Перед Рождеством я получил рекордное количество писем. Мои секретарши замучились их разбирать. Варенька так мило краснела, когда натыкалась на довольно откровенные предложения от женщин и незавуалированные намеки взять их в содержанки. А я еще специально подолгу разглядывал фото, если прилагались таковые к письму и рассуждал вслух о достоинствах той или иной кандидатки.

А после Нового года решил, что моё воздержание затянулось и пора поинтересоваться у Вари конкретно о перспективах. И только-только мы перешли от деловых отношений к любовным, как мне телеграфировал Серега: изобретателей изониазида просят прибыть в столицу.

Всю дорогу до Петербурга мы с близнецами гадали, кого высокопоставленного уже успели вылечить от туберкулеза. Скрывать, что Его Высочество Георгий Александрович болен, я не стал. Парни все равно скоро сами об этом узнают. Мы обсудили перспективы расширения предприятия по выпуску лекарства. Чернов от себя добавил предложение устроить на заводе не только лабораторию, но и цех по выпуску кинопленки.

Вся киногруппа тоже ехала с нами. Часть оборудования было отправлено ещё раньше. Но особо хрупкие аппараты мы везли с собой. Артём написал, что угробили два проектора. Но не наши киномеханики, а срочно обученный персонал для представления фильмов в Гатчинском дворце. Кино наконец дошло и до государя. Только с его демонстрацией вышла незадача. Какие-то чинуши потребовали обучить предоставленных ими людей. В результате загубили и сами фильмы, и аппараты. Чем там закончилось дело, я не знал. Надеялся услышать на месте. С Афанасием Петровичем насчет кинопленки я был полностью согласен. Копии наших фильмов можно делать на месте в Петербурге, освободив, таким образом, лабораторию при школе.

В самом Петербурге меня догнала телефонограмма из Екатеринодара. Умерла Павлина Конкордиевна. Так-то я морально уже был готов и даже Маруське оставил указания, но все равно взгрустнулось. Правда, хоровод дел меня сразу захватил и времени на сантименты не осталось. Артём подхватил Чернова с ребятами и близнецов, увел их в химическую лабораторию. Оборудование для проявки и сушки пленки уже смонтировали, но требовалось мнение специалистов. Попутно друг рассказал мне хохму, как срочно обученные киномеханики пытались каким-то образом снять фильм. На кинопроекторах! В результате загубили наши аппараты и четыре фильма. Позже Аркашка все же показал обещанное кино и до сих пор пребывал в состоянии шока оттого, что видел самого царя и его семью.

Расспросить Аркашку я планировал позже. Сначала у меня была назначена встреча с Романовским. Профессор подтвердил, что препарат справляется с туберкулезом, как нами и прогнозировалось. Больше ничего Дмитрий Леонидович добавить не мог. В его компетенцию входило лишь то, чтобы ввести меня в курс дела и отправить письма о нашем прибытии кому-то в «вышестоящие органы». Аудиенция была нам назначена в Институте усовершенствования врачей.

На всякий случай мы с близнецами приготовили плакаты, если потребуется озвучить на встрече этапы исследования. Потом все это оказалось невостребованным. Встреча предполагала беседу иного рода. Меня сразу напрягло то, что никто из медиков нас не сопровождал. Совершенно незнакомые чиновники провели нас в огромный кабинет и представили находившимся там господам. С братьями Деевыми мы встали посреди просторного зала. Присесть, естественно, нам не предложили.

«Вот это я высоко взлетел!» — подумалось мне, когда я услышал имена тех, кто находился в кабинете. Табель о рангах мы всей группой в поезде повторили, но все равно я невольно растерялся, когда меня представили Великому князю Сергею Александровичу. И теперь судорожно пытался вспомнить, какую должность занимает брат государя. Кажется, генерал-губернатор Москвы. Тогда что он делает в Петербурге? Додумать эту мысль я не успел, секретарь отвлёк своим сообщением, что второй сидящий за столом мужчина — министр финансов Сергей Юльевич Витте.

Практически сразу я понял, что «раздачи пряников» не будет. Не за этим нас пригласили, о чём, собственно, и сообщил сам Витте в своей речи. Бла-бла-бла «высочайшим соизволением», на благо российского народа и так далее. В общем, решено создать акционерное общество, где нам с братьями выделяется четверть акций от общего числа. Присутствующие на встрече секретари (или это были юристы?) услужливо распахнули папочки, подразумевая, что я сразу поставлю в документах свою подпись.

— Ваше Высочество, позвольте узнать состав соучредителей и распределение акций, — осмелился я задать вопрос.

Шедший ко мне секретарь затормозил и посмотрел как на недоумка. Великий князь кинул примерно такой же взгляд и, неохотно разлепив губы, ответил, что здесь присутствуют все соучредители предприятия по выпуску противотуберкулезного лекарства. Контрольный пакет брат государя берёт себе, а Сергей Юльевич довольствуется двадцатью четырьмя процентами.

— С глубочайшим уважением я вынужден сообщить, что меня не устраивает распределение акций, — возразил я. — Его Высочество Георгий Александрович тоже мог бы стать соучредителем.

— Как ты смеешь что-то требовать?! — сразу повысил голос Витте. — Ты представляешь, перед кем стоишь?! Одно моё слово, и тебя сгноят на каторге! Доля акций его не устроила!

— Ваше высокопревосходительство, я настаиваю на добавлении еще двух соучредителей. Госпожа Иванова, которая проводила первые исследования препарата, вправе получить пятнадцать процентов. Мы с господами Деевыми также рассчитываем иметь по пятнадцать.

— Молчать! — взревел Витте и поднялся из кресла. — Я тебя!

Куда меня отправят и что со мной сделают, господин министр финансов расписывал в течение нескольких минут. И только он убедился, что запугал всех и вся (близнецы так точно пребывали в полуобморочном состоянии), как я снова «полез в бутылку». Сообщив, что меня, конечно, можно и на каторгу сослать, только тогда на изобретение новых лекарств можно не рассчитывать.

— Вдруг еще не открытое лекарство спасет вам жизнь? — завершил я ответную речь.

Витте от моей наглости побагровел. Только Великий князь был абсолютно спокоен и явно чего-то ждал, с отрешенным лицом разглядывал свои манжеты. Министр финансов открыл рот, чтобы продолжить мое линчевание, но тут же откуда-то сбоку послышался раскатистый смех. Все присутствующие в кабинете дружно повернули головы в ту сторону. Я не сразу заметил, что из кабинета есть еще один выход. Дверь не была закрыта. Я не посмотрел в ту сторону раньше только потому, что драпировка проема была такой же, как и шторы на окнах. Оказывается, при нашей беседе присутствовал еще один слушатель, который не захотел демонстрировать себя сразу.

Вообще-то я уже сообразил, кому принадлежал этот басовитый смех и кто мог так запросто прервать Витте. Ладони мои моментально вспотели. Я и так-то держался на чистом упрямстве. Понимал, дерзить таким высокопоставленным господам очень опасно для здоровья и жизни. Но мне помогала уверенность в том, что нельзя им дать себя «сожрать». Если я сейчас проявлю слабость, дальше будет хуже. Никто не станет со мной считаться, выдоят насухо.

— Сергей Юльевич, как это он вас не испугался? — продолжая посмеиваться, пересек кабинет, чтобы расположиться в кресле, Александр III.

Витте и Великий князь сразу вскочили со своих мест. Секретари замерли статуями, а Андрей, стоявший ближе всех ко мне, заметно качнулся. Похоже, парню стало нехорошо от обилия сиятельных особ.

— А ведь господин Ситников прав, когда сказал, что, отправив его в Петропавловку, вы ничего не выгадаете. Меня только интересует вопрос, почему Георгию, а не мне долю?

— Извольте, — покладисто кивнул я. — Нашей фармакологической группе шестьдесят процентов и сорок распределяем равномерно между остальными соучредителями.

Хохотал государь так, что позвякивали висюльки на хрустальной люстре. Я так и не понял, чем развеселил государя и почему Александр III утирает слезы смеха.