Так что же, поцелуй был на самом деле? Или это все-таки произошло во сне? Анастасия пришла в ужас сначала от мысли, что он мог бы ее поцеловать прямо сейчас, а потом – что это может никогда и не случиться. Прекрасно сознавая, что мать возмутится до глубины души, Анастасия тем не менее потянулась к губам Хока.

Ответное прикосновение его теплых губ было таким нежным и осторожным, что у Анастасии мелькнула мысль – он тоже не уверен, сон это или явь. А через мгновение и сон, и явь перестали для нее существовать, потому что их вытеснила неожиданно захлестнувшая все ее существо страсть. Волна сладостной дрожи... Желание большего, и пусть поцелуй длится и длится... Упоительное предвкушение новой близости...

Но мужчина, ставший причиной такого буйства ее чувств, внезапно прервал поцелуй, вздохнул и передвинул ее голову себе на плечо. Зачем? Чтобы она заснула? Но после всего это просто невозможно! Или он к ней равнодушен? Может быть, это она первая поцеловала его во сне? Анастасия почувствовала, как заливается краской стыда, который быстро сменился гневом. Очень хорошо. Она покажет ему, что поцелуй ничего не значит и для нее тоже. Она будет спать, несмотря ни на что. Девушка решительно зажмурила глаза, как вдруг вспомнила о других пассажирах и покраснела до слез. Господи! Только бы все они спали и не видели, что произошло между нею и Хоком.

По тому, как глубоко и ровно задышала Анастасия, Хок понял, что девушка действительно заснула. Он уже начал сомневаться, а просыпалась ли она вообще, хотя ему ужасно хотелось верить, что все было на самом деле и ее поцелуи предназначались ему, и только ему. Когда девушка тихонько застонала во сне, он лишь хотел сделать так, чтобы его прелестной попутчице было удобнее спать. Закончилось же все совсем неожиданно для него. Черт возьми, признался он себе, все получилось чуть ли не так, как ему втайне хотелось. Интересно, какие ночные кошмары могли мучить юную Анастасию?

Спенсер?

Когда он увидел ее в первый раз в Тусоне, она стояла рядом с матерью около почтового дилижанса. Его сразу поразило сочетание ее волос цвета спелой кукурузы и молочно-белой кожи. Была она высокой и стройной... И, судя по всему, гордой. Дорожное платье не скрывало мягкие линии тела. Он все посматривал на нее украдкой, пока пассажиры не спеша садились в дилижанс, а потом ему просто чертовски повезло. Она буквально упала ему в объятия, где и пребывала сейчас.

Нет, ему нельзя стремиться завоевать чувства Анастасии Спенсер. У него свой путь, определившийся задолго до встречи с этой девушкой, и свернуть с него ему никак нельзя, иначе все усилия последних лет пойдут прахом.

Он отработал ковбоем на ранчо Мендеса, что неподалеку от Сайта-Крус-ривер. Работа была хорошей, платили неплохо, но засиживаться там он не собирался. Все, что ему было нужно, лежало во внутреннем кармане его сюртука. Прежде чем попасть ему в руки, письмо проделало немалый путь. Его приглашали ковбоем к Латимерам, чье ранчо широко раскинуло свои богатые угодья вдоль Литл-Колорадо.

Как только он получит эту работу, то сможет наконец заняться тем, что так долго вынашивал в душе. Ждать пришлось целых тринадцать лет, но решимость его отнюдь не уменьшилась, скорее даже наоборот. Двадцать пять лет – хороший возраст. За эти годы он изменился. Латимер навряд ли его узнает, а вот он забудет лицо Латимера лишь тогда, когда от негодяя не останется и следа на этой земле.

Хок нахмурился, задумчиво потрогав кончиком пальца маленький колючий зубчик серебряной шпоры, лежавший в нагрудном кармане его рубахи. Потом сунул руку в левый карман сюртука, вытащил потертый табачный кисет и свернул сигарету. Курил он, как и большинство его знакомых ковбоев, крепкий терпкий табак «Булл дарем». Чуть ли не на каждом ранчо можно было увидеть небольшие муслиновые мешки с размашистой надписью: «Настоящий «Дарем» от Блэкуэлла», изображением быка и пачками папиросной бумаги для скрутки, болтавшимися на затягивающем мешок шнуре.

Хок давно уже привык скручивать сигареты, не слезая с седла, во время объезда стада. В свое время один старый ковбой научил его делать это одной рукой, чтобы не дать застать себя врасплох коварному быку, когда обе руки заняты. Не приведи Господь, чтобы стадо рванулось с места и понеслось за полоумным вожаком. Быки не прощают ковбоям ни малейшей оплошности. Однако Хок легко управлялся с животными, благодаря судьбу за те годы, что прожил среди хопи.

Он прихватил сигарету губами, сунул кисет обратно в карман и вытащил спичку. Сделав первую затяжку, он посмотрел в окно дилижанса. Собственно говоря, смотреть там было не на что – тьма, хоть глаз выколи, да еще эта пыль из-под колес. Но такая картина была ему привычна. Сколько ночей провел он в седле, труся по прерии, когда охранял хозяйские стада. Хок привык к одиночеству, и в темноте примечал и чувствовал очень многое.

Анастасия пошевелилась во сне и уронила руку ему на бедро. Его естество как-то слишком уж живо откликнулось на невольное прикосновение девичьей руки. Хок в сердцах чертыхнулся про себя. Не имея никакой возможности пошевелиться в набитом пассажирами почтовом дилижансе, он безуспешно попытался справиться с малоприятной мужской реакцией, всем сердцем желая, чтобы Анастасия Спенсер сидела где угодно, но только не рядом с ним. Но после секундного размышления он в замешательстве понял, что это самое последнее, чего ему бы хотелось.

Девушка снова пошевелилась во сне, и ее мягкая полная грудь тесно прижалась к его ребрам. Хок в отчаянии скрипнул зубами, не сумев сдержать едва слышный стон, потому что рука Анастасии вдруг поднялась по его бедру еще выше. Девушка медленно приоткрыла глаза, посмотрела на Хока сонным мечтательным взглядом... и улыбнулась. Хок почувствовал, как между ними словно проскочила искорка, у него перехватило дыхание. Глаза Анастасии закрылись и она снова уснула, а он судорожно сглотнул, изо всех сил сдерживая свои чувства.

Сейчас он был готов отдать все на свете, лишь бы остановить дилижанс и увлечь Анастасию за песчаные холмы... Там, в серебристом лунном свете, он освободил бы ее и себя от этих шутовских городских нарядов и на теплом песке показал бы ей, для чего, собственно говоря, созданы тела мужчины и женщины... И показал бы так, что она никогда этого не забыла бы.

Мотнув головой, Хок резко отвернулся и уставился в окно. «Идиот!» – обругал он себя. Еще немного таких размышлений, и он точно не станет ждать остановки дилижанса. Он просто подхватит Анастасию на руки и выпрыгнет на дорогу. Будет лучше, если он направит ход своих мыслей в какое-нибудь другое русло. «Подумай о мести, – сказал он себе. – Всякая месть сладка, а эта будет почти такой же сладкой, как сама Анастасия Спенсер».

Солнце уже начало клониться к западу, заливая небо красно-оранжевым светом, а почтовый дилижанс, запряженный шестеркой мускулистых мустангов, все трясся по пыльной дороге вдоль Гила-ривер. Где-то впереди путников ждал поворот на Юму, городок, что лежал в трех милях западнее места впадения реки в Колорадо.

Каждый толчок дилижанса отзывался болью в уставшем теле Анастасии. Девушка еще раз припомнила два последних дня их утомительного путешествия и поняла, что мыслями вновь и вновь возвращается к сидевшему рядом с ней человеку по имени Хок. Она собиралась на первой же пересадке отсесть от него, но ничего у нее не получилось.

На всех остановках Хок любезно помогал им вылезать из дилижанса и подсаживал обратно, и как-то само собой выходило, что, когда дилижанс трогался в путь, он всякий раз оказывался с ними на одной скамье. Анастасия не знала, специально ли Хок подсаживался к ней или единственной его целью было искреннее желание помочь ее матери. Какова бы ни была причина, Анастасия в присутствии Райдера чувствовала себя все более и более неловко, теряясь в догадках, отчего это может быть.

В глубине души она признавалась себе, что могла бы объяснить, откуда эта неловкость. Она не забыла ни поцелуй, которым они обменялись в первую ночь поездки, ни то, что чувствовала, когда вольно (или невольно?) прижималась к его широкой груди. Она убедила себя, что все это было порождением ее беспокойного сна и естественной реакцией женщины на близкое присутствие мужчины. Когда они наконец расстанутся, все вернется на круги своя.