«Хэлло, И-Ё», бодро закричали они.

«А!», говорит И-Ё. «Заблудились?»

«Мы просто пришли тебя повидать», сказал Поросенок, «и посмотреть, как твой дом. Смотри, Пух, он еще стоит!»

«Понимаю», говорит И-Ё. «Действительно, очень странно. Должен был кто-то прийти и развалить его».

«Мы думали, может, его снесло ветром», говорит Пух.

«А, так вот почему никто не беспокоится. Я думал, возможно, просто забыли».

«Ладно, мы были очень рады тебя видеть, И-Ё, а теперь мы пойдем повидать Сыча».

«Это правильно. Вам понравится Сыч. Он тут пролетал день или два назад и заметил меня. На самом деле он ничего не сказал, как вы догадываетесь, но он понял, что это был я. Очень дружелюбно с его стороны, подумал я тогда. Воодушевляет».

Пух и Поросенок немного помялись и говорят: «Ладно, И-Ё, всего хорошего» со всей возможной медлительностью, но им предстоял долгий путь, и они не хотели опаздывать.

«До свиданья», говорит И-Ё. «Надеюсь, тебя не унесет ветром, Маленький Поросенок. Это было бы досадно. Тебя будет не хватать. Люди будут говорить: „Куда это понесло Маленького Поросенка!“, и им вправду это будет интересно. Ладно, до свиданья. И спасибо вам за то, что случайно проходили мимо».

«До свиданья», окончательно сказали Пух и Поросенок и потопали к Сычу.

Ветер снова дул навстречу, и уши Поросенка трепались на ветру, как знамена, и он еле-еле пробивал себе дорогу вперед, и, казалось, прошли часы, прежде чем они оказались в укрытии Сто-Акрового Леса и остановились отдохнуть и несколько нервозно послушать рычание бури на верхушках деревьев.

«А вдруг дерево упадет, Пух, когда мы будем внутри».

«А вдруг не упадет», сказал Пух, основательно поразмыслив.

Поросенок не знал, что на это ответить, и через некоторое время они очень бодро стучали и звонили в дверь Сыча.

«Хэлло, Сыч», говорит Пух. «Я надеюсь, мы не слишком опоздали к… я имею в виду, как твои дела, Сыч? Поросенок и я, мы просто пришли потому что ведь сегодня Четверг».

«Садись, Пух, садись, Поросенок», сказал Сыч ласково. «Устраивайтесь поудобнее».

Они поблагодарили его и устроились так удобно, как только могли.

«Потому что, видишь ли, Сыч, мы торопились к тебе, чтобы поспеть вовремя к… к тому, чтобы тебя увидеть, прежде чем мы снова уйдем».

Сыч торжественно кивнул.

«Поправьте меня, если я заблуждаюсь», сказал Сыч, «но не прав ли я, высказав предположение, что на дворе сегодня весьма Бурный день?»

«Весьма», сказал Поросенок, который мирно оттаивал уши и мечтал только об одном: в целости и сохранности добраться до своего дома.

«Так я и думал», говорит Сыч. «Именно в такой бурный день мой дядя Роберт, чей портрет ты видишь на стене справа, как раз вернулся утром с… Что это?»

Раздался громкий треск.

«Берегись!», заорал Пух. «Берегись часов! Поросенок, с дороги, я на тебя падаю».

«На помощь!», кричал Поросенок.

Пухова сторона пространства медленно запрокидывалась вверх, а его стул скользил вниз на стул Поросенка. Часы мягко сползли по камину, волоча за собой вазу, пока все это не грохнулось на то, что некогда было полом. Анкл Роберт, собираясь заменить собою каминный коврик, притащил вместе с собой часть стены, в то время как ковер встретился с Пуховым стулом как раз в тот момент, когда Пух собирался его покинуть, и вскоре вообще стало очень трудно вспомнить, где находился север. Раздался еще один страшный треск. Затем наступило молчание.

В углу комнаты начала извиваться скатерть. Затем она свернулась в клубок и покатилась по комнате. Потом она два раза подпрыгнула, и из нее высунулись два уха. Они покатились опять по комнате и развернулись.

«Пух», нервно сказал Поросенок.

«Да?», говорит один из стульев.

«Где мы?»

«Я не вполне уверен», сказал стул.

«Мы – мы в доме Сыча?»

«Я думаю, так, потому что мы только что собирались пить чай, а мы его так и не пили».[86]

«О», говорит Поросенок. «Ладно, а Сыч что, всегда почтовый ящик держит на потолке?»

«А что он – его держит?»

«Да посмотри».

«Не могу», говорит Пух, «у меня на лице что-то сидит. А это, Поросенок, не самое лучшее положение вещей, чтобы смотреть на потолок».

«Ладно, в общем, он там».

«Ладно, может, он его поменял», говорит Пух. «Просто для разнообразия».

Под столом, в углу комнаты, послышалось трепыхание, и перед ними снова предстал Сыч.

«Поросенок!», сказал Сыч в высшей степени раздраженным тоном. «Где Пух?»

«Я не вполне уверен», говорит Пух.

Сыч изменился в голосе и страшно нахмурился.

«Пух», сказал Сыч сурово, «это ты сделал?»

«Нет», скромно говорит Пух, «не думаю».

«Тогда кто же?»

«Я думаю, это ветер», сказал Поросенок. «Я думаю, твой дом опрокинуло ветром».

«О, неужели? Я думал, это Пух».

«Нет», говорит Пух.

«Если это ветер», сказал Сыч, рассматривая предмет всесторонне, «тогда Пух здесь не при чем. Ответственность не может быть на него возложена». С этими милостивыми словами Сыч взлетел вверх, чтобы осмотреть свой новый потолок.

«Поросенок!», позвал Пух громким шепотом.

Поросенок наклонился к нему.

«Да, Пух?»

«Что на меня не может быть возложено?»

«Он сказал, что не может тебя винить в том, что произошло».

«О! А я думал, он имеет в виду – о – я понимаю».

«Сыч», говорит Поросенок. «Спускайся и помоги Пуху».

Сыч, который тем временем восхищался своим почтовым ящиком, снова слетел вниз. Вдвоем они толкали и пихали кресло, и спустя некоторое время Пух освободился из-под его гнета и снова был в состоянии оглядеться.

«Ладно!», говорит Сыч. «Хорошенькое дело!» «Что будем делать, Пух? Может, ты что-нибудь придумаешь?», спросил Поросенок.

«Ладно, мне кое-что уже пришло в голову. Это такая маленькая песенка, я ее сочинил». И он начал петь:

Я лежу вниз мордою,
Вгрызаясь в землю твердую.
Где хочу, там и лежу
Занимаюсь спортом я.
Я лежу вниз брюхом,
К земле припавши ухом.
Что хочу, то и пою, назло клопам и мухам.
Моя грудь уперлась в пол.
Я играю в волейбол.
Акробат я, что ли, в цирке,
Или совсем с ума сошел?
Лапы креслом отдавилки
Сокрушотельный удар!
(Хоть в башке одни опилки,
Как считает Заходер.)
Как прийти в себе меня
После этакого дня?

«Вот и все», сказал Пух.

Сыч неодобрительно кашлянул и говорит, что если Пух считает, что это все, то теперь самое время пораскинуть мозгами насчет проблемы Спасения.

«Потому что», говорит Сыч, «мы не можем выйти посредством того, что использовалось ранее в качестве парадной двери, ибо на нее свалилось нечто».

«А как же еще выйти?», тревожно спрашивает Поросенок.

«Именно в этом заключается та проблема, Поросенок, по поводу которой я просил Пуха пораскинуть мозгами».

Пух сел на пол, который был некогда стеной, и уставился в потолок, который некогда исполнял обязанности другой стены с парадной дверью, которая некогда отлично справлялась с обязанностями парадной двери, и принялся раскидывать мозгами.

«Ты можешь взлететь к почтовому ящику с Поросенком на спине?», спросил он Сыча.

«Нет», быстро говорит Поросенок, «он не может».

Сыч объяснил насчет Необходимых Дорсальных Мышц. Он уже как-то объяснял это Пуху и Кристоферу Робину и все ждал удобного случая повторить объяснения, потому что это такая вещь, которую с легкостью можно объяснять дважды, пока кто-то поймет, о чем вообще идет речь.