На поле позади Шарпа прусские всадники выстраивались в линию, чтобы встретить остальных драгун, которые начали отходить обратно к склону. Но не они заботили Шарпа, а эти два француза. Они посмотрели мимо Шарпа, прикидывая, как присоединиться к своим товарищам, хотя было ясно, что сначала они хотят забрать жизнь Шарпа.

Один из них начал вытаскивать из кобуры карабин.

— Фас, Носатый! — Крикнул Шарп и так сильно ткнул кобылу, что та рванулась вперед, чуть не выбросив Шарпа из седла. Он закричал на французов, стараясь напугать их. Собака прыгнула на ближайшего француза, который не мог рубануть по зверю саблей, ибо руки его были заняты карабином, а кобыла Шарпа уже налетела на него и палаш опустился на драгуна. Лезвие ударило в самый верх его шлема, издав звон, прозвучавший для француза как похоронный. Француз отчаянно воззвал о помощи к своему товарищу, который обходил Шарпа сзади, чтобы поразить его в спину.

Шарп снова рубанул палашом, на этот раз ударив по шлему сзади. Лезвие сорвало ткань, обнажив медь. Француз выронил карабин и судорожно нащупывал рукоятку сабли, привязанную шнурком к запястью. Он никак не мог схватить ее. Шарп ткнул острием, но Носатый напугал лошадь француза и та отшатнулась, уведя своего наездника из под удара Шарпа. Пот заливал Шарпу глаза. Все виделось будто в тумане. Он двинулся вперед с поднятым палашом, но повернулся в седле, услышав сзади крик. На второго француза скакали два немецких кавалериста. Прозвучал лязг столкнувшегося железа, затем крик, который сразу же прервался. Шарп снова обратил внимание на своего противника, но первому французу уже хватило, и он держал саблю за лезвие в знак того, что сдается Шарпу.

— Носатый, лежать! Оставь его!

Второй драгун лежал с рассеченным прусской саблей горлом. Убивший его беззубый прусский сержант улыбнулся Шарпу и очистил лезвие сабли об гриву лошади. На сержанте был кивер с серебряной кокардой в виде черепа и перекрещивающихся костей, вид которых заставил занервничать пленника Шарпа. Остальные французы отступали по склону, не желая вступать в драку с превосходящими силами прусских гусар. Офицер пруссаков вызывал офицера французов на дуэль один на один, но француз совсем не горел желанием геройски потерять жизнь.

Шарп взялся за упряжь лошади француза.

— Слезай! — сказал он ему по-французски.

— Но там собака, месье!

— Слезай! Быстро!

Его пленник спешился и, спотыкаясь, вышел из леса. Когда он снял свой измятый шлем, проверяя, остались ли волосы на голове, то напомнил Шарпу Жюля, сына мельника из Селеглиз, который помог Шарпу со стадом овец и который был так возбужден, когда во Францию вернулся Наполеон. Пленный драгун задрожал, когда его обступили пруссаки.

Прусский капитан что-то сердито сказал Шарпу по-немецки. Шарп покачал головой.

— Вы говорите по-английски?

— Nein. Francaus, peut-etre?[2]

Они заговорили по-французски. Гнев капитана пруссаков был вызван отказом французского офицера сражаться с ним.

— Никто не хочет сражаться сегодня! Нам приказали покинуть Шарлеруа. Почему бы нам не пойти сразу в Нидерланды? Почему бы нам просто не отдать Наполеону ключи от Берлина? Кто вы, месье?

— Меня зовут Шарп.

— Британец? Меня зовут Циглер. Вы понимаете, что за чертовщина тут происходит?

Циглера и его людей прогнал на запад целый полк красных улан. Как и драгуны, недавно, Циглер отступил прежде, чем их вынудили вступить в бой. Они отдыхали на ферме, когда увидели Шарпа.

— По крайней мере, мы убили одного ублюдка.

Шарп рассказал Циглеру все, что знал, и это только подтвердило сведения капитана, добытые им самим сегодня. Французы наступали на север из Шарлеруа, скорее всего, намереваясь ударить в стык между прусской и британской армиями. Циглер оказался отрезан от основных сил, но его это не волновало.

— Мы просто пойдем на север, пока там не будет ни одного француза, а затем повернем на восток. — Он бросил недобрый взгляд на пленного француза. — Вам нужен ваш пленник? — спросил он Шарпа.

— Мне нужна его лошадь.

Испуганный молодой француз пытался отвечать на вопросы Шарпа, но либо мало знал, либо умело скрывал то, что знает. Он сказал, что Наполеон, как он думает, был вместе с войсками по дороге на Брюссель, но он лично его не видел. Он не знал о каком-либо наступлении дальше, чем до городка Монс.

Циглер не хотел, чтобы его продвижение тормозил пленник, поэтому велел французу снять сапоги и мундир, затем приказал своему сержанту разрезать подтяжки на его брюках.

— Иди прочь и радуйся, что я тебя не убил! — Француз, босой, придерживая спадающие брюки, устремился на юг.

Циглер протянул Шарпу кусок колбасы, вареное яйцо и кусок черного хлеба.

— Удачи, англичанин!

Шарп поблагодарил его. Он залез на лошадь драгуна и взял свою уставшую кобылу под уздцы. Он считал, что к этому времени генералы союзников уже знают о французском наступлении, но все равно долг оставался долгом, поэтому Шарп, махнув пруссакам на прощание рукой, поехал докладывать об увиденном.

На западе появились тучи. Испарения с северного моря медленно плыли на восток, собираясь над берегом в грозовой фронт. Фермеры беспокоились, что сильный дождь побьет всходы.

У прусского майора подобных мыслей не возникало, его послали в Брюссель с новостями о французском наступлении. Депеша также описывала поражение прусского гарнизона в Шарлеруа, который отошел не к Брюсселю, а на северо-восток, где сосредотачивались главные силы прусской армии. Эти сведения были жизненно необходимы британским и голландским войскам, им требовалось знать место сбора прусских войск.

Майор проскакал тридцать две мили. Был солнечный жаркий день, а он был весьма толст и сильно устал. Первые пять миль он страшно боялся, ожидая, что из-за каждой изгороди на него вот-вот бросятся драгуны, но затем успокоился и перешел на шаг. Через час он достиг маленького придорожного отеля, стоявшего на вершине небольшого холма и, повернувшись в седле, увидел, что от отеля открывается отличный вид на дорогу до горизонта, и он сможет заметить французов задолго до того, как те станут представлять угрозу. На дороге не было никакого движения кроме человека, перегоняющего стадо из восьми коров с одного пастбища на другое.

Майор слез с седла на землю и привязал лошадь к коновязи. Он сносно говорил по-французски и с удовольствием обсудил меню с миловидной служанкой, подошедшей к его столику. Он остановился на жареном цыпленке с овощами, яблочном пироге и сыре. Также майор потребовал бутылку красного вина, но не обычного, а получше.

Светило солнце, в полумиле к югу, на лужайке, косари делали свою монотонную работу, а еще дальше за полями и лесами в небо поднималась пыль. Ее поднимали сапоги целой армии, однако отдыху майора ничего не угрожало, и он решил, что нет смысла торопиться, особенно раз его ждет жареный цыпленок. Он уже подрумянился и истекал жиром. Когда девушка принесла майору пирог, он спросил ее, не идет ли сам Наполеон.

— Не волнуйтесь, дорогой мой. Не волнуйтесь.

К северу от майора, в Брюсселе, подразделению шотландских гайлендеров приказали отправляться в дом герцога Ричмондского и развесить в бальной зале бельгийские флаги. Перед тем как подадут ужин, шотландцы должны будут станцевать гостям.

Лейтенант шотландцев попросил поднять люстру, чтобы освободить пространство для танцоров и их сабель. Герцогиня, желавшая, чтобы все прошло великолепно, настояла на репетиции.

— Вы принесли волынки? — спросила она.

— Да, конечно, ваша милость.

Это добавило герцогине повод для беспокойства: как дирижер оркестра узнает, когда надо остановиться, чтобы волынки начали играть.

Ее муж заверил герцогиню, что и оркестр и волынки, несомненно, сами разберутся и высказал мнение, что герцогиня может смело оставить организацию бала тем, кому и платят за это, но герцогиня настаивала на том, что должна сама все контролировать. Еще она настоятельно попросила мужа попросить принца Оранского не приводить на бал подполковника Ричарда Шарпа.