Гусар схватил древко со знаменем. Британский майор вцепился в знамя, но улан поразил его в живот. Майор закричал, выронил саблю и отпустил знамя. Гусар истекал кровью, но сумел развернуть ошеломленную от крови лошадь, держа захваченное знамя над головой. Остальная французская кавалерия проскакала мимо, направляясь к перекрестку, где стояло еще больше пехоты, но гусар уже получил свой трофей.

69-й батальон был уничтожен. Несколько людей спаслись, некоторые были живы, но притворились мертвыми под грудами трупов, но остальной батальон был повержен. Люди погибли от ударов пик уланов, сабель гусар и палашей кирасиров, под копытами лошадей. Батальон, недавно казавшийся непоколебимым, превратился в кучу окровавленных тел. Сотни тел, мертвых, умирающих, стонущих, кричащих. Кавалерия оставила их, не из жалости, а просто потому, что некого больше было убивать. Кусочек бельгийского поля превратился в бойню, от кусков мяса и луж крови в жаркий воздух поднимался пар.

Кавалерия понеслась к перекрестку, где вновь прибывшая артиллерия приветствовала их выстрелами, а пехота стояла в каре, так что кавалеристам там ничего, кроме смерти, не светило. Пехотинцы прицелились в лошадей, зная, что без лошади всадника ничего не стоит убить, зато в лошадь попасть гораздо легче. Их бы в минуту перемололи в кашу пушки и залпы пехотинцев, так что Келлерман отдал трубачам приказ трубить отход, и кавалерия повернула назад.

Постепенно выжившие из 69-го батальона выползали из-под тел погибших и из лесу. Один солдат, чуть не сойдя с ума от воспоминаний и от того, как он чуть не захлебнулся кровью своего сослуживца, прячась под его телом, упал на колени и рыдал. Сержант, придерживая рукой выпадавшие от удара саблей по животу кишки, встал, пытался отойти назад, но снова упал.

— Я в порядке, я в порядке, — твердил он кому-то. Другой сержант, ослепший от удара сабли по глазам и с пронзенным пикой животом, проклинал все на свете. Лейтенант с почти отрубленной рукой, пошатываясь, будто пьяный, бродил среди тел.

Выжившие оттаскивали еще живых от мертвых, а мертвых от королевского знамени. Рядом с ним лежал майор, отчаянно пытавшийся спасти знамя подразделения. Он был мертв, проткнут пикой, все еще торчавшей из спины. На майоре были белоснежные чулки и танцевальные туфли с золотыми пряжками, а на кивере странным образом сохранилось неповрежденное страусиное перо. Солдат сорвал с него это перо и выбросил прочь.

В четверти мили к югу к своим сослуживцам медленно скакал окровавленный французский гусар. В руке он держал захваченное знамя, которым размахивал и что-то победно кричал. Его друзья скакали за ним и хлопали в ладоши.

Шарп из-за деревьев наблюдал за ним с винтовкой в руках. Гусар пока был в пределах досягаемости. Харпер со своей винтовкой стоял рядом с Шарпом, но никто из них не поднял оружие. Они однажды покинули поле боя с вражеским знаменем в руках и теперь спокойно наблюдали за таким же триумфом другого человека.

— Он будет офицером еще до наступления ночи, — сказал Харпер.

— Ублюдок это заслужил.

Позади Шарпа стояли личные волонтеры Принца Уэльского с бледными лицами. Даже ветераны, прошедшие через испанскую кампанию стояли молча. Они были испуганы, но не врагами, а некомпетентностью собственных офицеров. Полковник Форд не подошел к Шарпу, а стоял в отдалении и удивлялся, почему это его рука трясется как осенний лист на ветру.

Д`Аламбор с саблей в руке подошел к двум стрелкам. Он посмотрел мимо них на захваченное знамя 69-го батальона и покачал головой.

— Я пришел поблагодарить вас. Если бы вы не приказали убегать, мы были бы мертвы. А я только что стал майором.

— Поздравляю.

— Я тоже очень доволен. — с сарказмом сказал д`Аламбор. Он хотел этого повышения, ведь только из-за него он остался в батальоне, но не такой ценой.

— Ты остался в живых, Питер, — успокоил его Шарп, — ты жив.

— Чертов ублюдок, — злобно посмотрел д`Аламбор на Форда. — Ублюдок, ублюдок и еще раз ублюдок. Почему он не приказал встать в каре?

Прозвучал рожок. На перекрестке появились свежие войска. Масса людей вставала в линию поперек поля. Артиллерия была среди пехоты, а также куча всадников. Прибыла британская кавалерия.

— Полагаю, теперь мы выиграем сражение! — д`Аламбор медленно вложил саблю в ножны.

— Пожалуй, — сказал Шарп.

Но пока были только поражения.

* * *

Зазвучали барабаны, мушкеты опустились параллельно земле, и линия британской пехоты пошла вперед. Пехота пошла по смятой соломе, по лужам крови среди трупов людей и лошадей.

С южного края леса, где люди Принца Веймарского продержались весь день, гвардейская дивизия атаковала фермы. Французская пехота пыталась дать им отпор, но не устояла. Красномундирники перешли ручей, отбили ферму Жемонкур, затем пошли вверх по склону. Далеко слева стрелки заставили французов отойти и из ферм на восточной стороне поля.

Каждый дюйм, захваченный днем маршалом Неем, был отбит. Британская линия при поддержке артиллерии и кавалерии надвигалась как сказочное чудовище. Французы, внезапно оказавшиеся в меньшинстве, отступили к Фрасне. Катр-Бра удержали, и дорога к пруссакам осталась открыта. Звуки битвы между Блюхером и Наполеоном все еще раздавались в вечернем небе, но уже темнело, да и тучи на западе закрывали остатки солнца.

Лорд Джон Розендейл, скакавший позади британской легкой кавалерии, остановился перед телом мертвого кирасира. Из вспоротого живота вывалились кишки, разбросанные по дороге. Лорда Джона чуть не вырвало, но он сдержался. Он тяжело сглотнул и повел лошадь дальше. Мертвый британский стрелок с раздробленным черепом валялся во ржи и на его мозгах сидел рой мух. Затем он увидел французского вольтижера — тот был весь покрыт кровью, но был еще жив, лишь дрожал. Он посмотрел на лорда Джона и попросил воды. Лорд Джон застыл в шоке, затем повернул лошадь и поскакал к перекрестку, где готовили ужин его слуги.

В сараях позади перекрестка приступили к своей работе ножами и пилами хирурги. К потолку сараев подвесили лампы. Какой-то шотландец молча перенес операцию по ампутации раздробленной пушечным ядром голени.

Шарп и Харпер, понимая, что полковник Форд не очень-то хочет их видеть, отъехали подальше и остановились неподалеку от перекрестка.

— А я-то думал, что в моих услугах уже не нуждаются, — сказал Шарп.

— К утру они захотят, чтобы ты вернулся.

— Может быть.

Два стрелка привязали своих лошадей к деревьям, и Шарп отошел подальше от кусочка земли, где погиб 69-й батальон. Он подобрал четыре байонета и снял с двух тел кожаные шнурки от сапог. В лесу он разжег костер с помощью пороха. По четырем сторонам от костра Шарп воткнул четыре байонета и положил на них нагрудник кирасира, который Харпер подобрал ранее. Он продел шнурки в отверстия на плечах и поясе нагрудника и стал ждать.

Харпер взял нож и пошел на поле боя. Он подошел к мертвой лошади и отрезал от туши толстый кусок мяса. Затем, держа мясо, с которого капала кровь, в левой руке, он подошел к орудиям и зачерпнул пригоршню топленого жира, которым пушкари смазывали ступицы колес.

В лесу Харпер положил жир на нагрудник, срезал с куска мяса остатки шкуры и положил мясо сверху на жир.

— Я напою лошадей, пока мясо жарится.

Шарп кивнул. Он бросал в огонь ветки, которые отрубал палашом. Утром, перед тем как армия уйдет на воссоединение с войсками Блюхера, надо будет найти оружейника, чтобы выправить и заточить лезвие палаша. Затем он поразмышлял над тем, следует ли ему вообще идти с армией на следующий день. Принц снял с него полномочия, так что он может скакать в Брюссель и уезжать с Люсиль и ребенком в Англию.

Шарп привязал нагрудник продетыми в отверстия ремешками к байонетам и получилось что-то наподобие гамака над костром. К тому времени, как Харпер привел лошадей обратно от ручья, мясо уже шкворчало в кипящем жире.

Наступила ночь. В битве за перекресток было убито или ранено девять тысяч человек, а некоторые из раненых все еще стонали в темноте. Специальная партия все еще искала раненых, но кому-то из них придется дожидаться завтрашнего утра.