Потом он вспомнил яд в голосе Маллт и задумался, чем бы она могла помочь ему. Он без труда разыскал ее и сделал предложение, не упомянув о том, что собирался предпринять после того, как она приведет Рианнон на личную встречу с ним. Маллт открыла было рот, чтобы отказаться, но она знала, что Мадог был вполне искренен, когда говорил о своей ненависти к Рианнон, и, судя по тому, как он смотрел на нее, он ее еще и боялся. Она вдруг поняла, что Мадог замыслил убить Рианнон!

Мимолетное чувство страха сменилось угрюмой радостью. Да, она поможет, согласилась Маллт, пристально разглядывая Мадога. Он был, конечно, не Саймон, но вполне сгодился бы в качестве мужа. Когда Рианнон умрет, Маллт заставит его жениться на себе в качестве платы за молчание. А если он не согласится на брак, Ллевелин наверняка будет рад вознаградить богатым приданым женщину, которая расскажет ему, кто убил его дочь.

Больше в этот день Саймон с Рианнон не разговаривал. Он был занят сначала с Ллевелином, потом с Давидом, законным сыном Ллевелина. Давид любил Саймона. Будучи наполовину англичанином – его мать была внебрачной дочерью короля Джона, Давид был свободен от предрассудков, свойственных Граффидду. Он был несколькими годами младше своего сводного брата, и перспектива войны радовала и возбуждала его. Ему очень нравилось обсуждать вопросы политики и стратегии, и Саймон в общем тоже был не прочь, хотя предпочел бы поговорить о других делах со сводной сестрой Давида.

В целом, Саймон мог быть доволен развитием своих отношений с Рианнон. Когда она сошла к обеду, ее глаза нашли его и улыбнулись ему. И хотя она, как обычно, беззаботно болтала с отцом и сводными братьями, Саймон замечал ее постоянные быстрые взгляды в его сторону. Он не считал, однако, что было бы разумно пытаться нарастить успех после обеда. Пусть она подумает, как и собиралась.

Поэтому, когда Давид подошел к нему и предложил отправиться на охоту с группой молодых людей, Саймон согласился без колебаний. Они неплохо развлеклись, уложив после долгой погони красавца-оленя. К тому времени, когда собаки получили свое и олень был освежеван, стало совсем темно, и охотники опоздали к общему столу. Рианнон в зале уже не оказалось, но Саймон не был разочарован. Его радовал состоявшийся разговор о будущих нападениях на обозы короля Генриха, хотя казалось в высшей степени невероятным, что он лично сумеет участвовать в этом доходном развлечении. В чисто мужской компании они по-настоящему празднично поужинали и далеко за полночь, пошатываясь, разбрелись по постелям, распевая, хохоча и шутливо бранясь.

За несколько часов до этого, как раз перед тем, как женщины разошлись спать, Маллт приблизилась к Рианнон и отвела ее в сторону, бормоча, что ей необходимы какие-то травы, растущие в лесу, которые нужно собирать. Она не знает, где их найти, сказала Маллт, но Рианнон-то должна знать. Рианнон очень хотелось рассмеяться, но она сдержала порыв. Она собирала целебные травы, но не верила в их действенность в сердечных делах. Любовь, учила ее Киква, зарождается только внутри самого человека. Если ее нужно поддерживать настоями или колдовством, то это что-то сродни скорее ненависти, но никак не любви.

Однако Рианнон знала, что Маллт ревновала к ней и немножко побаивалась ее. Если бы она посмеялась и отказалась, Маллт ни за что бы не поверила, что это связано только с тем, что травы в таких делах не помогают. Маллт только еще больше убедилась бы, что Рианнон из эгоизма не хочет делиться с ней секретами. После секундного колебания Рианнон согласилась отправиться с Маллт в лес и помочь ей собрать то, что она желает. Немного времени спустя после того, как Саймон улегся в постель, Рианнон и Маллт уже поднялись, оделись в сумрачном свете ночных свечей, завернулись в теплые плащи и покинули замок. Не успели они дойти до задних ворот, как Маллт воскликнула, что у нее порвались шнурки на обуви. Она попросила Рианнон идти вперед, а она ее догонит. Рианнон предложила подождать ее, но Маллт сказала, что глупо стоять без движения на таком холоде. Она легко догонит Рианнон, если та не станет спешить.

Эти рассуждения показались Рианнон несколько странными, но утро было действительно морозным, да и вообще рассуждения большинства женщин при дворе всегда казались ей странными, как и ее логика им, так что она просто сделала так, как предложила ей Маллт, больше не думая об этом. Часовые у задних ворот пропустили ее без слов. Солнце еще не взошло, но небо уже просветлело. Не было ничего необычного в том, что женщины покидали на рассвете замок, отправляясь за ягодами или травами, а уж что касается леди Рианнон, вообще никогда не знаешь, что взбредет ей в голову.

Маллт медленно прошла несколько шагов, шаркая туфлей с распустившейся шнуровкой, чтобы она не слетела с ноги. Как только Рианнон исчезла из виду, она наклонилась и крепко завязала шнурки. Затем она быстро побежала к западным воротам и сказала стражникам, что хочет собрать на берегу свежие водоросли. В этом тоже не было ничего необычного. Миновав ворота, она повернула на север к берегу, пока частокол не скрыл ее, после чего повернулась на восток и побежала во весь дух.

Она быстро настигла Рианнон, которая неторопливо шла, наблюдая за игрой света и тени, создаваемой деревьями, настолько очарованная этой красотой, что уже почти забыла, ради чего покинула замок в такую рань. Когда Маллт произнесла ее имя, она испуганно обернулась и вздохнула от досады, что ей помешали, но затем с радостью продолжила путь, чтобы исполнить свое обещание.

Оставшись в одиночестве в постели Рианнон, Мэт непрестанно ворочался. Шерсть у него была густая, и он был накрыт одеялами, так что холод его не тревожил. Тем не менее он чувствовал себя неуютно. Ему недоставало теплоты тела Рианнон, ощущения ее дыхания – чего-то не хватало. Заурчав, Мэт спрыгнул на пол и зашагал к двери. Здесь он хрипло взвыл, потом еще раз. В следующее мгновение раздраженная женщина торопливо распахнула дверь. Она выругалась, но не ударила кота – Мэт умело пользовался своими острыми когтями и зубами против тех, кто не проявлял к нему должного уважения.

Вой перед дверью зала не имел того же успеха, но уже светало, и люди начинали спускаться вниз ради утреннего туалета, так что дверь достаточно быстро открылась, и Мэт проскользнул в зал. Он со всей осторожностью прокладывал себе путь между еще спящими, пытливо принюхиваясь к свисавшим рукам или поднимаясь на задние лапки, чтобы осмотреть плечо, шею либо лицо. Наконец он нашел то, что искал, – руку Саймона с длинными пальцами, лучше всего знакомую ему часть его тела. Заурчав от удовольствия, Мэт прыгнул вверх и с комфортом устроился на широкой груди Саймона. Спустя минуту глаза его полузакрылись, и он принялся мурлыкать.

За удовольствие шумных вечеров приходится расплачиваться утренним похмельем. Саймон в полудреме связал тяжелый груз, опустившийся ему на грудь, со своим общим недомоганием. Только после того, как до него донеслось мурлыканье, он понял, что произошло. Звуки пилой разрезали распаленный головной болью мозг Саймона. Он пробурчал что-то и протянул руку, спихивая кота. Мэт крепко вцепился когтями в одеяло и повис на нем. Несколько его острых, длинных, крепких когтей пронзили одеяло насквозь, достигнув кожи Саймона. Продолжая мурлыкать, чтобы показать тем самым, что он лишь усмиряет своего слугу, а не сердится по-настоящему, Мэт укусил Саймона за руку. Боль от когтей и зубов заставила Саймона забыть о похмельной слабости и полностью проснуться.

Он не решился поднять голову, опасаясь, что она взорвется подобно бочке с кипящей смолой, но заставил свои глаза открыться и простонал:

– Мэт, уйди. И заткнись!

Результат оказался совсем не тот, на который надеялся Саймон. Мэт поднялся на лапы, но мурлыкать не перестал и вместо того, чтобы спрыгнуть вниз, с достоинством медленно прошелся по туловищу Саймона, чтобы иметь возможность заглянуть своей жертве в лицо. Кроме того, поскольку тело Саймона не было достаточно твердым и плоским, Мэт, чтобы не упасть, при каждом шаге сильно вонзал в него когти.