Как он и надеялся, Рианнон наклонилась вслед за ним, притягиваемая его губами. Когда они наконец улеглись, и ему больше не нужно было поддерживать ее, его рука скользнула с ее пояса по животу и осторожно, очень осторожно начала ласкать ее бедра. Рианнон застонала и изогнулась, прижимаясь губами к его волосам; руки ее, рассеянно шаря по его телу, искали, сами не зная что.

Саймон не пытался помогать ее рукам – для Рианнон все происходило впервые, и Саймон больше всего на свете желал, чтобы она поняла, как растет в человеке страсть, почувствовала и запомнила невыносимость желания, ощутила рай и ад голода плоти. Саймон хотел продлить наслаждение и для себя. Его тело и так было раскаленным, будто угли, и каждое прикосновение к ее телу заставляло его желание вспыхивать с новой силой, а простодушная неискушенность Рианнон делала возбуждение сладостным. Как отвлечь свои мысли, если мозг отказывался понимать и видеть что-либо, кроме нежной шелковистой плоти, которая скользила, словно облегая его тело.

Когда рука, ласкавшая бедро, нежно прикоснулась к ее лону, Рианнон вскрикнула и выгнулась. Саймон решил, что она готова принять его в себя, как может быть готова девственница. При всей ее возбужденности это оказывалось непросто – Саймон был крупным мужчиной. Счастье еще, что он не был зеленым юнцом, потерявшим голову от страсти. Большой опыт в таких делах научил его быть неторопливым и терпеливым, продвигаясь вперед, затем делая паузу, чтобы восстановить желание, перебитое болью, и двигаясь дальше вглубь нее. Процедура заняла много времени, но Саймон был достаточно молод и силен, чтобы выдержать это, и его терпение было вознаграждено. Лишив Рианнон девственности, он ощутил огромную радость, услышав ее красивый голос, звенящий от бесконечного наслаждения.

Саймон чувствовал приближение критического момента, чувствовал трепет всего ее тела, ее рук, слепо царапавших его спину. Он сломал преграду для своего воображения, впуская в мозг образы ее тела, ее спазмы наслаждения, свои собственные действия, и добился максимального успеха, доведя себя до экстаза почти сразу вслед за Рианнон, избавив ее от необходимости терпеть лишнюю боль ради полноты его удовлетворения.

Закончив, Саймон приподнялся на локтях, чтобы не давить своей массой на Рианнон, и замер в ожидании. Ее слегка приподнятые в уголках зеленые глаза медленно раскрылись, пальцы, которые только что отчаянно царапали его, теперь ласково гладили его волосы, шею, притягивали его голову ради нежного, бесконечно сладкого поцелуя.

– Спасибо тебе, – прошептала Рианнон. – Этот твой подарок я буду хранить, как сокровище, всю жизнь.

Онемев от изумления, Саймон только смотрел на нее, пока она не наклонила голову набок и вопросительно не взглянула на него. Обретя дар речи, он сказал:

– Клянусь, что с каждым разом это будет все легче и приятнее…

Рианнон так крепко прижала его к себе, что руки его подогнулись, и он рухнул на нее. Она задохнулась, вместе со смехом выпустив воздух из груди.

– Мой бедный Саймон, – воскликнула она, когда перевела дух, – ты подумал: я хотела сказать, что никогда больше не буду твоей? Нет, дорогой мой, это было бы жестокой неблагодарностью в ответ на твою обходительность и терпение. Я только имела в виду, что всегда буду вспоминать об этой минуте с радостью. Другие разы сольются воедино, иначе и быть не может, но этот останется во мне навсегда.

Саймон облегченно вздохнул и улегся сбоку от нее.

– Во мне тоже, – уверил он ее.

Рианнон снова рассмеялась.

– Что в тебе тоже? – спросила она. – Ты же не станешь уверять меня, что это у тебя в первый раз.

– Но и не много тысяч раз, как ты могла бы придумать, – весело произнес Саймон, – хотя, по правде, учет я никогда не вел и могу судить лишь по количеству лет, сколько занимаюсь этим делом. Но ты действительно первая девушка, с которой я когда-либо имел дело и, Бог свидетель, последняя.

– Я? – удивилась Рианнон.

– Ну, конечно, – уверил он. – Неужели ты считаешь меня совратителем малолетних или соблазнителем невинных девушек? Где я мог нарваться на девственницу?

– У вассалов и кастелянов есть дочери, – сухо уточнила Рианнон, гадая, почему Саймон считает ее такой уж невинной.

– В нашей семье так не обращаются с подданными, – сердито возразил Саймон. – Нельзя рассчитывать на лояльность своих людей, лишая чести их женщин.

– Какой еще чести? – Рианнон искренне недоумевала.

Саймон на мгновение онемел от удивления, но затем рассмеялся. Он совсем забыл валлийский обычай, по которому «сын от служанки является наследником наравне с сыном от свободной женщины». В Уэльсе не было понятия незаконнорожденности в смысле прав на наследование собственности, и потому казалось вполне разумным, что вассал не будет считать бесчестьем, если его сеньор лишит девственности его дочь и наградит ее ребенком.

– В Англии это считается позором, – сказал он и объяснил почему.

Рианнон, казалось, привели в замешательство юридические тонкости, описанные Саймоном. Права на собственность не занимали слишком много места в ее жизни, поскольку жители холмов Гвинедда были по преимуществу охотниками и скотоводами, а не земледельцами. Туманно очерченные права их клана пасти свой скот на некоторой обширной территории или охотиться в непроходимых лесах, простирающихся на сотни миль, – это было все, что они знали. В южной и восточной частях Уэльса, где норманнское влияние было велико, земля – не такой бедной, а сельское хозяйство – более развито, права собственности были известны куда лучше. Однако даже там в деле наследования далеко не всегда соблюдалось право первородности.

То, что Рианнон не понимала каких-то тонкостей, не имело большого значения. Она ощутила главное – Саймон не смотрел на жен и дочерей своих подданных как на наложниц. Ее отец никогда не принуждал женщин против их воли, не связывался с теми женщинами, чьи мужчины могли бы возражать против его действий, но многие мужчины прямо-таки навязывали лорду Ллевелину своих дочерей, а иногда и жен. Будучи моложе, Ллевелин без малейшего зазрения совести брал тех, кто ему нравился. Те женщины, с которыми он спал, пользовались при его дворе почетом и уважением.

Задумавшись над тем, что рассказал Саймон, Рианнон расслабилась и положила голову ему на плечо. Может быть, если он все еще хочет жениться на ней, следовало бы подумать над этим. Если то, что он сказал, правда, ей по крайней мере не придется улыбаться его любовницам и любезничать с ними. Это доверчивое движение Рианнон тронуло Саймона, и он обвил ее рукой.

– Тебе не холодно, любовь моя? – прошептал он.

– Нет, не холодно, но, думаю, мы все равно через несколько минут должны одеваться.

– Должны? Ты так прекрасна и так… Я не знаю, как точно выразить, что я имею в виду, но ты словно родилась здесь, нагая и свободная. – Он вздохнул. – Со мной никогда такого прежде не было. Мне кажется, что гораздо лучше лежать здесь, под ясным небом, чем запершись в духоте спальни. Ты дала мне нечто такое, чего не могла дать ни одна женщина.

– Почему?

Саймон улыбнулся. В этом вопросе не было никакого вызова, только довольное, чуть нерешительное любопытство.

– Потому что с любой другой женщиной это выглядело бы фальшью, чем-то неестественным. Они принадлежат своим мягким креслам, своим благоухающим постелям с пуховыми подушками. Только ты принадлежишь этим запахам теплой земли, этой примятой траве и ласковому ветру.

Рианнон помолчала несколько мгновений. Ей до глубины души нравилось, что Саймон нашел в ней что-то особенное, и она не сомневалась в его искренности. Однако долго справляться со своим непреодолимым озорством она не могла.

– Но, Саймон, – сказала она, – если ты считаешь неестественным любить меня в постели, мы скоро окажемся в очень неудобной ситуации. Ты же знаешь, что здесь бывают дожди по нескольку дней кряду, а зимой, когда выпадет снег… Ой!

Последнее восклицание было отнюдь не выражением отвращения к идее заниматься любовью на мокром, холодном снегу, а непроизвольно вырвавшимся звуком, когда Саймон подскочил и навалился на нее всей своей массой.