Колесница, что перед нами была, дёрнулась. Коренной – тушей бесформенной оземь грохнулся: аккурат между позвонков шейных – стрела. Перед носом столб пыли.

«Вправо!». Слева кто-то завизжал, и сразу вслед – захрипел. И не понять – то ли конь, то ли человек…

Что-то свистнуло – раз, другой, третий – и нет командира, и ещё одного, который в трюме всё песни напевал да прибаутками сыпал. И возница наш вдруг поводья выпустил, руками взмахнул, за шею схватился, и начал набок заваливаться. Упасть не успел, а в него ещё четыре стрелы воткнулись.

А я? Что там матушка про хранителей говорила?

…Не знаю, какой хранитель тогда лук мне подсунул, да руки мои воровские, ни к чему другому не привычные, под тот лук заточил, да только стрелы я сыпал – что три степняка зараз, и каждая из них жмура лепила. А когда степняки налетели да до рукопашной дошло – и мечом работал, и шершнем, а довелось бы – и голыми руками рвал бы да зубами грыз, лишь бы выжить!

Жить хотелось…

Очень…

«Сколько лет прошло – а жить хочется не меньше!» – отогнал воспоминания Робин.

Он ещё крепче сжал в руке оружие и прислушался: в подвале было тихо. Старик сделал несколько шагов и замер.

Подвал был пуст.

Ах-куч хотел убежать, но ноги словно приросли к полу. Он хотел хотя бы зажмуриться, чтобы не видеть как Великий а'Гор корчится в страшных муках, нанося себе всё новые и новые раны – и не мог закрыть глаза. Со всем своим опытом палача он и представить себе не мог таких истязаний. Самым страшным было то, что жрец не издал ни единого звука. Его рот разрывался в безмолвном крике, но крик этот звучал только в сознании безбрового.

– Теперь ты можешь видеть сердцем, жрец! – выдохнул Чилам. – Скоро и слушать меня ты тоже будешь сердцем, как это делает Дзарг…

Голос прорицателя был ровным и бесстрастным.

– Ты даже представить не можешь, уверовавший, как долго я ждал этого дня. Я знал, что сила придёт ко мне в день моего пятнадцатилетия – так гласит древнее пророчество. Только ты в него не верил, а я – верил. По-настоящему верил, изо всех сил! Потому что кроме этой веры у меня ничего не было, вообще – ничего! Ты никогда не поймёшь, что значит придти в этот мир так, как пришёл в него я. Ты никогда не поймёшь той ненависти, которую я испытываю к этому миру, и той неистовой радости, с которой я желаю его гибели. И это в моих силах! Ровно через год я произнесу своё первое пророчество. Но ты его уже не услышишь. А жаль – оно будет воистину великим! Сейчас я научу тебя слушать сердцем и расскажу о нём. Приступай!

Дрожащей рукой жрец медленно поднёс к виску острый клинок и так же медленно воткнул его себе сначала в одно ухо, потом во второе. Струйки крови побежали по его шее и плечам, по телу пробежала судорога боли – но и тогда он не произнёс ни звука.

– Ты слышишь меня, уверовавший? Вижу, что слышишь! Теперь ты знаешь, что вера позволяет видеть и слышать сердцем. Только теперь ты сможешь понять моё пророчество. Внемли же, уверовавший…

Ах-куч слушал тихий голос Чилама и не мог поверить собственным ушам. Когда прорицатель произнёс: «И так будет!» – штаны безбрового стали мокрыми. Ему вдруг отчетливо показалось, что он уже умер, что смерть уже стоит за его спиной. Надзиратель затравлено оглянулся. Быстрая, серая тень метнулась к нему, и свет померк. В последний момент Ах-куч захотел что-то крикнуть этому миру, но в его горле только коротко булькнуло.

Территориальные воды королевства Грайвор.

День третий.

восемь часов после Полуденной службы.

Сверху раздался громкий гортанный выкрик. Риксус задрал голову, пытаясь среди нагромождения парусов разглядеть кричавшего, но тут же потерял равновесие и пошатнулся.

– Осторожнее, господин Риксус, – Зонг подхватил его под локоть. – Часа через два привыкнете к качке, а пока я бы не советовал вам разглядывать мачты, – незаметно улыбаясь в усы, дружелюбно пробасил он.

– Спасибо, – смущенно кивнул чиновник. – Я лишь пытался разобрать, что он кричит, но ничего, к сожалению, не понял, кроме того, что это крик радости.

Стражник нахмурился и, понизив голос, пробурчал:

– Радости… Скажете тоже! Он не просто радуется, он от радости чуть в штаны не ссы… – Зонг вовремя прикусил язык. – Короче, восторг у него! Грайвор, видите ли, за горизонтом скрылся. Они так орут, когда земли неверных покидают. Это для нас Грайвор – дом родной, а для губошлёпов – презренная грязь, а мы, стало быть, черви. А черви нешто люди?

– Это не совсем так, Зонг, – возразил ему Риксус. – Каждый народ имеет свои обычаи, и мы просто обязаны…

Оглушительный рёв прервал его едва начавшуюся лекцию. Грайворцы вздрогнули и обернулись на звук. На баке выстроилась шеренга матросов, каждый из которых держал в руках длинную, в полтора ярда, трубу и старательно пузырил щёки, выдувая заунывно-торжественный мотив.

– Это а'тиллы, – пытаясь перекричать трубачей, восторженно сообщил Риксус.

– Что?! – беззвучно открывая рот, переспросил стражник.

– А'тиллы – трубы такие!! Они считаются священными! Салийцы полагают, что их голосом говорит сам Многоликий. Они используются в храмах во время богослужений и по особо торжественным случаям, – рискуя сорвать голос, снова прокричал Риксус. – Вот только не понимаю: раньше салийцы никогда не позволяли чужестранцам присутствовать на подобных церемониях. Многие слышали звуки а'тилл, но увидеть их ещё никому не удавалось. Нам сильно повезло!

Непривычная для грайворского слуха громогласная мелодия стихла так же резко, как началась, и последние слова Риксус выкрикнул в полной тишине.

– Да, собака, тебе сильно повезло, – раздался за его спиной голос.

Риксус ещё не успел осознать смысл обращенной к нему фразы, а мощная рука Зонга уже отбросила его в сторону. Заслонив собой чиновника, ветеран молниеносно выхватил меч и изготовился к бою. В тот же миг на него сверху обрушилась тяжёлая сеть, а вслед за ней – несколько вооруженных человек. Стражника прижали к палубе и обезоружили. Двое других грайворских стражников вообще не успели ничего предпринять: они вдруг обнаружили, что на них нацелено с десяток арбалетов. Немного поколебавшись, Листвиг, а за ним и Марн отцепили ножны и опустили их на палубу. К ним сразу метнулись матросы, и, связав, уложили лицом вниз. Риксус оторопело смотрел на происходящее до тех пор, пока кто-то грубым толчком в спину не сбил его с ног.

Салийский офицер, отвечающий за безопасность корабля, неспешно подошел к распростёртому на палубе представителю короны Грайвора. Повинуясь его ленивому жесту, пленника приподняли и поставили на колени.

– Тебе сильно повезло, – как ни в чем не бывало, продолжил салиец. – Ты не только увидел а'тиллу, но и стал причиной её песни. Мы везём на родину скорбный груз, но Многоликий не оставил своих детей и подарил нам отмщение. Песня а'тиллы возвестила, что смерть сына Великой Империи была не напрасна – мы раскрыли заговор неверных, и теперь священная империя преумножится новыми землями. А ты, собака, рассказав правду, нам в этом поможешь. Так что тебе сильно повезло… Очень сильно! – он расхохотался, запрокинув голову.

– Что здесь происходит?!

Матросы испуганно посторонились, пропуская генерала тайной полиции империи.

– Я тебя спрашиваю, батаб, что здесь происходит? – прожигая взглядом побледневшего помощника, повторил барон.

– Господин, – севшим голосом, пролепетал офицер. – Вы же сами приказали разоружить грайворцев.

– А скажи мне, – барон сделал небольшую паузу, после чего презрительно выделил, – ах-куч, приказывал ли я тебе трогать вот этого человека? – Ойба э'Илом указал на Риксуса.

Услышав обращение «ах-куч», то есть «потерявший лицо», офицер посерел. Казалось, что он и в самом деле потерял лицо – настолько невыразительно-мёртвым оно вдруг стало.

– Я… я… – задыхаясь, попытался он что-то сказать в своё оправдание.