, текущей в жилах облачных духов и животных». Ну а истечение крови из пронзенного трупа упыря можно сравнить с дождем, льющимся из грозовой тучи, которая при этом еще и ревет, как буря.
