– Пей! Пей мою кровь! – прошептал тот, кого она так любила.
Он ей велел сделать это, а значит, быть не может сомненья в том, что так надо, что это – хорошо и правильно…
Тем более, что кровь так горяча!
И так вкусна!
Она утоляла жажду лучше, чем самая чистая родниковая вода.
Она была слаще любого фруктового сока.
Пьянила сильнее любого вина.
Лизе-Лотта присосалась к ране на его запястье и глотала, глотала кровь…
И чувствовала, как тело ее наливается радостной силой!
Она перестала задыхаться.
Вместо слабости явилась дивная легкость.
А еще – ей захотелось спать. Так сильно, что она не справилась с собой…
Она отпустила его руку. Рана на запястье затянулась сама собой – без следа. Только на кружевном манжете осталось несколько ярких пятнышек.
А Лизе-Лотта, виновато улыбнувшись ему, прикорнула прямо на скамейке.
Граф долго сидел, глядя на женщину, в чьем теле умирал человек – и рождался вампир. Он совершал подобное всего третий раз. И каждый раз это было – как чудо, как откровение.
Лизе-Лотта уже не дышала.
Граф заботливо стер с ее губ следы крови.
Потом поцеловал – и растворился в ночной темноте.
День она будет – как мертвая. А следующей ночью она пробудится к новой жизни! Он должен быть рядом с ней в момент пробуждения. Чтобы подержать, утешить, объяснить… И накормить. Ее будет сжигать страшный голод. Так бывает со всеми.
Интересно, что сделают эти люди с ее телом? Своих мертвецов они почему-то не клали в гробы, а просто сваливали в ров у западной стены замка – и забрасывали землей. Но, может, для нее сделают исключение? Ведь она – внучка главного среди них, доктора Гисслера…
А если нет – тоже не беда. Только придется потревожить смертный покой старого Фридриха Драгенкопфа. То есть, попросту вывалить его кости из гроба! Гроб у него хороший. Красивый – и сохранился великолепно. Фридриху гроб, по сути дела, уже ни к чему. Душа его далеко, а тело… Тело истлело. А вот вампиру обязательно нужен свой гроб. Таков порядок. И граф постарается порядок соблюсти. Ради Лизе-Лотты… Она заслуживает. Из нее получится прекрасная спутница в вечности! И очень хороший вампир.
На рассвете Курт с воплями выбежал из комнаты Лизе-Лотты (замок, старательно запертый накануне, почему-то оказался открытым) и, продолжая кричать, заметался по коридорам. Он перебудил всех, кто еще спал… Напугал охрану. Никто не осмеливался его остановить: в руках Курта был револьвер.
Курт ворвался в часовню, сбежал по лестнице в склеп…
Наверное, он имел нехорошее намерение уничтожить «ценнейшие биологические образцы», то есть – троих вампиров.
Но образцов на месте не оказалось.
Они исчезли.
Вместе с гробами.
Только в часовне Курт смог наконец-то связно объяснить, что произошло.
Доктор Гисслер сам допросил его в присутствии обоих Хоферов и Магды.
Все происходило по тому же сценарию, что и прошлой ночью.
Курт слышал, как пробило одиннадцать. Бесчувственная Лизе-Лотта лежала в его объятиях. Вдруг он почувствовал, что ее сердце стало биться сильнее и быстрее. Потом изменился ритм дыхания. Затем самого Курта сковало сонной истомой… Но он видел, как Лизе-Лотта открыла глаза. Высвободилась из его объятий, причем не обратила ни малейшего внимания на то, что он лежит рядом. Приподнялась на локте и прислушалась. Счастливо улыбнулась и – встала. И ушла, разумеется. Курт слышал щелчок замка, который Лизе-Лотта неизвестно как сумела отворить. Последовать за ней он не мог, а вскоре и вовсе заснул самым позорным образом… Проснулся внезапно, на рассвете, словно от толчка. Рана тут же заболела, хотя во сне она его не беспокоила. Лизе-Лотты рядом не было. Курт почувствовал, что может двигаться, вскочил, схватил револьвер и с воплями выбежал в коридор.
Рассказав все это, Курт разрыдался, как ребенок. Он даже не стеснялся своих слез. И зло оттолкнул Магду, которая принялась было его утешать.
Август Хофер приказал будить солдат и прочесывать замок в поисках Лизе-Лотты и исчезнувших гробов.
Солдат подняли, но особенно прочесывать замок не пришлось. Лизе-Лотту нашли в саду. На той самой скамеечке, на которой трое вампиров чаще всего оставляли своих жертв.
Лизе-Лотта была мертва.
Доктор Гисслер не сразу смог приступить к изучению тела своей внучки. Потому что сначала на мертвую бледную Лизе-Лотту, лежащую в мокрой от росы ночной рубашке, накинулся Курт. Последовала сцена, показавшаяся доктору Гисслеру безобразной, хотя кто-нибудь другой, возможно, счел бы ее трогательной. Курт подхватил умершую на руки, принялся осыпать поцелуями, называл всеми ласковыми именами, какие только встречаются в немецком языке, умолял вернуться, не покидать его или взять его с собой… В конце концов, когда окружающим надоело лицезреть эту истерику, по команде Августа трое дюжих солдат навалились на Курта и прижали его к земле, а Магда, ловким движением вспоров рукав, всадила в руку Курта заранее заготовленный шприц с успокоительным. После Курта отнесли в его комнату, где Магда промыла и перевязала его рану. И осталась рядом – стеречь. Август принес бутылку коньяка. Сказал, что по его мнению, пусть племянник лучше напьется, чем застрелится. Но Магда предпочла держать наготове шприц и ампулы с успокоительным.
Один из солдат нашел в нескольких метров от скамейки, в густой траве, целый клубок серебряных цепочек. Их было очень много – видимо, все те цепочки, которые доктор Гисслер надевал на Лизе-Лотту, оказались брошены здесь.
Тело Лизе-Лотты отнесли в лабораторию. Доктору Гисслеру не терпелось приступить к вскрытию. Дело в том, что выглядела Лизе-Лотта совсем не так, как две первые жертвы. Казалось, что, несмотря на бледность, она как-то похорошела после смерти и даже не выглядела такой изможденной, как обычно. Она была почти что красива! Гладкая светящаяся кожа, блестящие мягкие волосы. Никакого трупного окоченения не было и в помине. Она была холодна… Но, если бы не отсутствие пульса, дыхания и давления, ее вполне можно было бы принять за спящую.
Ассистента у доктора Гисслера сегодня не было: Магда сидела у постели Курта и доктор Гисслер понимал, что для него же было бы опасно пытаться заставить ее вернуться к работе. Он сам подготовил ланцеты, пилу для грудины, ванночки для внутренних органов, формалин, раствор для промывания брюшной полости, грубые нитки – чтобы зашить разрез. Все приготовил. Снял с трупа рубашку. Осмотрел кожу – никаких повреждений, даже ранки на шее исчезли. Взялся было за скальпель… И не смог нанести разрез!
Наверное, сказалось напряжение последних дней. И несвоевременно раннее пробуждение. Пальцы вдруг ослабели и скальпель со звоном упал на каменный пол. В голове крутился туман. Тело налилось свинцовой тяжестью. Доктор Гисслер вспомнил, как описывал Курт наведенный вампиром морок. Очень похоже! Но сейчас – десять часов утра. Вампиры спят крепким сном. Во всяком случае, им положено в это время спать! Так что, наверное, сказалась усталость. И возраст.
Доктор Гисслер решил, что вскрывать будет позже. Сначала ему надо немного поспать. Обложив тело ватой, пропитанной формалином, он покинул лабораторию. Когда он вышел на свежий воздух, ему стало несколько легче. Но по-прежнему хотелось спать.
Доктор Гисслер поднялся к себе в комнату, лег на постель – и проспал до глубокой ночи.
Ночью идти вскрывать труп было как-то неуместно: доктор Гисслер старался не нарушать им же самим установленные правила безопасности.
А утром тело Лизе-Лотты из лаборатории исчезло…
Вновь обыскали весь замок. Частично – даже развалины. В подземелья боялись углубляться: там все было сильно разрушено, а планы замка найти не удалось.
Ни гробы, ни тело Лизе-Лотты обнаружены не были.
Отто Хофер высказал предположение, что Лизе-Лотта каким-то образом заразилась вампиризмом. Пока это могло быть только предположением – ведь никто не видел ее ожившей! Но именно это предположение казалось наиболее близким к истине. Оставался вопрос: почему предыдущие жертвы вампиров не стали вампирами? Возможно, вампиры превращают в себе подобных только взрослых особей? Но что защищает детей? Возможно, божья милость, ведь они – невинны, а значит – не подвержены разрушающему воздействию зла? И это предположение Отто высказал с невозмутимостью ученого. Бог и Божья милость были для него не более чем явлениями, пригодными для изучения.
