– Оставим почему, но что случилось?

– Ты беседовал с Виридовиксом…

– Да, и я намеревался побеседовать еще раз сегодня…

Гиацинт коротко рассмеялся, затем поднял сосновую шишку и швырнул ее между деревьев.

– Они тебе заплатили? – спросил он.

– Ну, они меня уволили, и еще предстоит увидеть, получу ли я деньги!

– Как только выставишь им счет. Они не хотят осложнений.

– Осложнений? Каких осложнений?

Он помолчал мгновение, потом произнес:

– Тебе больше не удастся поговорить с поваром. Виридовикс мертв.

Как только он это сказал, я почувствовал, что меня прошиб холодный пот.

– Как это произошло?

– Он умер этой ночью. Во сне.

– Точно так же как Нов?

– Нет. Он выглядел довольно спокойным. Казалось, что все по естественной причине…

– Ха!

– Он был здоров, – нахмурился Гиацинт.

– Повара всегда могут позволить себе что-нибудь из еды.

Для Виридовикса не возраст, по моей оценке, ему было лет тридцать. Как и мне, совсем молодой.

– Кто нибудь занялся его смертью?

– Еще чего! Кто-то предложил Феликсу, что это может быть убийством, но тот отверг, мол, возможно, Виридовиксу стало так стыдно, что Гортензий Нов умер после его кушаний, что он совершил самоубийство…

– Это возможно?

– Ты сам встречался с ним! – рассмеялся Гиацинт.

– Да! Другие что-нибудь будут делать по этому поводу?

– Если вольноотпущенники скажут "нет", то как мы сможем? Он ведь был, – сухо указал мой собеседник, – просто раб!

Таковы были его друзья. Я закусил большой палец.

– Претор, что расследует смерть Нова, должен был об этом узнать!

Гиацинт шаркнул ногой по рыхлой земле.

– Забудь об этом, Фалько! Претор взял большой кредит, который ему подписал Крепито, так что он будет идти у них на поводу. Семья хочет спокойно похоронить Нова, и чтоб не было никаких помех со стороны.

– Я думал, они хотят защитить свои интересы. Думал, именно поэтому они наняли меня!

Гиацинт выглядел смущенным.

– Я никак не мог понять, почему они выбрали именно тебя, – он на меня не смотрел. – У тебя репутация неудачника…

– Ох…. Ну спасибо! – я воздержался от ругательства. Но затем выдал его до конца. Это было одно из выражений моего брата – особенно цветистое. Раба впечатлило.

– Если они верили в это, то почему поручили это мне?

– Возможно, они думали, что ты обойдешься им дешевле.

– Тогда, возможно, это была одна из их ошибок!

Мне вспомнилось, как Елена говорила, что произвести впечатление на этих кошмарных людей можно только величиной трат.

Даже не видя тело, я разделял сомнения прислужника о смерти повара.

– Виридовикс тоже был отравлен, – сказал я.

– Но паралич был не такой сильный, как у Нова.

– Ты видел оба тела. Ты согласен?

Раб кивнул. Я принял решение.

– Мне было необходимо поговорит с Виридовиксом более подробно о вчерашнем дне. Но теперь он умер. Ты можешь найти кого-нибудь глазастого типа, который был на кухне пока готовилась еда для вечеринки?

Он выглядел неуверенным. Я напомнил ему, что никто кроме и пальцем не пошевелит, чтоб смерть повара была отомщена. Я сообщил ему свой новый адрес. Затем, поскольку он все больше беспокоился, что меня могут увидеть здесь, я позволил ему вернуться в дом.

Я сидел под деревом, думая о человеке из Галлии. Он мне понравился. Он смирился со своей судьбой, но сохранил свой стиль. В нем была какая-то целостность. Он был достойным человеком.

Я долго думал о нем. Я был перед ним в долгу.

Он, без всякого сомнения, был убит. Должно быть, это был более медленный яд, чем тот, который поразил Нова, менее опасный. Можно предположить, он тоже был предназначен для Нова, – и я думаю, он был не единственной жертвой, на которую рассчитывали.

И еще, я никак не мог себя убедить, что один и тот же человек приготовил оба яда. Или, по крайней мере, что были сделаны две попытки, возможно, чтоб подстраховаться. Но я знал, как второй яд должна была получить жертва, это знание будет долго меня преследовать. Яд, должно быть, был среди горько-пряных специй, и повар принял его из своей чаши с фалернским.

И я помнил, что сам смешал для него вино; я сам убил Виридовикса.

Когда я ехал на наемном муле на юг, половина меня твердила, что это дело не завершится, пока я не разрешу его, даже если мне придется работать бесплатно. Это была смелая и благородная половина. Другая половина (думая о Виридовиксе) просто чувствовала себя мерзкой и усталой.

Я отправился домой. Не было никакого смысла идти куда-либо еще. В частности, не было никакого резона идти ругаться с Севериной Зотикой, пока я не обзаведусь чем-нибудь, что поможет половчей ухватить эту конопатую змею женского пола.

Через полчаса она сама постучала в мою дверь. Я в это время думал. Чтоб не терять зря времени, я занимался чем-то практичным.

– Отдыхаешь, Фалько?

– Чиню стул.

Я был педантичен и в дурном настроении.

Она уставилась на потрепанный плетеный предмет, у которого была полукруглая спинка, плавно переходящая в подлокотники.

– Это женское кресло.

– Может быть, когда я поправлю стул, я заставлю женщину сидеть в нем.

Рыжая нервно улыбнулась.

На ней было не совсем черное, но темно-фиолетовое одеяние, оттенка ягодного сока. Ее нетрадиционный наряд показывал большее уважение к умершему, чем Поллия и Атилия в своем ярком драматически белом.

Я продолжил свою работу. Работа превратилась в одно из тех сокровищ, когда ты надеешься поправить несколько растрепавшихся ниток, а в итоге разбираешь половину предмета мебели и переделываешь его с нуля. Я уже провел два часа за этим.

Чтоб пресечь раздражающее любопытство Северины я резко бросил:

– Стул мне достался от моей сестры Галлы. Моя мать принесла свежего тростника. Это свинская работа. И все время, пока я это делаю, я знаю, что как только Галла увидит исправленную вещь, она тут же воскликнет: "О, Марк, ты такой умный!" и попросит вернуть стул обратно.

– У тебя слишком сухой тростник, – сообщила мне Северина, – тебе надо увлажнить его губкой…

– Обойдусь без советов.

Тростинка, что я заплетал, треснула в середине ряда. Я сходил за губкой.

Северина уже сидела на табуретке.

– У тебя полно неприятностей.

– Расплачиваюсь за тщательную работу.

Она сидела тихо, ожидая, пока я успокоюсь. Я не собирался проявлять любезность.

– Сегодня ко мне приходил эдил от магистрата с холма Пинция.

Я боролся с жестким кончиком тростины, чтоб потуже натянуть.

– Не сомневаюсь, что ты его надурила.

Я зажал стул между коленями.

– Я ответила на его вопросы.

– И он осчастливленный ушел?

Северина посмотрела поджав губы.

– Видимо, некоторые люди понимают, что обвинять меня без мотива — нелогично.

– Видимо, претор в августе предпочитает отдыхать.

Я сунул свои натруженные пальцы в мокрую губку.

– В любом случае, вот еще одна хорошая вещь. Пока ты сможешь отшивать этого эдила, никто больше не побеспокоит тебя.

– Что?

Я встал с колен, поправил стул и сел в него. Я оказался выше, чем ее легкая, аккуратная фигурка, укутанная шалью, когда она все еще обнимала колени на моей табуретке.

– Я не занимаюсь больше этим делом, Зотика. Поллия и Атилия отказались от моих услуг.

– Глупо с их стороны! – сказала Северина. – Любой, для кого Нов был небезразличен, позволил бы тебе продолжать расследование.

– Они всегда казались странно беспечными.

– Я не удивлена.

Я постарался не проявить эмоций. Все, что после этого могло последовать, означало только проблемы. Однако, с Севериной это не было чем-то новеньким.

– Тот факт, что они уволили тебя, – продолжала она, – доказывает мои слова.

– Как это?

– Поллия и Атилия наняли тебя, чтоб перевести подозрение на меня.