Само слово «откуп» – оплата в деньгах вместо воинской службы – ничего не говорило Рианнон. Подобной практики просто не существовало в ее стране. Она очень внимательно прислушивалась к разговору, хотя сама молчала. Высокое эмоциональное напряжение того, что говорилось, было очевидно ей, даже если она не могла понять причины этого. Одну вещь она, однако, увидела, в то время как остальные, казалось, просмотрели этот очевидный нюанс.

– Но, – голос Рианнон прозвучал звонким колокольчиком в наступившем молчании, – вы все считаете, что победа королевских наемников – дело решенное. Как это возможно? В прошлом месяце они не смогли победить Пемброка даже с помощью некоторых баронов при том, что граф сам не пытался атаковать.

Первым рассмеялся Саймон, затем смех быстро передался от одного к другому вокруг стола. Рианнон приподняла брови, но Саймон обнял ее, воскликнув:

– Eneit, emit, ты мудра настолько же, насколько красива, а мы, словно стадо глупых гусей, сидим и пугаем себя пустыми измышлениями.

Джеффри вдруг перестал смеяться.

– Дело, конечно, не настолько безнадежно, как я описал его, но поводов для опасения достаточно. Лет двадцать назад лорд Ллевелин был разбит нами, когда мы использовали против него его же собственную тактику. Король Джон приказал тогда, чтобы мы сжигали все перед собой и за собой. Каждый город, каждая деревня были опустошены до крайности, земля и леса – тоже. Винчестер в те дни был близок к Джону. Возможно, он тоже помнит.

Теперь настала очередь Рианнон оцепенеть от страха. Ей еще не было пяти лет, когда случилось это, но она прекрасно все помнила. Ллевелин прискакал в Ангарад-Холл, когда все казалось уже потерянным. Армии с ним не было, и поэтому прямо их никто не атаковал. Тем не менее в первый раз за свою счастливую жизнь Рианнон была окружена мраком скорби, горечи и бессильной ярости. Она не могла забыть этого.

Саймон обнял ее рукой.

– Это не должно случиться. И, думаю, не случится. На этот раз Ричард уже должен быть по горло сыт оскорблениями и изменами. Я уверен, что он будет готов не только защищаться, но и атаковать. Я также почти уверен, что принц Ллевелин заключит союз с Ричардом.

– Ты должен предупредить его, Саймон, – взволнованно произнесла Рианнон.

– Ну, конечно, дорогая, но спешки здесь не требуется. Во-первых, я не уверен, что твоего отца когда-нибудь и о чем-нибудь нужно предупреждать. Возможно, у него на уме это так и было с самого начала. Во-вторых, король не в состоянии ничего предпринять против Ричарда до девятого октября, когда назначен совет. До тех пор он не может быть уверен, что Ричард не приедет лично выразить протест против невыполнения условий перемирия. Потом он должен будет созвать своих вассалов. Не волнуйся, времени достаточно.

– Да, и я считаю очень важным, чтобы ты за это время попыталась завести дружбу с королем, – сказал Джеффри.

На лице Рианнон появилось выражение отвращения.

– Не вини Генриха слишком строго за это, дорогая моя, – сказала Элинор. – Боюсь, он легко поддается неразумным порывам, но он не воплощение зла. Действительная вина лежит на епископе Винчестерском. Ему следовало бы лучше знать людей в своей стране.

– Здесь я не могу согласиться с тобой, – сухо заметила Джоанна. – Боюсь, Винчестер слишком хорошо знает английских баронов и замыслил эту невероятно безумную затею, потому что отчаялся согласиться с ними хоть в чем-нибудь.

– Моя дорогая Джоанна! – воскликнул Иэн, и уныние на его лице сменилось удивлением, – как раз это он и говорил мне, когда я разговаривал с ним в июне, а я по сути не слушал! Он не прав, очень не прав в том, что делает. Но теперь я вижу, что он стремится все же к добру, а не ко злу. У меня на сердце лежало тяжким грузом, что человек, которого я знал так давно и уважал, вдруг словно превратился в монстра. Он считает, что, когда бароны станут бессильны, в королевстве наступит мир. Да, он так и говорил.

– Именно в это он заставил поверить Генриха… – Лицо Джеффри тоже прояснилось. – Может, он даже и прав, – задумчиво добавил он. – Если в стране не будет иной власти, кроме королевской, это может принести мир.

– Самый лучший мир – на кладбище. Но у меня нет особого желания поселиться там, – буркнул Адам.

Джеффри лишь улыбнулся в ответ.

– Что ж, я согласен с этим. Нельзя позволить Винчестеру добиться своей цели. Но, Рианнон, уверяю тебя, что, если мы вытащим Генриха из-под влияния Винчестера, он очень скоро потеряет интерес к идеям епископа. Мой кузен в душе совсем не воинствен.

– Да, это так, – сказал Иэн. – Он человек сильных привязанностей. Вот почему Винчестер так легко взнуздал его. Он стал опекуном Генриха, когда король был еще ребенком. Отчасти из-за своей близости к королю Джону он впал в немилость, когда набрал силу де Бург. Естественно, когда Генрих начал чувствовать неприязнь к де Бургу, он повернулся опять к Винчестеру.

– Скоро будет еще хуже, – сказал Уолтер. – Я слышал, что Винчестер подбирается к Дивайзесу. Именно с этим я и пришел к вам до того, как вы отвлекли меня на другую тему. Боюсь, если Питер де Рош станет сторожем де Бурга, тот умрет.

Джеффри выругался, заставив всех вздрогнуть, поскольку подобная грубость не была ему свойственна. Однако он напрямую никак не отозвался на новость Уолтера, лишь бросил предупреждающий взгляд на него. Потом он повернулся к Рианнон.

– Мы не слишком отклонились от необходимости завоевать дружбу короля. Как сказала леди Элинор, король легко увлекается; как сказал Иэн, он человек с сильными чувствами; как утверждает Уолтер, он человек злобный. Если ты, Рианнон, сумеешь завоевать его привязанность и уважение, то, может быть, именно ты сумеешь отвести его злобу от твоего отца и направить ее в нужном направлении – на Винчестера.

– Понимаю, – вздохнула Рианнон. – Но я – последняя, кто может быть полезен в таком деле. Саймон скажет, что я не самая сладкоречивая женщина в мире, как и не самая тактичная.

– Всякий, кто может иметь дело с Мэтом, с Генрихом справится, – усмехнувшись, произнес Саймон. – Просто держи в уме, что король – это двуногий Мэт, только более самолюбивый и менее здравомыслящий.

Рианнон расхохоталась, а Саймон рассказал остальным про кота. Со стороны Джеффри и Иэна послышались полушутливые протесты, только Джиллиан не присоединилась к общему веселью.

– Но Саймон совершенно прав, – сказала она серьезно. – Генрих совсем как кот. Никогда раньше это не приходило мне в голову, но это так и есть. Он любит, когда его хвалят. Он радуется, когда его гладят и когда это удобно для него. Он любит быть добрым, когда это не причиняет ему неудобств. Он очень умен во всем, чего ему хочется, и глух, туп и слеп, когда речь заходит о том, что ему кажется неприятным. А когда он недоволен, то может быть очень злобным даже по отношению к тем, кого он любит.

Рассуждения Джиллиан вызвали очередной всплеск хохота, но оказали огромную помощь Рианнон, когда она на следующий день встретилась с Генрихом. Поскольку Рианнон не испытывала такого отвращения, как другие, по отношению к нарушению перемирия, она лучше понимала короля и меньше боялась сделать какой-либо неверный шаг в его присутствии. Облик Генриха подтвердил в ее глазах слова Джиллиан. Было что-то кошачье в том, как он возлежал на подушках в своем кресле – такая избыточная любовь к комфорту, и в его скорее отстраненном взгляде голубых глаз, причем приспущенное веко на одном глазу придавало ему лукавый вид.

К тому времени, когда Рианнон подошла к его креслу, король уже выпрямился. Молчание сопровождало ее и ее спутников – Иэн справа и Саймон слева, – пока они шли через длинный зал, приближаясь к Генриху. Она была одета в черное платье, а волосы ее, свободно падающие до колен, удерживались обручем с золотой сеточкой. Она шла по коридору из пялившихся на нее придворных с грацией лани и величием королевы.

– Господин мой король, – официально обратился Иэн, когда они подошли к Генриху и Рианнон присела в глубоком реверансе. – В соответствии с вашим милостивым позволением я смею представить вам нареченную жену моего сына Саймона, Рианнон, дочь Ллевелина.