— Мясо?

— Нет, мяса там точно нет, — фыркнула я и протянула ему одну: — Держи, ешь.

— Боязно мне пробовать то, что без мяса, — Ратмир покосился на Лютика и всё же взял сосиску, откусил кусок. Пожевал, проглотил, пожал плечами: — Странно, а пахнет мясом.

— Лютик ест, значит, и ты можешь, — я даже засмеялась и села на скамейку, стоявшую между крылец магазина и почты. Ратмир опустился рядом и кивнул на пакет:

— А это всё нам?

— Да, нам. Сейчас подождём моих родителей…

— Родителей?

Он так удивился, словно всегда думал, что я родилась в поле от двух зёрнышек. Даже за руку меня взял, спросил:

— У тебя живы родители?

— Господь с тобой, Ратмир! Конечно, да!

— Я не знал. Они едут к тебе в гости? Или ты будешь просить забрать тебя?

В голосе мужа сквозила тревога. Но я чувствовала, что он готов принять и эту жертву. Пусть не с ним, пусть далеко — но живая и здоровая! Прислонившись к его плечу, я потёрлась щекой о холщу его рубахи и сказала с улыбкой:

— Они будут уговаривать поехать домой, но как же я вас брошу тут одних?

— Мы не пропадём.

— Конечно, не пропадёте. Не думай об этом. Лучше расскажи, как вам сегодня поработалось?

Он рассказал. Я смеялась. Но тихонечко, подфыркивала. Чтобы не обижать. Сегодня мои молодцы перекидали прошлогоднее сено, руками перетаскали комбикорм, впятером сколотили времянку для рабочих, которые приехали строить новый коровник… Сено возмутило Ратмира больше всего.

— Как оно так? Замотанное, укутанное… Разве ж сено так дышит? А ворошить как?

— Да успокойся ты, — хихикнула. — Значит, так надо.

На площадь въехала машина, и я выпрямилась. Напряжённо вглядываясь в номера, уже понимала, что это папина машина. Цвет, марка… А главное — сам папа за рулём и его характерная поза. А рядом мама.

В глазах вдруг защипало. Засвербило. Будто у меня аллергия на весенний деревенский воздух…

Машина резко затормозила, и мама, рванув дверцу, выскочила на пыльный тротуар. Её глаза впились в моё лицо, в мои растрепавшиеся волосы, и мама воскликнула:

— Диана! Это ты?

— Я.

Голос мой внезапно осип, и пришлось откашляться. Мама приложила руку к груди, всё ещё не веря, спросила:

— Девочка моя, ты заболела? Что с тобой?

Я медленно встала. Ноги не слушались, и я пошла навстречу маме на негнущихся брёвнышках. Она не дождалась, сама бросилась ко мне, и я попала в вихрь родительской любви в виде объятий, поцелуев, слёз и причитаний…

Как мне объяснить маме, где я была?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Когда вихрь любви утих, мама отстранила меня и спросила подозрительно:

— Дианочка, а почему ты так одета? Скажи, что с тобой произошло? Ты попала в секту? Наркотики? Или что-то страшнее?

Что может быть страшнее наркотиков? Я усмехнулась. Да, если я расскажу маме всё, то можно будет подумать, что я скатилась в героин. Но рассказать придётся, иначе как будет выглядеть моё годовалое отсутствие?

Я взяла маму за руку и обернулась к сидевшему на скамейке князю:

— Хочу тебе представить моего мужа. Знакомься. Это Ратмир. Ратмир, это моя мама.

Глянула на вышедшего из машины отца и добавила:

— А это мой папа.

Мой князь встал, шагнул ко мне, взял за руку, словно обозначив мою принадлежность. Мама диковато глянула на него, но Ратмир внезапно поклонился в пояс, бросив вторую руку к земле, и сказал, выпрямившись:

— Приветствую тебя, мать моей жены.

Мама посмотрела на него уж совсем странно, как на сумасшедшего. Папа подоспел, и Ратмир отпустил меня, шагнул к нему:

— Отец моей жены, благо мне с тобой познакомиться!

Ещё один дикий взгляд, но за папу я была спокойна. Он примет любого моего мужа. Даже если тот алкаш. А вот мама…

Она щурилась, смотрела на Ратмира, потом на меня, и наконец сказала:

— Как так-то? Когда ты замуж вышла?

— В январе. Мам, мне надо много тебе рассказать, но я боюсь, что ты подумаешь, что я наркоманка…

Она бросила на меня вопросительный взгляд, и я поспешила уверить её:

— Но это не так!

— Хорошо, — сказала мама поспешно. Сказала так, что я поняла — она не хочет мне противоречить. — Пойдём прогуляемся, да?

Я кивнула. Мы отошли чуть в сторону, направляясь по улице к избе, которую заняли мои люди, и за нами увязался Лютик. Я бросила щенку:

— Иди к хозяину!

— Нет, я с тобой, хозяйка! Мне нравится эта женщина!

— Мама, ты нравишься моей собаке, — со смешком сообщила я. Мама покачала головой:

— Неужели собака тебе это сказала?

В её голосе явно слышался сарказм. Я рассмеялась открыто:

— Да, он мне сказал. Это Лютик, мама.

— Конечно, конечно…

Я фыркнула, предвидя такой ответ:

— Знаю, мам! Но Лютик действительно сказал, что ты ему нравишься.

И с этого момента я ощутила, что отношение ко мне изменилось. Нет, я была всё ещё любимой маминой дочкой, но теперь уже с лёгким сумасшествием. В голосе мамы сквозило сожаление от такого поворота дел, ну да что поделать! Дочку будем лечить, если надо — машину продадим, квартиру…

Со вздохом я начала:

— Ладно, я прекрасно понимаю, что выглядит это странно. Ты помнишь, как ко мне цыганки постоянно приставали? Вижу, что помнишь. Так вот, всё это было неспроста. Не знаю, почему именно меня они выбрали, но с помощью этого камушка забросили в далёкое прошлое.

— Дианочка, это и правда звучит… как будто ты…

— Нет, наркотики тут ни при чём. Мама, я побывала за десять тысяч лет до нашего времени! Ратмир оттуда! Он настоящий князь, а я, стало быть, княгиня.

Пока мы шли до избы, а папа медленно ехал за нами с Ратмиром на переднем сиденье, я рассказала маме обо всём, что со мной произошло за год. Она молчала и согласно кивала, наверное, потому что помнила — с сумасшедшими не спорят. Её лицо всё больше краснело, руку мама прижимала к сердцу, и я начала беспокоиться. Уже во дворе спросила:

— Мамуль, что с тобой? Болит?

— Да ничего, ничего, — отмахнулась она. — А ты-то что за живот держишься?

Я улыбнулась уголками губ и опустила взгляд на чуть обозначившийся животик. Мама ахнула:

— Ты что же, в положении?!

— Ну да, ты скоро станешь бабушкой!

— Господи, какой кошмар, — пробормотала мама. — Какой кошмар.

— Ты что, не рада? — растерялась я. — Но… ведь это мой ребёнок…

Мама молчала. Осуждающе так молчала. Я поняла. Дочь-шизофреничка, сумасшествие передаётся по наследству…

Покачав головой, я решила не обращать внимания на мамину тоску и весело представила:

— Вот, знакомься. Это Забава, сестра Ратмира, а это Могута, её муж!

— Д-добрый д-ень, — с запинкой ответила мама, опасливо оглядывая диковатого лохматого кузнеца и платье ключницы, запачканное по подолу землёй.

— А вот Голуба, она повариха. Это Бер, он… — я усмехнулась. — Он у нас Хозяин леса. Его жена Мыська, она нянька и кормилица дочки Ратмира…

— Дианочка, — голос мамы дрогнул. — Давай поедем домой, доченька! Прошу тебя!

— Мамуль, ну я же не могу их бросить одних, — сказала я недоумённо. — Они же тут всего один день, сами не знают ничего! Нет, я никак не могу!

Она снова схватилась за сердце, а лицо ещё больше покраснело.

Тут уж я не выдержала, подхватив маму под руку, и повела к крыльцу. Давление, наверное, подскочило! Теперь надо посмотреть и сообразить, как лечить. Давлением мама страдала уже лет пять, таблетки пила, а тут, наверное, забыла принять от неожиданности.

Усадив маму на ступеньку, я расстегнула её блузку, махнула своим:

— Разойдитесь, воздух дайте!

Папа уже спешил из машины:

— Что с ней, что случилось, Диана?

— Давление, пап. Вызывай скорую!

Ладонь моя легла на лоб маме, вторая на сердце. Так, так… Тахикардия, бич двадцать первого века. Кровь пульсирует так быстро… Надо погладить пламенеющее оранжевым сердце, может быть, это поможет успокоить его до прибытия скорой.