— Пруссаки отступают? — недоверчиво переспросил Шарп.

— Они ушли еще ночью, так что мы остались одни. Перед нами маршал Ней, и в любую минуту остальная французская армия может ударить нам в левый фланг.

Шарп непроизвольно посмотрел на восток, но там не было видно никакого движения. Он попытался переварить эту информацию. Вчерашняя победа у Катр-Бра была напрасной, Наполеон пнул по двери и союзники разделились. Пруссаки сбежали, и теперь британские войска стоят перед лицом всей армии Императора.

— Так что очень скоро, — безмятежно продолжил Ребек, — нам придется отступить. Герцог не суетится, но он просто не хочет создавать панику. Есть только одна дорога по которой мы можем отойти, а дождь очень затруднит движение.

Шарп вспомнил как Веллингтон стоял у карты в спальне герцога Ричмондского.

— Мы идем к Ватерлоо? — спросил он Ребека.

Ребек, казалось, удивился тому, что Шарп слышал это название, однако кивнул.

— Мы отойдем к югу от Ватерлоо, к местечку под названием Мон-сен-Жан. Мы выходим сегодня, завтра доберемся до места, и будем молиться, чтобы пруссаки нас спасли.

— Спасли? — вскинулся Шарп.

— Конечно, — Ребек был совершенно невозмутим. — Блюхер обещал, что если мы будем защищаться, он пойдет нам на помощь. Так что если французы ему не помешают, разумеется, он, несомненно, попытается нам помочь. Вчера мы не смогли помочь ему, так что остается надеяться, чтобы он не вернул нам эту любезность. Мы не сможем в одиночку победить Наполеона, и если Блюхер подведет нас, мы все будем разбиты. — Ребек улыбнулся. — В общем и целом, Шарп, дела плохи. Вы уверены, что все еще желаете служить в штабе Его Высочества?

— Я же сказал вам, мне нужны деньги.

— Естественно, что мы можем не успеть сегодня дойти до Мон-сен-Жан. Император может понять, что мы в трудном положении, и я отнюдь не уверен, что он прямо сейчас не поспешит атаковать нас. Могу я просить вас быть пикетом Принца при отступлении? Если случится так, что Император прорвет оборону и побьет нас, дайте мне знать. Я бы очень не хотел, чтобы Его Королевское Высочество пленили, с политической точки зрения это будет весьма затруднительное положение. Юный Доггет может быть курьером. Кстати, вы завтракали?

— Выпил немного чаю.

— У меня есть хлеб и холодная говядина, — Ребек повернулся к перекрестку и протянул Шарпу руку. — Вот в чем хитрость, Шарп: будучи правым, необязательно показывать это. Это раздражает тех, кто выше нас.

Шарп улыбнулся и пожал протянутую руку.

— Ну, тогда возблагодарим бога за герцога Веллингтона.

— Увидим, — Ребек подошел к лошади и залез в седло. — Дайте мне знать, если положение станет угрожающим, в любом случае, постарайтесь выйти сухим из воды, — он протянул Шарпу сверток с едой и поскакал на север.

Шарп посмотрел на восток и юг. Где-то там, под низко висящими тучами, находился человек, против которого он воевал большую часть жизни, хотя ни разу его даже не видел. Император Франции, завоеватель мира, шел чтобы, наконец, сразиться с британцами.

Дождь, как и французы, не спешил.

Новость о том, что пруссаки разбиты, распространилась быстро. Оптимизм увял, затем сменился нервозностью, когда армия поняла, что находится на чрезвычайно уязвимой позиции. Вся французская армия сосредоточится у Карт-Бра и тогда не останется надежды на помощь пруссаков.

Отступление началось. Один за другим батальоны снимались со стоянок и направлялись к Мон-сен-Жан, который находился в двадцати милях к северу от перекрестка. Те, кто ждали своей очереди, все больше беспокоились: каждый батальон, ушедший на север, ослаблял оставшиеся войска в свете возможной стремительной атаки французов. Войска маршала Нея все еще оставались на юге, а Император, по-видимому, быстро надвигался с востока.

Герцог Веллингтон притворялся беззаботным. Какое-то время он сидел и читал газету, и даже поспал, укрыв ей голову. Он все еще спал, когда вернулись пикеты, посланные наблюдать за возможным французским наступлением. Странно, но французы не двигались, а их костры все также горели, дым от них поднимался к стелящимся черным тучам.

К полудню эти тучи стали уже такими же, как и в Индии в период муссонных дождей. Ветра, как ни странно, не было, воздух был тяжелый и густой, и предвещал грозу. Последние батальоны стояли у края дороги, ведущей на север, прочь от взведенной французской мышеловки. Конная артиллерия, которая вместе с кавалерией составляла арьергард, беспокойно оглядывалась на юг, но признаков наступления французов с Фрасне или с востока не было видно. Единственным признаком присутствия французов был дым от костров.

— Они всегда так делают, — сказал Харпер. Ирландец вместе с Шарпом и Доггетом стоял возле поля и полузарытой могилы погибших из 69-го батальона.

— Делают что? — спросил Доггет.

— Делают передышку на утро после драки и готовят себе еду.

— Будем надеяться, что делать это они будут еще долго, — ухмыльнулся Доггет.

Гвардия последней из британских войск отправилась на север, оставив на перекрестке лишь конную артиллерию, кавалерию и штаб. Арьергард после ухода гвардии еще долго ждал, давая тихоходной пехоте уйти подальше. Французы все еще медлили, а дождь так и не начинался. Британская кавалерия направилась к северу, и Шарп увидел как Веллингтон, наконец, вскочил в седло.

— Нам тоже пора уходить, — сказал Шарп.

По какому-то капризу природы черные тучи немного разошлись, и бледный луч света осветил пространство возле фермы Жемонкур.

— О, Боже! — Доггет уставился на яркое освещенное пятно.

На этом залитом светом пятне появились уланы.

Там их были тысячи. В зеленых и пурпурных мундирах. Пятно ощетинилось пиками с флажками на остриях, отражавших пробившиеся лучи солнца.

— Сваливаем отсюда побыстрее, — Шарп впрыгнул в седло.

— Нет, сэр! Смотрите! Смотрите туда! — взволнованный Доггет привстал в седле и указывал на юг. Шарп повернулся, ничего не увидел и вынул из сумки подзорную трубу. Его взгляд миновал улан, пыль, поднятую с дороги копытами их лошадей, и достиг места, где освещенный солнцем, стоял одинокий всадник. Человек был одет в черное, сидел на лошади серой масти, а на голове была надета шляпа, с загнутыми по бокам полями.

— Это он! — почти благоговейно сказал Доггет.

— Мой бог! — в голосе Шарпа тоже послышался трепет. Там, за стеклами подзорной трубы находился человек, правивший Европой прошлые десять лет, человек, которого Шарп никогда не видел, но чье лицо были ему знакомы с тысяч гравюр и статуй. Шарп протянул трубу Харперу, который пристально всмотрелся в Императора.

— Это Бонапарт! — Доггет произнес это так, будто сам король Англии ехал рядом с ним.

— Самое время отсюда убираться, — сказал Харпер.

Уланы забрались на склон возле брода и, будто приветствуя их, выстрелила британская пушка.

Пушки отскочили назад. Колеса неприятно проскрежетали по земле и от них поднялась пыль. Из каждой пушки на двадцать ярдов плюнуло дымом, а над примятой рожью пролегли узкие полосы, прочерченные горящими запалами снарядов, устремившихся к линии наступающей кавалерии. Затем вдруг показалось, что уланы влетели в водоворот взрывов. В дыму и огне ржали лошади. Шарп видел, как над дымом взлетело копье.

Затем, как бы показывая как ничтожен человек перед природой, с северо-запада внезапно задул ветер. Ветер был такой сильный, что Шарп резко повернулся в седле, ожидая, что позади него упадет снаряд, и как только он повернулся, раздался удар грома такой силы, будто предвещал конец света. Брешь в облаках исчезла, как будто захлопнулась небесная дверь, и звук захлопывающейся двери сотряс землю. Где-то вдалеке ударило бело-голубое копье молнии и хлынул ливень.

Через мгновение поле боя исчезло из виду. Это был ливень, просто потоп, бурлящий шторм, он лился с небес и затапливал поля, канавы, шипел при прикосновении к горячим стволам пушек. Шарпу пришлось кричать, чтобы даже услышать самого себя сквозь этот ливень.