Обаяние «задумчивого» лорда Рутвена заставляло трепетать сердца девственниц, и Нодье имел право заявить: «Вампир своей ужасной любовью будет тревожить сны всех женщин».
Кристабель и Джеральдина. Иллюстрация Г. Форда и Л. Спида (1891).
Но самым чувственным вампиром эпохи романтизма была женщина по имени Джеральдина из поэмы англичанина С.Т. Кольриджа «Кристабель» (между 1797 и 1801 гг., издана в 1816 г.). В ней впервые прозвучала тема лесбийской любви, которая станет одной из самых популярных в вампирской культуре:
Однако Джеральдина не пьет кровь соблазненной Кристабель, а лишь делает девушку «безвольной», выпивает до дна «полную чашу сладкого сна» (что это за аллегория?) и гипнотизирует свою жертву «взглядом змеи». При желании в поэме можно отыскать (за сто лет до Стокера!) мотив приглашения. Кристабель встречает подозрительную незнакомку в полночном лесу и сама приводит ее в замок, сделав его обитателей беззащитными перед колдуньей.
Богатый бей прокусил жилу на шее своей жены и сосет ее кровь (Мериме. «Прекрасная Софья»). Красавица Зденка поет песню о расставании сербского короля и его невесты: «А коли клятву нарушу, приди ко мне из могилы и высоси кровь моего сердца». Маркиз д’Юрфе дает обещание девушке, не догадываясь о его двусмысленности: «Зденка, ты дороже мне моей души, моего спасения… И жизнь моя и кровь — твои» (Толстой. «Семья вурдалака»). Ведьма пьет кровь из сердца своего возлюбленного, и тот засыпает навеки (О.М. Сомов. «Киевские ведьмы», 1833).
Все жертвы вампира либо выражают протест, либо не понимают, что происходит, пока не умирают. Лишь у Готье человек, влюбленный в вампира, добровольно отдает свою кровь. Даже узнав тайну Кларимонды, священник Ромуальд не в силах заставить себя разлюбить ее и готов «по доброй воле отдать ей всю кровь, которая… нужна, чтобы поддержать ее призрачное существование».
Готье выступил новатором — такая гармония между вампиром и его жертвой для XIX в. не характерна. В анонимном рассказе из Германии «Таинственный незнакомец» (перевод опубликован в Англии в 1860 г.) дворянин ухаживает за дочерью соседа-помещика и пьет кровь у нее из шеи, пока девушка не втыкает гвоздь ему в голову. Герой Шарля Бодлера, сойдясь с красавицей, «чей рот подобен землянике», наблюдает затем «раздувшийся бурдюк, в котором гной»[83] («Метаморфозы вампира», 1857).
В черновом варианте повести И.С. Тургенева «Призраки» (1864) героя настораживает поведение встреченного им духа. «„У тебя есть кровь“, — промолвила моя спутница, и мне показалось, что она улыбнулась. Сердце во мне екнуло. Рассказы об упырях, о вампирах пришли мне на ум. Неужели я во власти подобного существа?» В книге Е.П. Блаватской «Разоблаченная Исида» (1875–1877) приведен рассказ о ревнивом губернаторе, который после смерти ездил в карете[84] и сосал кровь у своей молодой вдовы, вышедшей замуж за другого.
Инициативу Кольриджа поддержал Ле Фаню. В викторианской «Кармилле» лесбийские мотивы не столь очевидны, тем не менее Кармилла нежно жмет руку Лоры, устремляет на нее «томный и горящий взгляд» и взволнованно дышит. Жаркие губы вампира блуждают по щеке жертвы, и Кармилла шепчет, почти рыдая: «Ты моя, ты должна быть моей, мы слились навеки». Лора, однако, проявляет большую выдержку, чем впавшая в транс Кристабель: «Это походило на пыл влюбленного; это приводило меня в смущение; это было отвратительно, и все же этому невозможно было противиться».
Лора и Кармилла. Иллюстрация Д.Г. Фристона (1872).
Антонов усматривает в повести Ле Фаню открытый вызов «пуританским условностям» Викторианской эпохи, «ее жесткому, обезличивающему, подавляющему человеческую сексуальность (в особенности женскую) морально-поведенческому кодексу». Довольно неожиданный поступок для писателя, чьи остальные произведения почти не затрагивают вопросы взаимоотношения полов. Нет, описание страсти Кармиллы преследует другую цель. Ле Фаню как выразителю викторианских «условностей» (он, хотя и был ирландцем, происходил из протестантской семьи) было важно подчеркнуть преступный характер действий Кармиллы, поэтому он наделил ее страстностью, присущей тому самому духу, что движет вампиром: «Вампир никогда не отступается, пока не насытит свою страсть… он с утонченностью эпикурейца будет лелеять и растягивать удовольствие и умножать его». Но это не высокое чувство, а маскирующаяся под него жажда крови.
Подлинный вызов «условностям» мы отыщем в рассказе графа Э.С. Стенбока «Правдивая история вампира» (1894), написанном под впечатлением от «Кармиллы». Его герой граф Вар далек выглядит как типичный вампир-аристократ — высокий, с красивыми вьющимися волосами, холеными руками, милой улыбкой и печальными глазами. Однако ухаживает он не за девушками, а за… мальчиком: «Габриель подбегал к нему, бросался в объятия и целовал его в губы. При этом тело графа сотрясала странная дрожь, и несколько часов спустя он вновь молодел и наполнялся силой… „О, Габриель! Любимый! Ты моя жизнь. Да, жизнь! А что такое жизнь? Мне кажется, это самое малое из того, что я хотел бы взять у тебя. Конечно, при твоем изобилии ты мог бы и дальше делиться жизнью с тем, кто уже мертв“»[85].
Позиция автора сомнений не вызывает — в свое время Стенбок прославился благодаря сборнику гомоэротических стихов. Поэтому Вардалека не протыкают колом, как исчадие ада, а он сам исчезает из замка после смерти Габриэля. Читателям, возмущенным процитированным отрывком, я напомню о благородстве писателя, мужественно… нет, это слово не подходит… прогрессивно отстаивающего «человеческую сексуальность».
Литературоведы, исследующие роман «Дракула», доискиваются истоков его любовных коллизий, копаясь в грязном белье — в непростых отношениях между Стокером и его женой. Идею о любовном треугольнике с участием вампира Стокер, вероятнее всего, почерпнул из романа Мари Низе «Капитан Вампир» (1879). В нем слабо развит собственно «вампирский этикет», зато много интриг, волшебных колец, свадеб, роковых выстрелов и т. п. Низе в свою очередь вдохновлялась поэмой Zburatorul (1843) И.Э. Радулеску о девушке и инкубе с длинными черными волосами.
Стокер, питавший склонность к сантиментам, обращался к теме любви человека и волшебного существа в романе «Тропа змей» (1890). Однако юная красавица, встреченная героем на ирландских холмах, оказалась мнимой феей, и роман завершился свадьбой (мнимым вампиром стала затем героиня романа «Леди в саване»).
Жертвы графа Дракулы ненавидят вампира и чувствуют себя «нечистыми» после его визитов. Бедная Мина, отведавшая крови Дракулы, не может обнять своего мужа: «Нечистая, нечистая! Я не должна более прикасаться к нему или целовать его! О, как мог случиться такой ужас! Ведь теперь я его злейший враг, прикосновения которого он имеет полное основание бояться!»
Однако сам Джонатан, угодивший в объятия трех вампирш[86], испытывает иные чувства: «В душе моей пробудилось какое-то мерзкое желание, чтобы они меня поцеловали своими красными чувственными губами… Я спокойно лежал и, прищурившись, глядел на них, изнемогая от предвкушения наслаждения». Белокурая вампирша, истекая слюной, наклоняется к горлу Джонатана и прикасается к нему зубами, а он, закрыв глаза, в томном восторге ждет укуса, «трепеща всем существом».
