Серафим смотрит на меня внимательным взглядом. Он явно заинтересован.

– А кто он?

– Милый, это твой папа.

Выдохнула. Самое сложные три слова в моей жизни и самое трудное признание.

Он хмурит маленькие бровки. Точно так же, как это делает Даниил. Осмысливает услышанное.

– Мой папа? — настороженно переспрашивает, так будто это розыгрыш или обман.

– Да, малыш.

– Как так получилось? – спрашивает, как взрослый. Снова морщит лобик, – а где он был?

До это дня, Серафим спрашивал, где его папа. Ему было не понятно, почему в садике к другим детям приходят папы, а к нему нет. И я врала, рассказывала, что он уехал и не может быть с нами.

– Он жил в Сочи и не мог приехать, а когда узнал, что болеешь оставил все дела и прилетел к тебе.

– И теперь возьмёт меня с собой?

– Да, – малыш переживает, что Даниил улетит без него.

– Мы будем жить вместе? – задаёт ещё один сложный вопрос и ставит меня в тупик.

– Он будет приходить к тебе каждый день и учить плавать.

– Как тебе такой план?

– Хорошо, – он кивает головой. – Когда он придёт?

– Он уже пришёл, ждёт нас.

– Я позову его – Серафим соскакивает и несётся к двери и выбегает из палаты. Кажется, радость переполняет его.

Ему с самого начала понравился Даниил, потому что ему не хватало мужского внимания. Тем более он появлялся здесь почти каждый день: играл с ним, разговаривал, держал за руку на процедурах. Вообще, Даниил вёл себя как настоящий отец, словно знал Серафима с рождения.

Я выдыхаю и прикрываю глаза. Мне нужна пара секунд, чтобы прийти в себя.

Они вместе заходят, держась за руку.

– Ты теперь мой папа? – робко интересуется он. — Все вместе?

– Да, твой папа, – Даниил улыбается и смотрит то на сына, то на меня. Пытается понять, как прошёл наш разговор.

– Тогда буду звать тебя папой, а не Даниилом, – кажется, Даниил очень рад, что теперь он непросто дядя, а папа.

– Обязательно.

Серафим прижимается худеньким тельцем к Даниилу. Он присаживается, так чтобы оказаться с ним на одном уровне и Сима бросается к нему на шею и крепко обнимает.

Некоторое время они оба молчат.

Хочется подойти и обнять их обоих, но сдерживаю себя. Хотя слёзы копятся в уголках глаз. Смахиваю их рукой, не хочу реветь, хотя момент радостный, который останется в памяти навсегда. Несколько слезинок всё же скатывается по щеке, чтобы никто не заметил, иду собирать вещи и думаю про отъезд. Впереди нас всех ждут перемены.

– А ты правда поедешь с нами? – снова задаёт свой вопрос малыш, только уже Даниилу.

– Да, я обещал.

– У меня будет своя комната?

– Целый дом, с комнатой и видом на море. Купим тебе кровать в виде машинки или кораблика, сам выберешь. Будем смотреть на дельфинов из окна.

– Здорово.

В кабинет заходит врач и нарушает нашу идиллию.

– Добрый день, смотрю все в сборе, – поздоровался он.

– Теперь у меня есть папа, как у всех, – это первое, что он сказал врачу.

– Как здорово, малыш. Очень рад за тебя, – он сделал вид, будто удивлён. – У меня тоже хорошие новости. Сегодня тебя выписываем и можешь отправляться домой вместе с папой.

– Я полечу на море. Отец и сын довольно улыбаются, и для меня это самая прекрасная картина.

Даниил

Город изнывал от жары, бензиновый смог завис как туча над домами. В воздухе витал запах пересохшей земли. День выдался сухой и жаркий. Я стоял у открытого окна в кабинете и смотрел на чёрное, беззвёздное небо. Резкий порыв ветра колыхнул верхушки сосен, предвещая перемену погоды. Собирался дождь, может будет гроза.

Потираю вески, сажусь за стол и снова думаю, плыву в своих мыслях.

На столе лежала книга Омара Хайяма. Я погладил ладонью потрёпанную обложку, натолкнулся на маленький томик случайно, когда разбирал вещи матери. В какой–то степени книга стала утешением, и стихи о любви звучали как далёкий шёпот, напоминающий о матери. На обложке было написано милой Надежде от Т. Кто этот Т? Не раз задавал себе вопрос. Хотя это не так важно.

Я смутно припоминал первое время после смерти матери, поскольку сжавшее его в своих тисках горе было настолько сильно, что даже попытки поддержать беседу давались ему с огромным трудом. Мне казалось, что в теле не осталось ни капли жизни, словно все органы были наполнены бездонной скорбью. Печаль витала в воздухе. Скорбь пропитала каждый уголок роскошного дома. Детский смех сестры и мягкий голос матери уже не услышать никогда.

Потеря близкого человека меняет людей. Когда встречаешься с ней лицом к лицу в полной мере осознаёшь, насколько мы смертны. Всё твоё представление о мире меняется. Вещи, которые представляли ценность, могут утратить всякий смысл, и людям бывает трудно принять подобные перемены. Потом я много раз задавал себе вопрос: можно ли изменить судьбу, отсрочить неизбежное? Может, всё предрешено?

Мама пыталась держать нас подальше от всякой грязи творящийся за воротами дома. Я жил в неведении. Иногда я слышал слова, смысл которых не улавливал. Отец виновен в её смерти, хотя и косвенно. В те года его бизнес строился незаконно, происходило много разборок, постоянные делёжки, передел территории. Убийства не были чем–то повседневным в нашей жизни, но насилие само пришло в наш дом.

Помню, как сейчас, выстрели обрушились на наш дом со всех сторон, в комнате раздался звон разбитого стекла. Наши охранники стали живыми мишенями. Мы только вернулись с балета и собирались поужинать. Отец в тот вечер задержался, его вызвали в офис. Позже стало понятно, что его не хотели убивать, а только припугнуть. Обычный метод устрашения конкурентов.

– Нужно бежать, – мама схватила меня и повела ко второму выходу. У нас было всего несколько минут, чтобы убежать. Но убийцы были быстрее. Выстрелы то стихали, то снова громыхали с ещё большей силой.

– Даня, тебе нужно спрятаться.

– Мама, нет. Я не оставлю тебя. Что нужно этим людям? – я просил ее пойти со мной, но она хотела задержать нападавших на нас людей.

– Они хотят нас убить. Беги к своему домику и жди меня там.

– Пойдем вместе, – умолял её я.

– Нет, так я выиграю время для тебя. Если ты меня любишь, сделай как я говорю.

Я замешкался, пребывая в ужасе.

– Давай, – она толкнула меня, – и в последнюю секунду побежал.

Я надеялся, что они пришли ограбить нас и не причинят особого вреда, но потом услышал крик.

– Заткни её, – крикнул мужчина. – Парнишка, где–то рядом.

Выстрел, снова выстрел. На секунду воцарилась тишина, и я обернулся назад. Парализованный ужасом, я стоял как оглушенный. Я видел лица тех людей, она даже не удосужились их скрыть под маской. Я по–прежнему могу воскресить в своей памяти их лица. Обычные ничем не примечательные лица, встретив их на улице не сразу догадаешься, что они бандиты.

Они нашли меня. Один из мужчин направил пистолет на меня. Я почувствовал обжигающую боль. Сначала я на самом деле подумал, что горю. Я думал, что умру, а затем пришла темнота.

Спустя некоторое время я очнулся в больнице. Тело онемело, все мышцы ныли от боли. Меня ранили в грудь, но пуля чудом не задела сердце. Пуля пробила кости и повредила легкие. После долгой физической реабилитации мне предстояла душевная. Но я выжил.

Полиция и люди из охраны отца прибыли быстро, но слишком поздно. Мама была уже мертва, а меня нашли раненым.

Через месяц меня сняли с лекарств и в первую ночь мне приснился страшный сон. В этом сне со мной ничего не происходило. Просто открывалась дверь в мамину спальню, и кто–то страшный должен был выйти. Сквозь щелку я видел темноту, и она нагоняла ужас, нарастающей с каждой минутой. Страх и паника охватывали меня, и я просыпался с криком. Во сне никто так и появлялся, а в реальности на крик прибегала Сара, моя няня. Она обнимала меня, и я успокаивался в её объятиях.

С тех пор я боялся заснуть и плохо спал. Ночь казалась темнее, чем обычно, словно все кошмары и призраки слетались в мою комнату. Даже включённый свет не помогал. По утрам с трудом вставал и засыпал на ходу. Иногда засыпал прямо во время урока, дорога до школы стала единственным временем, когда мне удавалась вздремнуть. Короткий сон давал временное облегчение, но я становился раздражительным, злость накапливалась и виной всему бессонница.