Я не жалел, что задержался.

Я решил, что это Атилия.

Она закрывала нижнюю половину лица вуалью, чтоб выглядеть привлекательнее, над вышитым краем вуали светились темные, влажные глаза, выдававшие восточное происхождение. Она и Поллия имели доступ к большим деньгам, и, очевидно было, тратили на себя столько, сколько хотели. Она звенела дорогими украшениями филигранной работы. На ней было столько золота, что для одной женщины было просто незаконно. Ее платье цвета аметиста переливалось такими оттенками, словно краску делали из перемолотых драгоценных камней. Когда она ступила на лестницу, я приветствовал ее самым любезным жестом и отступил в сторону.

Она сняла вуаль. "Доброе утро!" Это было самое большее, что я смог выдавить; у меня перехватило дыхание.

Она была столь же холодна, как белая шапка на вершине горы Ида38. Если Сабина Поллия была персиком, новое видение было плодом богатой и темной тайны из некой экзотической провинции, где я еще не бывал.

– Ты, должно быть, информатор.

Выражение ее лица было серьезным, и крайне умным. Я не тешил себя никакими иллюзиями; в старом доме Гортензия она была, вероятно, судомойкой – но все равно, она имела взгляд настоящей восточной принцессы. Если Клеопатра могла кинуть подобный взгляд, это объясняло, почему почтенные римские полководцы отбрасывали прочь свою добрую репутацию на грязные отмели Нила.

– Я Дидий Фалько… Гортензия Атилия?

Она утвердительно кивнула.

– Я рад засвидетельствовать свое почтение…

Ее изысканное лицо помрачнело. Серьезное выражение подходило ей; ее лицу шло любое выражение.

– Прости, что не присутствовала на разговоре, я отвозила своего маленького сына в школу…

Заботливая мать: замечательно!

– …Ты думаешь, что сможешь помочь нам, Фалько?

– Пока еще рано о чем-то говорить. Но я надеюсь помочь.

– Благодарю тебя, – выдохнула она, – не смею отнимать твое время теперь…

Гортензия Атилия подала мне руку так церемонно, что заставила меня почувствовать себя неловко.

– …Зайди навестить меня, и рассказать, как продвигаются твои расспросы.

Я улыбнулся. Женщины, подобная ей, ждет от мужчины улыбки; я думаю в большинстве случаев мужчина постарается не разочаровывать такую женщину. Она тоже улыбнулась, потому что знала, раньше или позже, но я найду предлог нанести визит. Ради таких женщин мужчины всегда готовы пойти на это.

На полпути с холма я остановился, чтоб полюбоваться Римом. При взгляде с Пинция, город лежал купаясь в золотом свете утра. Я ослабил пояс, туника в районе талии стала влажной от пота, успокоил свое дыхание и подвел итоги. Поллия и Атилия оставили меня с чувством, что я несказанно рад от того, что мне так повезло покинуть их дом живым.

Предзнаменования были любопытны: два очаровательных клиента, вульгарный образ жизни которых гарантировал, что я славно развлекусь, охотница за приданым, чье прошлое было столь живописным, что давало реальный шанс выставить ее из игры там, где официальный чиновник потерпел неудачу (я люблю доказывать, что преторы тоже ошибаются); плюс большой гонорар – и, если повезет, за совсем ничтожную работу…

Идеальный случай.

Прежде чем я занялся охотницей за золотом, я решил навести справки насчет хозяйства Гортензия. Люди рассказывают о себе гораздо больше, чем им кажется, тем, где они живут и вопросами, что они задают, а соседи могут быть еще откровеннее. Теперь я имел общее впечатление, и был готов посетить еще раз кондитерскую лавку, где получил первоначальные сведения.

Когда я добрался туда, курица, что любила светскую жизнь, клевала крошки. Лавка размещалась против каменной сосны. У нее был откидной прилавок под матерчатым навесом спереди, и маленький очаг, спрятанный сзади. Места было столь мало, что владелец проводил большую часть времени сидя на скамье через дорогу в тени сосны, и играя сам с собой в латрункули39. Если подходил потенциальный покупатель, он давал ему достаточно времени, чтоб тот захотел что-нибудь из товара, а потом медленно переходил дорогу.

Землевладельцы Пинция не допускали соседство магазинов; но им нравились роскошные вещи в них. Я могу понять, почему они позволили этому парковому пекарю обосноваться на своем холме. Недостаток в архитектуре его киоска компенсировался пышностью лакомств.

Центральное место занимало огромное блюдо, где целые плоды инжира были погружены в липкий пласт меда. Вокруг этого блюда соблазнительные деликатесы были разложены так, что образовывали прихотливые завитки и спирали, с пропусками то там, то здесь (таким образом покупатель не чувствовал, что он нарушит целостную композицию). Тут были финики, фаршированные цельными ядрами миндаля теплого оттенка слоновой кости, а другие были заполнены интригующими начинками пастельных оттенков; хрустящие печенья, согнутые полумесяцем или прямоугольником, которые были прослоены тягуче сочащимися фруктами и посыпаны растертой в пыль корицей; свежий чернослив, айва и очищенные груши в сахарной глазури для придания им блеска; бледный заварной крем, посыпанный мускатным орехом, некоторые пластами, другие надрезанные, чтоб показать, что их запекали на слое бузины или шиповника. На полке с одной стороны прилавка располагались горшки с мёдом, маркированные от Гимета40 до Гиблы41, или целые соты, если вы хотели бы сделать более театральный подарок на вечеринке. Напротив, темные пластины африканского торта, пропитанного молодым вином прохлаждались рядом с другими кондитерскими изделиями, которые владелец палатки выпекал тут же сам из пшеничной муки пропитанной молоком, нанизав на вертел, и пропитывал медом, перед тем, как добавить декоративно нарезанные ядра лесного ореха.

Я изошел слюной над его фирменным блюдом: глазированными голубями из печеного теста, начиненными изюмом и орехами, прежде чем владелец лавки перебрался на мою сторону дороги.

– Вернулся! Нашел дом, что искал?

– Да, спасибо. Знаешь семейство из дома Гортензия?

– Еще бы!

Кондитер был сухощавым мужчиной с осторожными манерами человека, торговля которого завязана на тонком искусстве. На верхушке палатки, вместо обычной надписи "СЛАДОСТИ", было указано имя владельца — "МИННИЙ".

Я рискнул и задал прямой вопрос:

– Что они за люди?

– Ничего плохого не могу сказать.

– Давно их знаешь?

– Больше двадцати лет! Когда я впервые встретил этот выводок расфуфыренных петушков-задир, они были всего лишь посудомойкой, погонщиком мулов и мальчиком, который подрезал фитили домашних светильников!

– Они с тех пор поднялись! Я получил работу от женщин. Знаешь Сабину Поллию?

Минний рассмеялся:

– Я помню, что раньше она причесывала хозяйку и звалась Ирис!

– О! А Атилию?

– Образованная! Я имею в виду, что если она скажет, мол служила секретарем, это не означает, что она была чем-то вроде греческого книжника. Атилия просто царапала списки белья для прачечной!..

Он усмехнулся собственной остроте.

– …В те времена я торговал вразнос фисташками в Эмпории. Теперь я все еще продавец сладостей – в палатке, что принадлежит одному из этих Гортензиев – мальчишке, следившему за светильниками в доме. Во всяком случае, для меня это шаг вниз: клиенты грубее, я плачу этому ублюдку слишком высокую арендную плату, и я скучаю, сидя на одном месте…

Он разрезал дурманящий торт, сочащийся медом, и дал мне попробовать. Многие люди, едва кинут взгляд на мое дружелюбное лицо, и уже испытывают неприязнь. По счастью другая половина человечества ценит открытую улыбку.

– Спроси меня, как им это удалось!..

Я бы так и поступил, но мой рот был заполнен восхитительными крошками.