Да уж... Хотя никто и не ожидал, что будет легко. Правда, я даже не подозревал, что дойдет до такого.  Очень хочется верить, что русы вскроют этот гнойник, иначе вовсе трудно придется. Как-то не хочется помирать молодым. Одно дело если в бою, а так... Мерзкая смерть.

Ближники и личный состав восприняли случившееся вполне спокойно. Жизнь сейчас такая, отвоевал минуту у старухи с косой – уже хорошо. Правда настроения в коллективе случай не прибавил. А вот дамы...

- Дикие люди! – шипела, заливаясь слезами Федора. – Того и гляди всех потравят. Варвары!

- Ненавистные... – вторила, всхлипывая Забава. – Всегда у нас так. Скорей бы уехать...

Ты смотри, обе русских кровей, а вишь как заворачивают. Быстро перекрасились.

Я послушал немного и дабы окончательно не обозлиться – самоустранился, назначив главными утешителями Луиджи с Ваняткой. И ушел к себе.

У самого на душе тошно. Свалил бы к чертовой матери домой, но дело само себя не сделает. Взялся за гуж не говори, что не дюж. Страшно, спору нет, но голова боится, а руки делают. Тьфу ты, пословицами заговорил. Короче, не все так плохо. Посмотрим, может этот случай еще нам на руку сыграет.

Русы не бездействовали. Уже через час, охрана вокруг посольства была удвоена, а то и утроена. А ближе к вечеру, вместе с Курицыным заявилась целая делегация. Моложавый старец с ухоженной бородищей до пупа, а с ним трое не столь внушительных, но тоже донельзя представительных персонажей, как я понял, окольничих[56], среди которых я с удивлением опознал Старицу.

Повысили? Славная карьера; из тмутараканьских приказчиков в московские окольничии. Впрочем, мужик добрый, великого ума, заслужил. 

Принял я их холодно, с каменной рожей, да еще в трапезной, а не в личных покоях. Пусть знают, что великий посланник в гневе. Нет, в самом деле, кто виноват? Уж извините, травить послов как-то неприлично.

Думный боярин Дмитрий Владимирович Ховрин, так величался глава делегации, гулким басом лично зачитал послание от великого князя. В котором, великий князь всея Руси, величая меня и Франциска своими братьями, в витиеватом слоге высказал великое прискорбие к произошедшему, обещался сурово наказать лиходеев и изъявил всяческое благоволение к нашим персонам.

Я молча выслушал, после чего в упор поинтересовался у боярина.

- Тебе передали, сколько я дал сроку на розыск?

- Дык, все уже, – с достоинством сообщил Ховрин.

- И кто? – честно говоря, я не поверил в такую оперативность. Хотя, цепочка тут ясно просматривается, низовые звенья очень легко выявить. А вот выше – уже сложнее.

- Сия измена государева, – осторожно доложил боярин, – вельми обширна и касается тебя, княже, только краем. Однако, дабы не было сомнений, приглашаю тебя на допыт одного из лихоимцев.

Естественно, я не отказался. Отчего не глянуть. Подмену я очень быстро выявлю. Хотя, черт его знает, может и правда вышли на уродов. В средневековье умеют вести розыск не хуже, а то и получше, чем в современности. Сам уже успел убедиться.

Путешествие снова состоялось в возке без окон, так что я опять толком не опознал куда меня привезли. Судя по стенам из белого камня, мы находились около одной из башен Кремля.

Встречающий, плотный кривоногий азиат, повел нас куда-то вниз по узкому наклонному коридору, облицованному обожженным красным кирпичом.

Подземелье, скорее всего, построили недавно, потому что железные держатель для факелов еще не покрылись ржавчиной, да и свод над ними не успел окончательно закоптиться. По стенам шастали здоровенные мокрицы и, как всегда под землей, пахло сыростью и плесенью. Симпатичный антураж, ничего не скажешь. Фен, которого пришлось взять с собой, весь скукожился и старался держаться рядом. Да и мне самому, признаюсь, было не очень по себе.

Шли недолго, уже через несколько минут провожатый остановился возле крепкой окованной железными полосами двери.

А внутри...

Внутри, в большом помещении с низким сводчатым потолком располагалась пытошная. Антураж камеры пыток не особо отличался от ее западных аналогов, та же атмосфера страха и боли, запах крови, фекалий и свежего мяса. Разве что инструментарий был беднее – никаких тебе «испанских сапог», «масок трубадура» и прочего средневекового пыточного хайтека. Разнообразные клещи с ножами, да кнуты с батогами в широком ассортименте, вот, пожалуй, и весь снаряд. Впрочем, не сомневаюсь, что местные заплечных дел мастера вполне обходятся этим минимумом без всякой потери эффективности.

По центру комнаты, к простенькой дыбе был привязан голый тщедушный мужчина с коротко стриженной по европейском образцу бородкой. Следов особого изуверства на нем, я не заметил, но мужик находился в полной прострации. Тихонечко поскуливал, пускал слюни со слезами – то есть, уже был полностью готов раскрыть душу.

Рядом с ним застыли два голых по пояс, здоровенных и узкоплечих детины с выпирающими из-под кожаного фартука брюхами, лицами жизнерадостных дебилов и ручищами длиной почти до колена. Что характерно – оба азиаты, причем братья-близнецы. Однако, как я понял, хозяевами пытошной были не они – а сухенький козлобородый старичок с добрыми глазами, державшийся чуть поодаль от места действия.

С лавки подорвался писец в черном кафтане и такого же цвета колпаке со стрелецкими отворотами, было наладился докладывать, но Ховрин властным движением руки остановил его, сам взял лист исписанной бумаги и вслух зачитал с него.

- Оный ганзеец Конрадка Мюлькин, будучи в полном здравии и сознании, при легком устрашении сознался, что имел подлый умысел помешать соотношению великого князя всея Руси с посольством брата его, Франца, королуса Наваринского, ибо видел в том помеху своим делам. А дабы спотворствовать тому, вошел в сговор с...

Боярин вдруг резко замолчал и продолжил читать про себя. Дочитав, аккуратно скрутил свиток и спрятал его себе за пазуху. Подождал пока Фен переведет все мне, а потом грозно рыкнул на «оного Конрадку Мюлькина»:

- Подтверждаешь сие?

Писарь на бойком ломаном немецком языке отбарабанил показания и вопрос узнику.

Один из подручных ката тут же щелкнул здоровенными щипцами у паха ганзейца.

Тот испуганно взвизгнул, дернулся и запричитал:

- Так, так, да, подтверждаю. Имел умысел...

Ховрин обернулся ко мне и с широкой улыбкой пробасил:

- Вишь, княже, сам признался лихоимец какой. Даже пытать особо не пришлось. Но ничего, ужо за приговором дела не станет. И всей ихней братии спуска не дадим. Ничего подобного более не случится. А вину загладим, не сомлевайся, доволен останешься.

Вот тут я почувствовал, что меня лихо дурят. Верней, не дурят, а подают только часть информации. Не спорю, ганзеец может и причастен, но самому, без поддержки местных, ему такое ни за что не провернуть. Самому что ли допрос устроить?

Я шагнул к дойчу и тихо поинтересовался у него по-немецки:

- Как вас зовут?

- Конрад, Конрад Мюле, – плаксиво зачастил купец. – Я же говорил уже. Прошу вас, не надо, я все сказал. Я лишь только хотел... – он поднял глаза, распознал во мне европейца и с отчаянной надеждой завопил. – Молю, спасите меня от этих варваров. Я лишь только намекнул, что было бы неплохо, если переговоры сорвутся, не более того, а все сделали они...

- Княже, княже... – Ховрин попытался оттереть меня от ганзейца. – Пошто оно тебе...

К нему присоединился Старица и остальные окольничие.

- Брось, княже, поехали лучше конюшни мои глянем. Ей-ей, глянется какой жеребчик– твой будет!

- И псарни! Сам выберешь псину! У меня лучшие волкодавы во всей Москве. Да что там, весь выводок заберешь! А беркуты какие!

- Не марайся княже, лишнее оно...

Не оборачиваясь, я бросил Фену:

- Скажи им, если не заткнутся – я завтра же убираюсь домой ко всем чертям...

На то что русичи уступят, почти не надеялся. Гнул свою линию больше из гонора. Уж очень местные не хотели, чтобы я узнал, кто еще причастен к отравлению. Не знаю, чем бы все закончилось, но тут послышались приближающиеся шаги в коридоре, дверь с грохотом отворилась, и в пытошную вошел...