— Навались! — кричал он, отплевываясь от солоноватой забортной воды, и в глазах его светился азарт. — Молодцы, ребятки! Славно! — незаметно для себя пускал он в ход любимое Верино словечко.

Это состояние отчаянной удали невольно передавалось и ребятам, вселяло в них уверенность, помогало действовать слаженно и четко.

— Внима-а-ние! — звенел на высокой ноте голос Святослава Владимировича. — Выбрасываться на берег носом! Веселей, веселей! — покрикивал он, когда очередная волна подкатывала к самой корме. — Береги весла!

Под килем зашелестело песчаное дно. Шлюпка дернулась и замерла на месте. Высокая волна тут же накрыла корму. Но опасности это уже не представляло — «шестерка» была на берегу.

Святослав Владимирович прыгнул за борт, успев только выдернуть из гнезда румпель и крикнуть ребятам, чтобы побыстрее оттаскивали тяжелый ял от линии прибоя, а сам бросился встречать остальные шлюпки.

Решение выбрасываться носом на берег в этой обстановке было, пожалуй, наиболее правильным и безопасным. При шквалистом ветре и крутой волне всякие дополнительные развороты чреваты серьезными неприятностями. Кроме того, берег здесь был пологий, песчаный, и Святослав Владимирович, выполняя такой маневр, не рисковал разбить шлюпки.

Прошло всего несколько минут, и три «шестерки» стояли уже на суше далеко от уреза воды. Настала пора прийти в себя и оглядеться. Маленький отряд оказался на песчаной косе, которая имела в ширину не более ста метров и была зажата с одной стороны морем, а с другой плавнями — непролазными болотами и камышом.

— Ну, братцы, держитесь, что-то будет, — притворно поежился Колька Крутилин, вечный шкодник и выдумщик. — Только теперь начнутся настоящие приключения.

Невдалеке от места высадки обнаружили забитое морским песком гирло лимана. На другом берегу возле чахлых вербочек стояло облупленное, напоминающее сарай строение. Скорее всего это был заброшенный рыбацкий стан. Об этом говорили поржавевшие и погнутые железные койки, сваленные кучей в углу. Убогое строение, несмотря на свою ветхость, могло дать ребятам вполне надежное укрытие…

И еще одна сценка осталась в памяти.

…Утро третьего дня. Оно встретило их солнцем и крепким ветром с норд-оста. Шторм разыгрался не на шутку, и было совершенно очевидно, что злополучная пустынная коса станет их прибежищем на долгий срок.

После завтрака ребята рассказали, что в гирле и в самом лимане полно дохлой рыбы.

— Это цветут водоросли, — сказал Святослав Владимирович, — давно не было дождей, выход в море отрезан, и рыба задыхается без кислорода.

А через полчаса, вооружившись лопатами, ребята горячо принялись за дело. Работали по очереди, сменяя друг друга. И хотя копать рыхлый ракушечник было нетрудно, канал закончили только к полудню. То, что не успели доделать люди, завершило море. Волны без труда размывали остатки перемычки.

И тут пошла рыба. Сначала кто-то опустил руку в воду у самого основания канала и вытащил полную горсть живых мальков размером не больше спички. Но вскоре стала попадаться рыбка и покрупнее. Колька Крутилин за несколько минут набил полный чайник отличными красноперками. Задыхающаяся рыба рвалась из лимана в открытое море.

Святослав Владимирович, изрядно умаявшись, пошел в барак покурить и полежать перед обедом на тростниковой подстилке. От ветра и яркого солнца у него разболелись глаза. Но отдохнуть не пришлось. Едва он почувствовал, как в прохладе его начинает одолевать приятная дремота, послышался истошный крик, который подбросил его с постели, словно под ним сработала стальная пружина. Что там могло случиться?

Он выскочил наружу через узкий дверной проем и остановился, ослепленный ярким полуденным солнцем.

В размытом канале, невдалеке от линии прибоя, лежал на мокром песке Сережка Трофимов, прижимая голым животом что-то громадное, живое, похожее издали на крокодила. Когда набегала волна, вода накрывала его до самых плеч, но стоило ей откатиться назад, как он оказывался на суше, продолжая барахтаться в грязи.

— На языке спортсменов это называется дуэль с собственной тенью, — хладнокровно заметил Саенко, стоявший неподалеку.

— Просто повторяется история с чеховским налимом, — не без сарказма усмехнулся Виктор Дементьев. — За зебры его, за зебры!

Трудно сказать, сколько времени длилось бы это сражение, если бы на помощь не подоспели ребята. И огромный карп очутился в конце концов на берегу. Это было настоящее чудище, библейский левиафан! Почти черная чешуя его не уступала размерами пятаку. Когда Сережка поднял рыбу за жабры на уровень собственной груди, хвост продолжал хлестать по земле. Ничего подобного Святослав Владимирович в жизни не видел. Больше того, он был уверен, что ни один серьезный человек не поверит ему, если он вздумает рассказать по возвращении домой о том, чему был свидетелем.

Однако чудеса на этом не кончились. По мере того как море расширяло проход в им же воздвигнутой перемычке, плотность рыбы в импровизированном канале продолжала возрастать на глазах. Она шла валом, живой рекой. Иногда, когда волны откатывались особенно далеко, вся эта трепещущая масса оказывалась на голом песке, но уже следующая волна подхватывала ее и уносила в темную глубину.

За считанные минуты ребята успели повыхватывать еще с десяток огромных рыбин. И только тогда опомнились — зачем? Она же пропадет через несколько часов, и разве в расчете на легкую добычу они грызли лопатами перемычку под палящим июльским солнцем? Ведь что-то иное двигало ими в то время…

Рыбу пустили в море. Оставили одного карпа, того самого патриарха, которого Сережка накрыл собственным телом.

А зимой они ходили в кружок моделистов строить крылатые парусные корабли. Здесь бессменным старостой до конца оставался все тот же Серега Трофимов. В жизни Святослава Владимировича судомодельный кружок занимал важное место. Для этого ему пришлось изучить основы кораблестроения. Его знаниям и эрудиции мог бы позавидовать иной дипломированный инженер или специалист по истории парусного флота.

Его клиперы и фрегаты, барки и бригантины, построенные за долгие годы работы в школе, украшали выставки и музеи, стояли по праву на самых почетных местах в квартирах друзей и бывших учеников. Сколько изобретательности и остроумия потребовалось от него, чтобы научиться изготовлять микроскопические дверные петли и блоки для талей, отливать крошечные якоря, обрабатывать их с ювелирной тонкостью и потом мастерить к ним филигранные цепи. Здесь недостаточно было одного терпения, здесь нужны были талант, подлинное вдохновение и высокая цель…

Хотя он и не ставил перед собой чисто воспитательных задач — они лежали как бы за пределами его человеческих интересов, — работа над маленькой копией настоящего парусника способна была сама по себе воспитать в человеке аккуратность и точность, чувство законченности форм и, наконец, долготерпение, без которого все остальные качества, по мнению Святослава Владимировича, не имели никакого смысла.

И все-таки больше всего ребятам запомнился он на уроках физической географии, когда слегка сутуловатая фигура его, как часто бывает у высоких сухопарых людей, вдруг выпрямлялась, становилась по-юношески стройной, а в желтовато-карих глазах вспыхивал тот неистребимый блеск наивысшего душевного подъема, который в свое время так поразил его молодую жену.

Лицо Святослава Владимировича и в молодости не отличалось округлостью. Костистый прямой нос, острый кадык и слегка выступающие скулы делали его жестким и твердым, как бы начерно вырубленным из куска темного дерева. Оно напоминало грубую заготовку для скульптурного портрета. Оживляли его глаза и улыбка, немного грустная и всегда обезоруживающая.

Но когда он говорил о том, что его волновало… Как он говорил! Мысли и образы обрушивались лавиной. Ему не нужно было подыскивать слова. На уроках это особенно бросалось в глаза, если иметь в виду, что в обычной обстановке Святослав Владимирович был довольно сдержан и немногословен. И какая тогда стояла тишина!