И она из последних сил цеплялась за плечи мужчины, приникшего к ее шее в долгом-долгом поцелуе.

Она отдавалась ему так, как не отдавалась никогда, никому.

Она хотела принадлежать ему полностью, она хотела, чтобы он не просто взял ее – а потом отпустил, как берут и отпускают мужчины… Она хотела, чтобы он взял ее навсегда, выбрал полностью, вычерпал до последней капли. Стать частью его, раствориться в нем, в этом белом огне…

Она хотела этого, она действительно этого хотела!

Он нужен был ей… С ним она позабыла все свои страхи… Он мог защитить ее по-настоящему, он мог избавить ее…

Избавить от жизни!

Да, да, да! Она хотела этого!

– Возьми меня… Возьми мою жизнь! – шептала Лизе-Лотта, пока граф пил ее кровь: сначала – большими жадными глотками, потом – медленно смакуя, потом – и вовсе по капле… Чтобы продлить удовольствие.

Он наслаждался. Наслаждался по-настоящему. Потому что впервые за столько лет женщина по-настоящему хотела его! Не завороженная голосом и взглядом вампира, не обманутая привлекательным человеческим обликом – нет, она действительно хотела его, хотела таким, каким он был на самом деле. Она сознательно отдавалась ему: не для любви – для смерти. И это давало ему такую радость, и будила в нем такие странные, чудесные, давно позабытые чувства.

Возможно, что-то такое он чувствовал, когда был еще человеком.

Это – нежность?

Нет, наверное, нет…

Это больше, чем нежность…

Ему хотелось выпить всю ее – до капли – тем более, что она сама предлагала ему себя.

Он слышал это не только в ее словах, но и в биении сердца.

Ее мысли текли сквозь его мысли.

Ее чувства сплетались с его чувствами.

Смертные не знают такого единения.

Это много больше, чем их жалкая, слабая любовь…

Граф заставил себя оторваться от горла Лизе-Лотты, когда почувствовал, что биение ее пульса стало угрожающе прерывистым и слабым, а в дыхании послышались тихие влажные хрипы.

Он все-таки был уже сыт – сыт кровью той девочки – а кровь Лизе-Лотты была для него чем-то вроде изысканного десерта.

Трудно оторваться, но контролировать себя он все-таки мог.

Облизнув с губ ее кровь, он заботливо посмотрел ей в лицо.

Она была так бледна, даже губы побелели, глаза закатились… Глубокий обморок, вызванный потерей крови. Деду-врачу придется повозиться, чтобы поднять ее на ноги. Серьезное испытание для его науки.

Из ранок на шее текла кровь. Сладостно-пьянящая кровь! Того, что еще текло в сосудах этого хрупкого тельца, хватило бы еще на несколько глотков… Прежде, чем остановится сердце… Но граф не хотел, чтобы Лизе-Лотта умерла.

Если он убьет ее сегодня, от дивного наслаждения останется лишь воспоминание.

Если же он позволит ей выжить… Позволит и поможет – без его помощи ей не выкарабкаться уже – тогда Лизе-Лотта еще хотя бы раз даст ему ту же радость. А может быть, много раз, если он усмирит свои аппетиты и не будет так жаден.

Граф широко провел языком по ранкам – и они затянулись в мгновение ока. Теперь они выглядели, будто два булавочных укола. Только кожа по краям побелела и разлохматилась.

Настоящий специалист по вампирам – такой, как Абрахам Стокер – сразу понял бы, в чем причина внезапного недомогания прелестной Лизе-Лотты!

Но в том-то и прелесть ситуации, что настоящих специалистов по вампирам здесь нет!

Они только мнят себя специалистами, но на самом деле – в глубине своих гнусных гнилых душонок – они не верят в вампиров… Они вообще ни во что не верят. Кроме как в свое превосходство над другими народами.

Мерзость, мерзость… Оскорбительно иметь таких существ – своими врагами! Еще оскорбительнее знать, что они не враги, а сторонники… Вроде как сторонники?

Граф с улыбкой любовался на Лизе-Лотту, обессилено приникшую к его груди. Теперь он познал ее… И это познание было глубже, чем у мужчины, овладевшего любимой женщиной. Глубже, чем у мужа, прожившего двадцать пять лет со своею женой в добром согласии. Нет, граф познал самую суть Лизе-Лотты!

Он видел ее такой, какая она есть на самом деле.

Не худенькая тридцатилетняя женщина с громадными испуганными глазами и сединой в коротких темных кудряшках, какой она видится остальным, нет, она все еще была девочкой… Десятилетней девочкой с толстыми косами – и такими же громадными испуганными глазами, как сейчас.

Вот она замерла в кресле-качалке… На ней ночная рубашка и шерстяные чулки, спустившиеся к щиколоткам. Она кутается в плед. На коленях – книга.

Она боится…

Боится, что кто-нибудь застанет ее за этим преступным занятием – за чтением глубокой ночью!

Боится, что дед на неделю запрет от нее книжный шкаф.

Боится, что ее отправят в закрытую школу, где вовсе не будет книг, а только бесконечное рукоделие – как и положено благовоспитанной немецкой девочке.

И еще она боится чего-то неосознанного… Она ведь не помнит, как именно погибли ее родители. Кажется, в автомобильной аварии? Так ей сказали. Она знает, как они погибли, – но не помнит. Думает, что не помнит.

На самом деле она присутствовала при этом и воспоминание укрыто в тайниках ее памяти, воспоминание о том, как ссорились отец и дед, как дед выхватил револьвер и снес половину черепа любимому отпрыску, а следом разрядил весь барабан в живот и грудь ненавистной невестке. Он мог попасть в Лизе-Лотту, она все это время прижималась к матери – и упала под тяжестью ее бездыханного тела.

Ей было два с половиной года.

Она все забыла.

Она не забудет никогда…

И сейчас – ей все еще десять лет и больше всех на свете она боится деда.

А ведь ей многое пришлось испытать… Ее английский возлюбленный предал ее. Она пережила гибель близких и заключение в гетто. Потом она попалась этому гаденышу. Он мучил ее своею неистовой любовью. И, кажется, даже не догадывался о том, что для нее его ласки – мучение.

Кажется, он тоже хочет поучаствовать в эксперименте? Из него получится великолепный вампир… Он уже сейчас такой упырь, каких редко встретишь даже среди носферату! Интересно, каков он на вкус? Должно быть, гадок. Да, юный красавчик Курт плохо обращался с бедняжкой. И все-таки деда своего она боится сильнее. Должно быть, выдающаяся личность, этот доктор Гисслер… Стоит познакомиться с ним поближе.

Граф прижал Лизе-Лотту к груди и покачал в объятиях, как младенца. Он все еще чувствовал вкус ее крови на губах. Прелестное создание! Нежное, чистое и страдающее. Идеальная жертва. Нет ничего вкусней страданий. Особенно когда они приправлены нежностью и чистотой. Она так привыкла жертвовать собой ради других. Да, действительно – идеальная жертва! Жертва, привыкшая к самопожертвованию… Да еще и хорошенькая, вдобавок ко всему.

Граф предпочитал хорошеньких жертв. Чтобы не только жажда, но и эстетическое чувство было удовлетворено. И эти ребята, военные и ученые, – экспериментаторы придурковатые – они не ошиблись в своих расчетах… Действительно, красивые и юные жертвы – лучшая приманка для любого вампира.

Интересно, как они отбирали всех этих девочек и мальчиков? Постарались ведь… Ангелочки – как с рождественской открытки – на любые вкусы!

Граф хихикнул, вспомнив, как Мария и Рита накинулись на ту девчонку. Это было восхитительное зрелище! Две прекрасные молодые женщины – пышная белокожая Мария с ее длинными золотистыми косами и изящная смуглая Рита с буйными черными кудрями – и девочка, хорошенькая, румяная, русоволосая девочка, безвольно повисшая на их руках. Картина, достойная мастеров прошлого – Буше, Фрагонара, Греза! Правда, они бы в обморок упали от этого зрелища…

Только вот в том, что вампира можно поймать «на живца» и заманить в ловушку, как лисицу в капкан – в этом господа-ученые просчитались. Хотя… Рита, с ее беспечностью, бурным темпераментом и неутолимым голодом – она вполне могла бы попасться.

Но они с Марией не допустят этого.