– О Господи! – опять сказал де Боно чуть погромче и снова прикрыл глаза.

– Противник потерял почти пятнадцать тысяч убитыми! – воскликнул кто-то

– Шестидесятитысячная армия наголову разбита славными сынами итальянского отечества – фашистами! Прекрасное предзнаменование!

– Вперед, к окончательной победе!

– Выступаем! Выступаем!

Генерал снова открыл глаза.

– Да, – с печалью в голосе согласился он. – Думаю, теперь нам ничего другого не остается.

Третий батальон чернорубашечного полка «Африка» в полном боевом порядке маршировал по песчаному плоскогорью над Колодцами Халди, словно готовясь к смотру. Светлые брезентовые палатки выстроились ровными рядами, вся площадь лагеря была размечена аккуратными линиями, выложенными из белых камней. За двадцать четыре часа под руководством майора Кастелани лагерь принял ухоженный вид постоянного местопребывания. Если бы у майора в распоряжении был еще день-другой, появились бы здесь и дороги, и здания.

Граф Альдо Белли стоял в «роллс-ройсе», который, несмотря на заботы шофера Джузеппе, выглядел весьма печально. Но Джузеппе поставил машину так, что ее изувеченную сторону солдатам не было видно, уцелевший борт он надраил смесью пчелиного воска и метилового спирта, и теперь в солнечных лучах борт сиял как новенький; разбитое ветровое стекло и фары он заменил.

– Солдаты! Сейчас я прочитаю вам послание, которое получил всего час назад, – прокричал граф, и строй заинтересованно пошевелился. – Это личное послание мне от Бенито Муссолини.

– Ду-че, ду-че, ду-че! – скандировал батальон в унисон, как хорошо сыгравшийся оркестр.

Граф поднял руку, призывая к тишине, и приступил к чтению.

– «Сердце мое переполняется гордостью, когда я думаю о боевых свершениях храбрых сынов Италии, детей фашистской революции, солдат моих…»

На этих словах голос графа слегка дрогнул.

Когда чтение было закончено, солдаты разразились восторженными кликами, многие подбрасывали в воздух каски. Граф вышел из «роллс-ройса» и смешался со своими людьми, он плакал, обнимал одного, целовал другого, пожимал руки направо и налево, потом скрестил свои над головой и, потрясая ими на манер чемпиона в спортивном состязании, кричал: «Победа за нами!» и «Лучше смерть, чем бесчестье!», пока не охрип, после чего и был уведен в свою палатку двумя приближенными офицерами.

Стакан граппы быстро восстановил силы графа, и он излил вслух презрение истинного воина на радиограмму генерала де Боно, полученную вместе с хвалебной песней дуче.

Де Боно был встревожен и глубоко опечален, когда обнаружил, что офицер, которого он почитал за никчемного повесу, оказался настоящим сорвиголовой. Но, учитывая личное послание дуче к графу, он не мог, не совершив чудовищной политической бестактности, отозвать его обратно в главную ставку и взять под свое крыло с тем, чтобы впредь не допускать таких сногсшибательных подвигов.

Графу удалось приобрести репутацию самостоятельного командира. Муссолини упрекал де Боно в медлительности, а действия графа расценил как образец преданности долгу и верного служения. Он прямо приказывал генералу оказать графу поддержку при его выдвижении в ущелье Сарди и выделить ему все необходимые подкрепления.

Поэтому де Боно отправил графу длинную радиограмму, в которой призывал его к осторожности и умолял продвигаться вперед не иначе как после тщательной разведки, а также всемерно укрепить фланги и тыл.

Если бы этот совет пришел на сорок восемь часов раньше, Альдо Белли воспринял бы его с превеликим энтузиазмом. Но теперь, после грандиозной победы у Колодцев Халди и поздравительного послания дуче, граф совершенно преобразился. Он почувствовал вкус воинской славы и узнал, как легко она достается. Теперь он знал, что его противник – племя первобытных чернокожих людей в длинных ночных рубашках с музейными раритетами вместо оружия, и стоило его бравым солдатам открыть огонь, как они покорно обратились в бегство и падали, падали…

– Господа, – обратился он к своим офицерам, – сегодня я получил от де Боно шифрованную радиограмму, в которой он сообщает, что итальянская армия выступает в поход. Сегодня в двенадцать часов, – он взглянул на ручные часы, – то есть ровно через двенадцать минут, ее передовые отряды начнут форсировать реку Мареб и выступят на Аддис-Абебу, столицу дикарей. Мы находимся сейчас на самом острие меча истории. Наша слава зреет там, в горах, и я хочу, чтобы третий батальон успел к сбору урожая.

Офицеры издали какие-то вежливые, впрочем невнятные звуки. Их уже начинала тревожить неожиданная перемена в графе. Им хотелось думать, что в его словах больше риторики, нежели истинных намерений.

– Наш уважаемый командир требует от меня особой осторожности при продвижении в ущелье Сарди…

Офицеры дружно заулыбались и усиленно закивали, но граф театрально нахмурил брови, и его голос зазвенел:

– …но я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, чтобы слава прошла мимо нас!

Как деревья содрогаются от первых порывов зимнего ветра, так содрогнулись в замешательстве славные офицеры третьего батальона, и, когда граф запел «Ла Джовинеццу», они присоединились к нему отнюдь не от всего сердца.

Ли Микаэл дал согласие на то, чтобы один броневик доставил Сару в город Сарди, расположенный в ущелье; там находилась католическая миссия, которую возглавлял пожилой немецкий врач. Пулевое ранение не заживало, жар у Сары не спадал, запах и желтая жидкость, сочившаяся из раны, вызывали у Вики большое беспокойство.

Горючее для автомобилей доставили из Аддис-Абебы по узкоколейной железной дороги до Сарди, откуда по крутым горным тропам его перевозили на мулах и верблюдах. Теперь оно ожидало их в самом начале ущелья, где река Сарди из акациевой рощи вытекала в треугольную долину, которая в самом широком месте достигала двадцати четырех километров, а потом плавно переходила в пустыню. В конце долины река исчезала в сухой земле, и оттуда начиналось ее длинное путешествие к Колодцам Халди, где она снова выбивалась на поверхность.

Ли Микаэл отправился в Сарди на автомобиле Вики: он договорился встретиться там с расом народа галла, чтобы попытаться убедить его скоординировать усилия в борьбе с итальянскими агрессорами. Кроме того, за ним должны были прислать туда самолет и доставить его на берег озера Тана, где намечался большой военный совет с императором во главе.

Перед отъездом он доверительно переговорил с Джейком и Гаретом. Беседовали они на ходу, прогуливаясь по ухабистой дороге, круто взбиравшейся вверх по ущелью вдоль порожистой реки Сарди.

Наконец они остановились, глядя на поток, который низвергался вниз вспененным водопадом. Над ним стоял туман из водяной пыли, окружавшие его скалы поросли зеленым мхом.

– Ну и дорога здесь! Просто крокодилья спина, – сказал Джейк. – Как тут проедет Вики?

– С тех пор как я узнал о броневиках, я поставил здесь на работы тысячу человек. Так что, хотя дорога плохая, но проехать по ней, думаю, можно.

– Хотелось бы верить, – прошептал Гарет. – Из этой миленькой ловушки, в которую мы сами себя загнали, есть только один выход. Если эритрейцы перекроют вход в долину… – Он повернулся и широким жестом обвел долину и горы, лежавшие перед ними, а потом дружески улыбнулся князю: – Вот что, старина Ириска, нас здесь сейчас трое. Давай-ка послушаем, что ты скажешь. Чего именно ты хочешь от нас? Неужели ты надеешься, что мы разобьем эту сволочную итальянскую армию до того, как ты расплатишься с нами?

– Нет, майор Суэйлз. – Князь покачал головой. – Я полагал, что высказался достаточно ясно. Мы здесь для того, чтобы прикрывать армию императора с тыла и с фланга. Мы должны ожидать, что итальянцы попытаются проложить себе путь по ущелью на плоскогорье, к Дэссе и Аддис-Абебе. Остановить их мы не сможем, но сумеем задержать до тех пор, пока на севере не состоится генеральное сражение. Если император победит, итальянцы сами уберутся отсюда, если же потерпит поражение… Что ж, тогда нашей миссии конец.