Прохладный утренний ветер, колыхавший траву неухоженной лужайки, пробрался на широкую веранду большого особняка, выстроенного в греческом стиле. Стоявшие на веранде трое людей зябко поежились и еще ближе придвинулись друг к другу.

Особняк, давным-давно нуждающийся в покраске и ремонте, и раскинувшаяся вокруг него плантация были известны в округе как поместье Гайя. Гражданская война между Севером и Югом не оставила от его былой славы почти ничего, кроме этой малочисленной семьи, члены которой стояли сейчас на веранде. Всем им грозила нешуточная опасность.

Высокий худощавый мужчина в серой куртке конфедерата и вылинявших штанах склонился к хрупкой женщине и маленькой девочке, стараясь хоть как-то прикрыть их от пронизывающего ветра. Он доподлинно знал, что Юг больше никогда не будет прежним. Старый добрый Юг мертв. Знал он и о том, что без рабов плантация тоже мертва. И большинство его бывших друзей тоже умерли, а вот он все еще жив, и его жена и дочь – тоже. Они должны сделать все, чтобы уцелеть, но здесь это невозможно. Он подыщет им новое место для жилья, как можно дальше от плодородных земель дельты Миссисипи, где-нибудь на западе. Там будет шанс все начать сначала – да чего там скрывать – с нуля, и, в конце концов, создать новый домашний очаг.

– Лорели, – негромко проговорил он, – ты же прекрасно знаешь, что ехать нужно именно мне. И одному. Другого выхода нет. Здесь мы потеряли все, понимаешь, все! Это же янки, черт их подери!

Лорели, как могла, боролась с душившими ее слезами. В отчаянии она припала к груди мужа, крепко сжав ручку семилетней дочки.

Мужчина взглянул на Анастасию, своего единственного ребенка, и его охватило чувство горькой вины. Да и могло ли быть иначе при взгляде в ее зеленые глаза, полные печального упрека? Она не плакала, и он понимал почему. Что он мог ей сказать? Когда девочке едва исполнилось три, он, любящий отец, оставил ее на долгих четыре года, чтобы принять участие в войне, которая уничтожила все, что она успела узнать и полюбить. Теперь же, едва они сумели возродить доверие и любовь друг к другу, он вновь бросает семью. На этот раз он решил начать новую жизнь, даже не пытаясь сохранить хоть что-нибудь из старой, и им придется разлучиться. Одному Богу ведомо, когда он сможет прислать за ними. Как объяснить все это ребенку, который живет сегодняшним днем и слабо представляет себе, что такое месяцы и годы.

Наконец он тяжело вздохнул, крепко прижал к себе дочь, наклонился и с нежностью поцеловал ее в пушистую макушку, надеясь, что Анастасия не забудет его любви. Выпрямившись, он заключил жену в страстные объятия, воспоминание о которых должно было помочь им обоим преодолеть грядущие испытания.

Пришло время прощаться. У Лорели задрожали губы, она громко разрыдалась. Если бы в сухих глазах ее мужа оставалась хоть одна слезинка, он расплакался бы тоже. Торопливо шепнув жене и дочере слова любви и поддержки, он в прощальном приветствии притронулся рукой к обвислым полям серой шляпы, развернулся и решительно зашагал вперед.

Он уходил по разбитой грязной дороге, и жена с дочкой все махали и махали ему вслед. Когда он исчез за поворотом, обе они крепче прижались друг к другу.

Время снова стало их главным врагом, а в отчаянно колотившемся сердце Анастасии недостижимой мечтой поселилась надежда когда-нибудь вновь увидеть отца.

Небо на востоке начало слегка розоветь. Унылый вой койота, метавшийся над пустыней всю долгую ночь, стал неприятно визгливым и резко оборвался с первыми лучами утреннего солнца. Песок вокруг заиграл разными оттенками и напомнил палитру живописца.

Солнце поднялось еще выше и коснулось своими лучами спины мальчика, почти уже юноши, стоявшего на коленях перед двумя свежевырытыми могилами. Звали его Хок. В руке он сжимал лопату, которой только что выкопал эти могилы, а в другой держал четыре пера ястреба. Сильным чистым голосом юноша прочел нараспев молитву, сначала на языке тева, потом по-английски, поднялся на ноги и бросил на четыре стороны света по перышку. Те закружились в воздухе и под порывами утреннего ветерка устремились вверх, словно отошедшие души его дорогих родителей.

Больше он ничего не мог для них сделать. Отец и мать пребывали теперь в объятиях богов.

Чтобы предать их земле, он выбрал хорошее место, которое почитали все его соплеменники хопи. Мать, которая была из племени тева-хопи, однажды привела его сюда, чтобы он узнал о том, что здесь случилось в незапамятные времена.

Она рассказала, что давным-давно навахо и апачи напали на мирных хопи, живших на высоких холмах. Хопи не были воинами, но их сестры и братья тева, жившие неподалеку от реки Рио-Гранде, были бесстрашными воителями. И тогда хопи попросили тева прийти к ним на помощь, сразиться с навахо и апачами, победить их и поселиться на Первом Холме, чтобы защищать хопи. Какое-то время спустя половина племени тева откликнулась на призыв. Они пришли, бились с навахо и апачами и победили. После битвы сердца четырех самых храбрых воинов навахо и апачи похоронили в месте, которое назвали Пинто, или Обитель сердец. Позже там вырос можжевельник, по которому и стали находить это место.

Юноша пришел в Пинто сразу после того, как ранчо родителей спалили дотла, увели весь скот, а их самих умертвили. Сам он был ранен, но его сочли за убитого. Пуля, что чиркнула по его голове, наповал убила мать, а он остался в живых. Снедавшая его жажда мести придавала ему сил. Мальчик знал, кому будет мстить. Когда он валялся на земле, весь в крови, притворяясь мертвым, то разглядел лицо того, кто приказал сотворить весь этот ужас. Это был Теодор Лукас Латимер – хозяин соседнего ранчо неподалеку от реки Литл-Колорадо, которого все эти годы родители считали своим другом.

Дождавшись ночи, мальчик завернул тела родителей в одеяла, крепко привязал их к спинам двух осликов и повел этот печальный маленький караван во тьму, оставив позади догоравшее ранчо. Он знал, куда ему нужно идти – к народу его матери, к хопи. Он будет с ними жить, пока не станет взрослым и сильным, как медведь, и хитрым, как койот. И когда он, наконец, станет мужчиной, то вернется в Литл-Колорадо и отомстит и за смерть родителей, и за все содеянное человеку по имени Ти Эл Латимер.

Раздавшийся высоко над головой крик ястреба напомнил ему, что наступает новый день. Юноша бросил взгляд в сторону Первого Холма. Утреннее солнце уже разбудило селение Валпи, где жили хопи, и находившийся неподалеку поселок племени тева. Тут и там над трехэтажными каменными строениями уже вились дымки очагов. Мальчик вдруг вспомнил, что со времени гибели отца и матери прошло два дня, а у него во рту и маковой росинки не было.

Пора было трогаться в путь. Он привязал лопату к седлу одного из осликов и взобрался на второго. Бросив прощальный взгляд на родительские могилы, он ощутил пронзительное чувство потери – здесь, в Пинто, рядом с сердцами родителей, рядом с сердцами бесстрашных воинов, он навсегда оставляет частичку и своего сердца. И он направил своих осликов на запад, в сторону селения Хано.

Одинокий ястреб в вышине мерил и мерил плавными кругами небо, а юноша все ехал по унылой пустынной местности, и ожесточенная решимость отомстить за гибель родителей потихоньку начала заполнять пустоту в его сердце.

На землю уже спускались ранние сумерки, когда пассажиры, истомившиеся долгим ожиданием на почтовой станции Тусона, увидели приближающийся дилижанс.

Техасская и Калифорнийская почтовая компания обеспечивала самые быстрые и удобные пассажирские перевозки на всем американском юго-западе благодаря своим знаменитым каретам из Нью-Хемпшира, но, тем не менее, многие пассажиры от усталости едва не валились с ног. Почтовые перегоны были утомительно долгими, дилижансы немилосердно трясло на каменистых дорогах, а ведь большинство людей отправилось в путь еще из Форт-Уэрта, что в Техасе. Многие направлялись в Сан-Диего, в Калифорнию, и всего несколько человек собирались сойти на следующей остановке, в городке Юма, – этим мучиться оставалось еще только пару дней и ночей.