– Заезжай и спроси, – сказал Джеффри. – И не бойся рассказать Изабелле все. Она не станет паниковать.

Дочь Изабель де Клер была очень похожа на свою мать, с таким же мягким голосом и манерами, хрупкая, но не слабая. Она спокойно выслушала Саймона и, хотя ее голос дрожал, она не теряла понапрасну время на бесполезные слезы, не преувеличивала и не преуменьшала то, что представлялось возможностью, но не фактом. И все-таки она не могла быть полезной. Все, что она знала, сводилось к следующему: ее брата определенно ждали в Лондоне к концу июля.

– Сейчас он должен находиться в дороге, – сказала Изабелла, – но я не имею представления о том, какой путь он выберет. Он может даже остановиться в Уоллингфорде, чтобы поговорить с Ричардом, я имею в виду своего мужа. Такая путаница – иметь брата и мужа, носящих одно имя – Ричард. А может, они приплывут по реке. Но, Саймон, мне думается, в любом случае он явится сюда, даже если ты предупредишь его.

Поскольку и Саймон поступил бы так же и приехал бы во что бы то ни стало, ему ничего не оставалось, как принять заверения Изабеллы, что по приезде мужа она непременно сообщит ему о сомнениях Адама и даст знать Иэну, как только появится один из Ричардов – Корнуолл или Пемброк. В конце концов Иэн высказал предположения, что не будет особого вреда, если он и Уолтер отправятся в Уэльс, и им придется отсутствовать несколько дней.

– Ничего не может случиться, – сказал Иэн, – до начала августа, когда созовут совет в третий раз.

Иэн ошибался, убеждая, чтоничего не произойдет до самого открытия совета, но он был рад, что спровадил Саймона, когда на следующей неделе прибыл Гилберт Бассетт, чтобы выступить с жалобой в суде. Гилберт решительно отстаивал следующее: отнятое у него поместье было закреплено за его отцом королем Джоном в знак признательности за службу, и сам Гилберт не сделал ничего, за что его можно было бы лишить собственности. Гилберт предлагал рассмотреть его дело перед судьей или Богом в судебном поединке.

Вместо согласия с любым из внесенных предложений Генрих назвал Бассетта предателем и пригрозил, что, если тот тотчас не покинет его двор, он повесит его, как собаку. Не удовлетворившись этим, король также отдал распоряжение заключить в тюрьму Ричарда Сьюарда, который был женат на сестре Гилберта, ибо этот брак не был одобрен королем. Все возмутились: Сьюард и Бассетт совершили проступок, но не такой, который заслуживал бы тюрьмы. Отсутствие королевского разрешения на брак могло закончиться штрафом – меньшим или большим в зависимости от настроения короля и богатства виновного.

Стало очевидным, что Генрих собирался использовать инцидент с Бассеттом в назидание другим. Приехал Ричард Корнуолл, но ни он, ни Джеффри не могли повлиять на Генриха. Король закусил удила. Он орал в ярости, что не младенец, чтобы им помыкали, что будет править, как настоящий король, или не будет править вообще. Если увещевания Корнуолла и Джеффри как-то и повлияли на него, то не в лучшую сторону. Следующим побуждением Генриха было разослать во все концы гонцов с требованием доставить к нему до первого августа заложников для обеспечения гарантий смирного поведения его баронов.

Удрученный этой новостью, Ричард Маршал прибыл в дом своей сестры. Он свернул с главной дороги лишь в сопровождении нескольких тяжеловооруженных всадников. Небольшое войско отвечало двойной цели – снимало с него всякие подозрения и помечало его «знаком доверия» к доброй воле короля. Саймон разминулся с ним по дороге, но случайно они въехали в Лондон в один и тот же день, и Саймон прибыл в дом Корнуолла через час после прибытия Ричарда.

Изабелла уже рассказала брату о подозрениях Адама, но Ричард только смеялся, целовал ее и называл нервной гусыней. Когда ей доложили о Саймоне, она попросила служанку проводить его в спальню Ричарда, где тот в ванне смывал с себя пыль и пот.

– Скажи ему, что я не примирюсь с этим! – крикнула она вслед Саймону, как только он вошел и слуга закрыл за ним дверь.

Саймон поклонился, немного сбитый с толку выражением удивления на лице Ричарда. Граф Пемброкский был крупным мужчиной, такого же роста, как Саймон, только шире и грузнее, к тому же его плечи и руки украшали шрамы, полученные в сражениях. В комнате было тепло и пахло травами, которые Изабелла добавляла в воду для купания. Казалось, это совсем неподходящее место для обсуждения государственных проблем. Хотя Саймон и был уверен, что опасность существовала и нервозность Изабеллы оправдана, все же он чувствовал, что его предостережение будет звучать нелепо.

– Милорд, – смущаясь, произнес он, – меня зовут Саймон де Випон…

– Оруженосец Вильяма! Я помню вас.

– Саймон, скажи ему! Заставь его поверить, что оставаться опасно, – нетерпеливо повторила Изабелла.

– Ехать тоже опасно, – возразил Ричард, хотя и несколько резковато. – Будь благоразумна, Изабелла. Если меня здесь не будет и я не откликнусь на третье приглашение, Генрих получит право назвать меня предателем. А я не предатель! Я только хочу, чтобы соблюдали законы.

– Тогда вы хотите больше, чем, по-видимому, имеет право желать человек, милорд, – произнес Саймон.

– Вы сказали неприятную вещь, – осторожно ответил Ричард. – Надеюсь, что отрицательная реакция на вызовы короля могла дать ему пищу для размышлений…

– Не того рода размышлений, – перебил Саймон.

Ричард выпрямился в ванне.

– О чем вы говорите?

– Вы не слышали о земле Бассетта?

– Я знаю, что король конфисковал поместье в Комптоне под тем предлогом, что Бассетт считался человеком де Бурга, а Комптон находился слишком близко к Дивайзесу, где содержится под стражей де Бург…

– Нет. Это что-то новое. Бассетт был лишен Апэйвона…

– Что? Когда? – Ричард поднялся в ванне, расплескивая воду во все стороны. Изабелла поспешила к нему с банной простыней в руках. Он выхватил ее у нее и стал поспешно закутывать свое тело. – Почему ты не рассказала мне это?! – гневно обратился он к ней, – вместо всякой чуши о… – внезапно он замолчал и перевел взгляд с Изабеллы на Саймона.

– Я думала, ты знал, – испуганно проговорила Изабелла, но Ричард по-прежнему не смотрел на нее.

К тому времени, как рассказ был закончен, включая подробное описание реакции Генриха на попытку Бассетта добиться справедливости и сообщение о требовании доставки заложников, Ричард уже оделся и сидел у пустого очага, задумчиво потягивая вино из кубка. Саймон вспомнил часто повторяемое Джеффри мнение о том, что из-за излишней страсти в рассказе даже самые непоколебимые факты начинают звучать подозрительно, поэтому он описывал ситуацию более спокойно, чем этого могли ожидать от него люди, хорошо его знавшие. Было очевидно, что его сдержанная манера говорить убедила Пемброка.

– Я оказался в затруднительном положении, – горько произнес Ричард, его глаза были печальны. – Если я не выступлю с протестом против действий короля и не поддержу Бассетта, то не только не сделаю того, что считаю правым, но, по-видимому, и нарушу слово, данное давнему другу нашей семьи. А если начну протестовать, то стану играть на руку Генриху, давая ему повод оправдать…

– Если вы позволите, милорд, сказать, что я думаю и что думает сэр Адам, мой брат, то все дело в том, что не имеет никакого значения, что вы сделаете, пока не наступит момент полных уступок. Даже тогда я не уверен, что король останется удовлетворен. То, как он поступил с де Бургом, по-видимому, должно было возбудить у него аппетит к подчинению до абсолютной бесправности каждого человека в стране.

– Я говорила тебе, Ричард… – прервала его Изабелла.

– Замолчи, Изабелла! – с отсутствующим видом произнес Ричард и задержал свой взгляд на Саймоне. – А что говорят лорд Иэн и лорд Джеффри? – медленно спросил он.

– Мой отец не говорит ничего, разве только, что Генрих не означает зло. Он помнит златокудрого ребенка, лишенного отца и оставшегося с матерью, у которой не было сердца. Лорд Джеффри также не говорит ничего, но… но он похож на саму смерть. Что может он сказать, милорд? Генрих – его кузен, и… я не могу отрицать этого, всегда относился к нему с любовью. Даже этой весной, когда он освободил от службы всех своих кастелянов и передал свои замки в руки тех двоих…