А дед убил ее папу и маму.

Она видела, как он их убил!

И еще, кажется, у нее был муж…

Но муж представал перед ней в трех лицах. То высоким, тонким, синеглазым юношей с породистым лицом и светло-русыми волосами. То – худощавым смуглым брюнетом с добрыми полными губами и теплыми карими глазами. То – очень молодым и очень красивым, атлетически сложенным блондином… И всех троих затмевал ее возлюбленный Раду!

Еще у нее был ребенок. Худенький чернокудрый мальчик. Она его любила. Она не должна пить его кровь, не должна позволять другим сделать с ним это… Она должна его защищать!

Еще во сне и в воспоминаниях присутствовала женщина. Красивая женщина с рыжими волосами. И эта женщина – ее враг! Эта женщина хотела вреда ее мальчику. Она должна быть наказана…

И еще один враг вспоминался, лютый, жестокий враг, чью кровь она мечтала пить еще тогда, когда не была вампиром и не имела клыков… Отчего-то у этого врага был облик белокурого юноши, которого Лизе-Лотта сначала вспомнила, как одного из своих мужей.

И все это было так странно… Но не причинило ей ни малейшей боли. Зря Раду тревожился – Лизе-Лотте стало даже как-то спокойнее после того, как она все это вспомнила! Она почувствовала себя защищенной в своем новом состоянии. Проснувшись, она еще долго лежала в уютной темноте гроба. И, хотя гроб не был заперт, ей совершенно не хотелось выходить.

Она хотела дождаться Раду.

Она ждала его.

Но Раду отчего-то долго не шел…

И в конце концов Лизе-Лотта соскучилась так вот бездеятельно лежать. В ней пробудилось любопытство. Захотелось узнать – больше! К тому же где-то в глубине тела зашевелился голод, запустил ледяные щупальца под сердце… Лизе-Лотта знала, что холод быстро растечется по всему телу, а голод сделается невыносимым.

А ведь Раду научил ее охотиться! Наверное, он будет доволен, если она сама найдет себе еду… Возможно даже, он и вовсе сегодня не придет, уверенный, что Лизе-Лотта может сама о себе позаботиться?

И тогда она встала.

С изумлением ощупала себя – одежда была какая-то непривычная! Темно-гранатовое бархатное платье с завышенной талией и квадратным вырезом на груди. Под платьем – длинная рубашка из очень тонкого полотна. Вырез рубашки обшит кружевом, кружевная кромка выступает над вырезом платья. Странные плоские туфли из бархата того же цвета. И чулки телесного цвета – до колен, под коленями перехваченные очень красивыми подвязками! И больше никакого белья. Совсем.

А волосы? Что-то случилось с ее волосами! Они отросли и стали такими пышными! Лизе-Лотта пожалела о том, что не может увидеть себя в зеркале. И вспомнила, как сожалел об этом Раду.

Лизе-Лотта пошла по коридору. Потом свернула. Новый коридор упирался в лестницу. Она поднялась, прошла по какому-то темному залу, потом снова по лестнице – и вышла на открытую галерею!

Стояла ночь. Небо напоминало прилавок ювелира: черный бархат, усеянный многоцветьем камней. Прежде звезды не казались ей такими огромными – и разноцветными! Прежде все звезды были или белыми, или золотистыми. А сейчас – белые, золотые, голубые, розовые, красные! – они испускали длинные, трепещущие лучи, сливающиеся в широкую радугу… Ночная радуга! Прежде Лизе-Лотта и представить себе не могла, что такое бывает.

А как одуряюще-сильно благоухали в ту ночь цветы! Лизе-Лотте показалось, что она может различить в этом ночном букете каждый аромат, вычленить и определить каждую травинку… Она не знала их названий – но действительно чувствовала каждое растение в саду, в лесу и на далеком лугу.

Стрекотали сверчки. Посвистывали ночные птицы. Что-то шуршало в траве… Слух Лизе-Лотты тоже удивительным образом обострился!

Она замерла, с наслаждением любуясь звездной радугой, слушая симфонию ночных звуков, вдыхая аромат ночного воздуха… И только сейчас поняла, что не дышит. Уже давно не дышит. Она даже разучилась дышать так, как дышала раньше – четь ли не каждый миг совершая вдох или выдох… Теперь она вдыхала и выдыхала, чтобы почувствовать запахи. И только. Но это ничуть не огорчило и не напугало ее. В этом была даже некая приятность. Как и в том, что сердце ее не билось и шум крови в ушах не заглушал другие звуки… Стук десятков сердец, укрытых за замковыми стенами!

Лизе-Лотта облизнула выступившие клыки и пошла в направлении самого близкого стука.

Это был солдат. Молодой, сильный мужчина с некрасивым и грубым лицом типичного немецкого крестьянина. От него пахло оружейной смазкой и ваксой, которой он начищал свои сапоги. Слегка – но мерзко – пахло потом. И горячим гуляшем, который он съел на ужин. И еще от него пахло кровью… Горячей, молодой кровью, так сильно пульсировавшей под его грубой, обветренной кожей!

Лизе-Лотта еще раз облизнула выступившие клыки. Как ей напасть на него? Он выглядит таким сильным… Но она уже знала, что вампир – даже такой хрупкий, как она, – сильнее любого человека. Броситься ему на спину и впиться в шею? Он не сможет отцепить ее, если она присосется… Но, возможно, он будет кричать. Или отбиваться – и тогда шум привлечет других. А если их будет много… Кто знает, возможно, они сообща могут причинить ей какой-либо вред? Лизе-Лотта не знала точно, могут ли люди убивать вампиров. Но проверять на собственном опыте не хотелось. Однако голод, ледяными струйками растекавшийся по телу, буквально выжигал ее изнутри! И лишал последних остатков рассудительности. Она должна попробовать крови этого солдата… Должна высосать его, как сочный, созревший плод! Если она прямо сейчас же не погрузит клыки в его шею – она умрет, умрет по-настоящему, сгорит в холодном пламени, так терзающем ее!

И тут ей вспомнился смех Раду – его таинственный беззвучный смех.

И слова: «Поставь его на колени. Просто мысленно прикажи – и все…»

Пристально глядя в спину солдату, Лизе-Лотта собрала все силы – и приказала!

Такого эффекта она не ожидала…

Солдат дернулся, словно от удара током. Затем выпрямился, напрягся, как натянутая струна. Медленно повернулся. Медленно опустился на колени. И запрокинул голову, открывая горло… Глаза его были пусты и бессмысленны – как у того, другого солдата, которого Раду приводил к ней в подземелье!

Лизе-Лотта неспеша подошла к нему. Провела ладонью по рыжеватым волосам, по шершавой коже щеки. Постояла, наслаждаясь своею властью, жадно впитывая аромат его крови, ставший прямо-таки одуряющим. Серебро цепочки пронзительно сверкало на его шее. «Сними серебро!» – беззвучно скомандовала ему Лизе-Лотта. Он покорился – торопливо сорвал цепочку с шеи, с запястий… И тогда она склонилась к нему и вгрызлась в артерию!

Кровь горячей струей ударила в небо, заполнила горло, потекла внутрь, туда, к источнику холода, согревая ее…

Лизе-Лотта сосала кровь долго, погрузившись в блаженное полузабытье, из которого ее вывел синкопический стук сердца.

Это был тревожный звук – и Лизе-Лотта отпрянула.

Посмотрела в лицо солдату: он был бледен – смертельно-бледен! – глаза закатились…

Лизе-Лотта снова склонилась к его шее. Ранки кровоточили. Как там учил ее Раду? Лизнуть их, чтобы они затянулись…

Лизе-Лотта расхохоталась.

А потом впилась в шею солдата – и рванула… Она рвала и грызла его шею, как зверь. Кровь стекала ей на обнаженную грудь, на платье, на руки. Она купалась в крови и упивалась кровью. Жаль, в нем осталось не так-то много. Выпустив тело солдата, тяжело и бесформенно рухнувшее на пол, Лизе-Лотта провела по лицу окровавленными ладонями, чувствуя, как кровь впитывается через поры кожи. Это было даже приятнее, чем просто сосать ее! Жаль только – такое красивое платье оказалось безнадежно испорченным.

Но она чуть было не забыла о цели своего визита в эту часть замка.

Лизе-Лотта поднялась с колен и почувствовала, что сейчас в ее теле столько силы и легкости, что пожелай она – вспорхнет и полетит. Она действительно чуть-чуть приподнялась над ковром, повисла в воздухе… Почти как в детстве, во сне! И как же сладостны были эти сны, когда ей казалось, что она летает! Но сейчас ей не нужно было даже махать руками, чтобы лететь. Только напрячь все силы и почувствовать направление… А направление она знала.