— А ну! Что мы тут делаем?! Безобразничаем?!

Они остановились, замерли. Посмотрели на меня. А потом все разом оскалились и пошли на меня. Их маленькие острые зубки напомнили мне шуликунов из болота десять тысяч лет назад. Но рядом не было Болотного царя, чтобы подстраховать. Только Хозяин леса…

— Застыли на месте! — приказала я властным тоном, хотя внутри всё дрожало от страха. — Перестали хулиганить!

Существа переглянулись, потом хором завизжали, протянули к нам с медведем цепкие ручонки со скрюченными когтистыми пальцами. Бер отодвинул меня за спину и, раскрыв пасть, оглушающе заревел. Мне пришлось даже уши зажать ладонями! Оба щенка залаяли, то приближаясь к нечистикам, то отскакивая проворно. Медведь сгрёб одного из существ лапой и дохнул жарким зловонием из пасти:

— Слушай, что тебе говорит наследница первой жизни!

Нечистик запищал от страха и вдруг издал тот самый вопль, который я слышала, проснувшись. Остальные его товарищи бросились врассыпную из сада. Но меня такое положение дел не устроило. Я крикнула:

— Стоять! Все цветы вылечить и посадить на место!

Бер снова рявкнул на существо, и оно заныло тоненько, без слов. Я поняла, что оно согласно, и кивнула медведю:

— Отпусти его.

— Нет уж, подержу, пока они приводят сад в порядок, — буркнул Бер. Существо безнадёжно обвисло в его огромной лапе и посвистело товарищам. Те, опасливо оглядываясь на медведя, принялись рассаживать смятые цветы по местам. Я даже заулыбалась: ростки снова приживались в земле, бутоны распускались на глазах, сломанные стебли заживали с невероятной быстротой.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Как только клумбы были приведены в порядок, существо в лапе Бера снова пискнуло. Медведь отбросил его к товарищам, и нечистики исчезли за кустами — как будто и не было никаких существ в саду.

Я почувствовала слабость в ногах и оперлась на плечо Бера. Тот спросил тревожно:

— Тебе плохо, травница?

— Да нет, — ответила ему тихо. — Устала просто…

— Я отнесу тебя домой. Не хватало ещё княжьего наследника потерять в Велесову ночь, — пробурчал медведь и обернулся человеком. Подняв меня на руки, понёс на улицу. Я бессильно откинула голову на его плечо и сказала:

— Надеюсь, больше таких праздников не будет.

Смешок был мне ответом.

Далеко за деревней, на востоке, над лесом занимался рассвет. Велесова ночь подходила к концу. Где-то прокукарекал петух — уже не заполошно, а уверенно и словно даже радостно.

Успеть бы выспаться…

Июль, 25 число

Я укололась иглой и сунула палец в рот. Вкус железа на языке напомнил детство, когда с ранки кровь слизывали, чтобы она остановилась. Рядом сидела Забава и тоже шила. Она мне напомнила, что приданое для малыша надо сделать своими руками. Голуба ворчала, ворочая ухватом горшки в печи. Мыська пела песенку, укачивая Волеха, а Отрада уже сопела в люльке, которую сплёл для неё добрый дядька Бусел — мастер на все руки. Бер шастал по лесу, добывая дичь. Мужики работали на ферме, а Могута в кузнице.

Жизнь текла своим чередом.

Мы радовались ей: простой, незамысловатой, рутинной. Никаких потопов, никаких драконов. Только лето, деревня, ожидание ребёнка.

Последний стежок, и я завершила распашонку. Швами наружу, как научила мама, из тонкой фланельки, хотя Забава и ворчала, что не лён, малюсенькая, словно игрушечная, распашонка вышла просто шедевральной. С учётом того, конечно, что это был мой первый опыт шитья!

Сложив шедевр пополам, сказала Забаве:

— Ну всё, пошла я к Оле.

— Не шей много, Рудушка, ты непривычная, — отозвалась золовка и перекусила нитку зубами. — Иди уж, к ужину ждём тебя.

Я чмокнула её в щёку и, бросив распашонку на крыльце, вышла на улицу.

Два месяца скоро, как я работала над Олиной проблемой. И вчера, наконец, добилась сращения нервов. Правильных нервов. Но у Оли никаких подвижек не случилось. Я, конечно, не ждала очень быстрого результата. А обида всё равно осталась.

Я же так старалась!

Позвонив в калитку, которую починили спецы седьмого июля после праздника всей нечисти, прислонилась к столбу, ожидая. Вскоре зажужжал зуммер, я толкнула металлическую решётку и вошла на территорию. Анна Михайловна, подбоченившись, встречала меня на крыльце. Я изобразила на лице улыбку и сказала:

— Добрый день, Анна Михайловна! Как дела?

— Добрый день, отлично наши дела, а как ваши?

Я вспомнила, как Бер приходил в гости к Лагутину, как Анну Михайловну познакомил с домовым, который немного облагородился с тех пор, когда я начала ему выставлять угощение в ночь, как воздействовал на экономку своим нечистьим обаянием и уговорил принять меня как должно. А что? Я тоже имею право на личный комфорт! Теперь Анна Михайловна со мной общалась любезно и вежливо. Наверное, даже чаю бы предложила, если бы я не прошла сразу к Оле. А тут ещё и Силки прыгнула мне на ноги:

— Здравствуй, бывшая хозяйка! Хочу гулять!

— Иди подлижись к Анне Михайловне! — ответила я и вошла в комнату Оли. — Привет. Как сегодня настроение?

— Не так чтобы, — ответила за больную сиделка Ирина. — Сегодня мы грустные.

— Оль?

— Чего? — буркнула та. — Отстань.

— Оля, ты не веришь?

— Нет.

Я села в кресло рядом с кроватью, почухала за ушами Силки. Сказала осторожно:

— Надо надеяться.

— Нет больше надежды, — жёстко ответила Оля.

— Плохо, — фыркнула я, кивая Ирине. Та отступила, давая проход. Я подошла к Оле, согнала Силки с кровати, сказала:

— Если нет надежды — ты умерла.

Оля вскинула на меня взгляд настороженных глаз, и я рассмеялась, не глядя на сиделку:

— А я вижу, что ты живая. Так что надежда есть всегда. Давай-ка попробуем восстанавливающий массаж.

Ирина помогла мне откинуть одеяло, и я начала разминать левую Олину руку от пальцев до локтя. Сиделка делала то же самое с правой рукой, и мы двигались симметрично. Оля молчала, глядя в потолок. Через несколько минут она поморщилась:

— Больно.

— Где? — не поняла я сразу, а потом остановилась и внимательно посмотрела на девушку: — Оля, повтори, что ты сказала! Где больно?

— Ты делаешь мне больно, — вежливо объяснила она. Похлопала глазами и сообразила сама: — Ой! Мне больно в руке! Это что… оно?

— Оно.

Надавливая на кожу, я провела по предплечью Оли, наблюдая за её реакцией. Девушка снова скривилась, но теперь уже радостно:

— Вот тут! Это что? — она скосила глаза и воскликнула: — Я чувствовала, что запястье!

— Видишь, я же говорила, — с улыбкой сказала я ей. — Пока только запястье, а потом оживёт и остальное тело. Скоро ты будешь ходить, Оля.

— Спасибо, — пробормотала девушка, и я увидела, как по её щеке из уголка глаза скатилась слеза. Ответила весело:

— А вот реветь не надо! А ну, Ирина-свет-батьковна! Поднажмём-ка с массажем!

Домой я вернулась аж в пять вечера. Меня оставили на обед, приехал Лагутин, мы долго радовались Олиным успехам, а потом беседовали с бизнесменом о моих мужчинах, которые уже завоевали авторитет на ферме. Лагутин предложил выделить нам ещё один дом, чтобы мы не сидели друг у дружки на головах. Я с радостью согласилась. И правда, у нас уже три полноценных семьи, а если ещё и Чернава замуж выйдет… Голубе проще, её дед Петрович давно зовёт переезжать к нему, да повариха не хочет нас бросать. Говорит: совсем без неё похудеем, отощаем и озвереем.

Дома меня ждал вкусный ужин из жареных на вертеле птиц. Что за птицы и как Бер их добыл, я выяснять не стала, просто поела с удовольствием. А потом вышла на крыльцо, кряхтя, как старая бабка, и придерживая живот, присела на ступеньку. Скоро срок рожать. Наверное, надо перебраться к маме в Москву… Поближе к роддому всяко лучше. * А то прихватит здесь, скорую ждать придётся. Как к этому отнесётся Ратмир, не знаю. В последнее время он меня постоянно держит при себе…