Перед самым периметром лагеря несколько сотен отборных воинов остановились, наблюдая, как замирает активность, как тускнеют костры. Охрана была, но не очень многочисленная. Скоро по территории лагеря замелькали тени, и часовых стало меньше, потом еще меньше. Затем стороннему наблюдателю могло бы показаться, что вся открытая полоса между лесом и лагерем потемнела, поползла, а потом вздыбилась. Армия Ллевелина пришла в движение. Они двигались не к рядам палаток, где спали солдаты, а туда, где расположились вьючные животные и телеги с грузами. Абсолютная тишина, конечно, не соблюдалась – невозможно ожидать, чтобы такое количество людей обходилось совсем без звуков, но и в самом лагере нельзя сказать, чтобы было совсем тихо, так что тревоги не последовало.
Саймон со своим отрядом находился во втором эшелоне, хотя лучшие из его воинов работали с разведчиками. Сам Саймон, ожидая собственно боя, предпочел остаться верхом и в кольчуге. Когда настал его черед двинуться к лагерю, издалека послышались пока еще немногочисленные крики. Не всех конюхов и охранников обоза сумели убрать достаточно чисто. Скоро весь лагерь поднимется на ноги.
Как только Саймон подумал об этом, поблизости раздался чей-то сонный окрик. Саймон сумел разглядеть лицо, выглянувшее из палатки. Он ответил властным тоном. Его кольчуга, щит на плече и меч в ножнах вкупе с хорошим французским языком обманули бдительного солдата. Часовые тревогу не объявляли, и не дело простолюдина задавать вопросы рыцарю, который едет по лагерю в сопровождении небольшой свиты. Солдат должен знать только свою службу.
Саймон последовал дальше, посмеиваясь про себя. Он был уже почти в центре лагеря. Силы Пемброка должны стать наготове на краю леса, чтобы вступить в дело, когда начнется бой. Его задача, как и других подобных ему, состояла в том, чтобы, когда тревога все же возникнет, что было неминуемо, вызвать замешательство в лагере и не дать воинам противника возможности помочь тем, кто охраняет обоз. Затем за дело примется войско Пемброка и сметет остальных. Саймон начинал уже гадать, не начать ли заваруху самому, как почти одновременно в районе обоза и в южной стороне лагеря поднялся страшный шум.
Саймон успел только заметить, что рядом с ним стояла самая большая и роскошная палатка, когда прямо за его спиной раздались крики тревоги. Он перебросил щит с плеча на руку, вытащил меч и почти сразу же растерянно опустил его. Из палатки перед ним послышался самый душераздирающий визг, какой он когда-либо слышал за свою жизнь, за которым последовал грубый мужской крик боли, а потом одно-единственное слово: «Мэт!», произнесенное голосом, который Саймон меньше всего ожидал услышать. Вокруг него орали уже все. Его отряд рассыпался, крича во всю силу легких, обрубая веревки, натягивавшие палатки, сбивая стойки навесов, нанося удары плоскими сторонами мечей, короче говоря, сея максимум замешательства и неразберихи.
Еще до того, как начался хаос, за криком боли из большой палатки послышался яростный мужской рев и женский крик протеста, а третий крик мужчины, полный скорее удивления, нежели боли, потонул в общем шуме. Затем полог палатки резко поднялся, и из нее вопящей фурией вылетел сначала кот, а за ним… Рианнон! Все это заняло не более пяти секунд, но Саймону казалось, что он просидел, как вкопанный или парализованный, не меньше часа. Когда следом за Рианнон из палатки выскочил разъяренный мужчина, Саймон наконец очнулся и пришпорил Имлладда, бросая вызов.
Он рассчитывал на одно только мгновение, чтобы достаточно приблизиться к преследователю и сразить его. Если бы тот бросился назад в палатку, Саймону оказалось бы гораздо труднее справиться с ним. То ли на де Гина так подействовал крик Саймона, то ли общее зрелище хаоса, представшее перед его глазами, когда он выскочил из палатки, но он остановился, разинув рот и вытаращив глаза. Удар плоской стороной меча Саймона сбил его с ног.
Нанося удар, Саймон не смог удержаться от жалости к этому человеку. Видимо, ему пришлось многое пережить еще до того, как он выскочил из палатки. Его лицо и шея, а также левый рукав были залиты кровью. Саймон понял уже, что произошло, а на вопрос, почему это произошло, времени не было. До этого еще очередь дойдет.
– Рианнон! – взревел он.
Ему никогда не приходило в голову, что она способна убегать в ужасе, и она действительно не убегала. Она мгновенно вынырнула из-за угла палатки и счастливо крикнула:
– О, Саймон, какая удача! Я наконец-то нашла тебя!
Вполне естественно, эти слова произвели на Саймона почти такой же эффект, как его собственный меч – на де Гина. От изумления он лишился дара речи, что дало возможность Рианнон продолжить:
– Мои люди где-то здесь в плену – Тум и Сион. Прикажи, чтобы их разыскали. И мне еще нужно забрать корзинку Мэта.
С этими словами она нырнула обратно в палатку. Саймон испустил еще один рев, на этот раз полный ярости. Тут же рядом с ним оказался Сьорл.
– Найди… – начал было Саймон, но в это мгновение Рианнон уже вышла из палатки, зовя Мэта. Глаза Сьорла едва не выскочили из орбит. Он слышал, как Саймон выкрикнул имя Рианнон сразу после того, как столкнулся с хозяином палатки, но в тот момент был слишком занят и предположил, что это был всего лишь боевой клич. Довольно странный клич, может быть, но вполне четко определявший Саймона как сражающегося на стороне валлийцев, и Сьорлу не казалось противоестественным, что его хозяин использует имя своей женщины-ведьмы в качестве талисмана. Однако Сьорл едва ли мог ожидать, что ведьма явится в ответ самолично.
– Найди ей лошадь и вывези ее отсюда! – заорал Саймон.
– А как с моими людьми? – воскликнула Рианнон.
– Все пленные валлийцы будут освобождены, – ответил Саймон, затем повернулся к Эхтору, приказывая обчистить палатку де Гина, и тут заметил, что Рианнон исчезла.
– Рианнон! – крикнул он.
– Я ищу Мэта, – отозвалась она.
Отошла она недалеко, но голос ее был едва слышен. В лагерь уже вступили силы Бассетта и Пемброка, и начался настоящий бедлам. Смятение было неописуемое, поскольку армию Генриха застигли спящей, невооруженной и не готовой к бою, и она находилась в состоянии полной паники. Командиры попытались бы как-то организовать сопротивление, но по специальному приказу они и пали первыми жертвами. Немногочисленных рыцарей и баронов вывели из строя простейшим приемом, обрубив натягивающие веревки и обрушив на них их собственные палатки, из которых их потом извлекали, задохнувшихся до потери сознания.
Простые солдаты были окружены и заняты работой – нагружать всем движимым добром телеги и вьючных животных и вывозить их с поля боя под присмотром валлийцев, патрулировавших череду повозок с луками наготове. Вьючных лошадей связали в длинные караваны, каждый из которых был поручен тому или иному воину из числа наиболее надежных.
Когда Рианнон снова появилась из-за палатки, как раз подъехал с телегой Эвин, а Эхтор привел нескольких ошеломленных, окровавленных, полуголых фламандских наемников, которые тут же упали на колени, благодаря за то, что их привели на суд Саймона. Что толковал им Эхтор, они понять, конечно, не могли.
– Встаньте, – сказал Саймон по-французски, – и грузите вещи на повозку. Больше вам ничего не грозит.
Их радость была настолько велика, что они принялись за работу с большей охотой, чем можно было от них ожидать. Палатка была разобрана и скручена, а содержимое ее погружено на телегу уже к тому времени, как вернулся Сьорл с огромным черным жеребцом, который по дороге злобно брыкался и вырывался. Саймон обозвал своего капитана самыми ужасными словами, но тот огрызался, что, дескать, это единственная лошадь, которую он сумел отыскать. Остались только быки. Этого жеребца как раз и оставили из-за его необузданного нрава.
– Только не в таком шуме, – крикнула Рианнон. – Я не смогу успокоить его в таком бардаке.
– Бери Имлладда, – завопил Саймон. Рианнон бросилась к жеребцу Саймона и погладила его по голове. Имлладд тоже нервничал и храпел по мере того, как запах крови возбуждал его, и все порывался встать на дыбы и броситься в бой. Но на Рианнон он наброситься не мог, и она, зайдя сбоку, легко запрыгнула в седло, прежде чем Саймон соскочил. В пылу боя, разумеется, нельзя было оставлять этого свирепого боевого коня с пустым седлом.
