Исходя из милосердия и по обычным соображениям здравого смысла, я должен был выбрать самые прочные из них, даже если в них вкрались какие-то ошибки, ведь только Богу известно, как упорно трудились монахи, чтобы не допускать промахов. Я знал, какой том мне хотелось выбрать. Я знал этот том сочинений о демонах, так как всегда думал, сколь они увлекательны, забавны и притом сколько в них содержится всякой чепухи. Ох, каким глупцом я все-таки был раньше!

Я снял с полки здоровенный толстый том, девятый по порядку, сунул его под мышку и отправился к ближайшему столу. Затем осторожно поставил перед собой канделябр таким образом, чтобы он освещал страницы, но не отбрасывал на них тени от моих пальцев, после чего раскрыл книгу.

– Все содержится именно здесь! – прошептал я. – Скажи мне, Блаженный Августин, что они собой представляют, чтобы я смог убедить Рамиэля и Сетия в том, что они должны помочь мне, или дай возможность убедить этих современных флорентийцев, которым сейчас нет никакого дела до этого, которые готовы лишь воевать с солдатами-наемниками безоблачной республики Венеции там, на севере. Помоги мне, святой. Я прошу тебя.

Ах, глава десятая, том девятый, я помню ее…

Августин приводил там слова Плотина или пояснял их смысл:

«…Что сам факт телесной смертности вызван состраданием Бога, который не стал бы вечно держать нас в мучениях этой жизни. Злодеяния демонов не считаются достойными подобного сострадания, и, испытывая все невзгоды своего существования, обуреваемые всеми душевными страстями, они не получают смертного тела, которое имеет человек, но живут в бессмертном, вечном теле».

– О да, – воскликнул я с жаром. – И это именно то, что предлагал мне Флориан, хвастаясь, что они не стареют и не разрушаются от времени, не подвержены никаким заболеваниям и что с ними я мог бы жить вечно. Дьявол, дьявол! Так вот, в этом содержится доказательство, оно здесь, у меня, и я могу показать его монахам!

Я продолжал читать, делая пропуски, чтобы извлечь по зернышку все доказательства в свою пользу. Далее, в главе одиннадцатой:

«Апулей также рассказывает о том, что души человеческие могут превратиться в демонов. Покидая человеческие тела, они становятся ларами – душами домашнего очага, если проявили себя достойно, а если оказались порочными, превращаются в лемуров или гусениц».

– Да, лемурами. Я слышал это слово. Лемурами или призраками: Урсула сама говорила, что была юной, юной, как я. Они все когда-то были людьми, а теперь они – лемуры.

«Согласно Апулею, призраки – пагубные демоны, сотворенные из людей».

Меня обуяло сильнейшее возбуждение. Мне нужно было немедленно раздобыть пергамент и перья. Я должен был отметить все, что уже обнаружил, и двигаться дальше. Следующий этап – убедить Рами-эля и Сетия в том, что они впали в глубочайшее…

Мои мысли внезапно были прерваны.

Позади меня оказалась какая-то личность, вошедшая в библиотеку. Я услышал тяжелую поступь, но в ней была заметна некая приглушенность, и меня внезапно окутала полная тьма, словно все тонкие, пронырливые лучики лунного света, падавшие через проход в зале, вдруг оказались отрезанными от стола.

Я медленно повернулся и взглянул через плечо.

– И почему же ты предпочел посмотреть слева? – спросила меня эта личность.

Он возвышался надо мной, огромный и крылатый, и всматривался в меня сверху вниз. Лицо его светилось в мерцании свечей, его брови слегка поднялись, но были абсолютно прямыми, и, возможно, потому взгляд его ни в малейшей степени не казался суровым. Его буйные золотистые кудри, как на картинах кисти Фра Филиппо, ниспадали из-под огромного красного боевого шлема, а крылья на спине были вложены в плотные золотые ножны.

На нем были боевые доспехи с чеканными украшениями на нагруднике, плечи защищались огромными пряжками, а талию обвивала голубая шелковая лента. При нем был меч в ножнах, а в одной руке он небрежно держал щит с изображением красного креста.

Никогда в жизни я не видел ничего подобного.

– Ты мне и нужен, – заявил я, стремительно встал и неловко задел скамью, но успел подхватить ее, чтобы она не загремела по полу. Я посмотрел ему в лицо.

– Оказывается, я понадобился тебе, – сказал он, задыхаясь в приступе еле сдерживаемой ярости. – Я – тебе! Тебе, вознамерившемуся увести Рамиэля и Сетия от Фра Филиппо Липпи! Я нужен тебе? А ты знаешь, кто я такой?

Это был великолепный голос, богатого тембра, шелковистый, неистовый и проникающий глубоко внутрь.

– Я вижу у вас меч, – сказал я.

– Ох, ну и что с того?

– Убить их, убить всех поголовно! – ответил я. – Отправимся вместе поутру в их замок. Вы представляете, о чем я говорю?

Он кивнул.

– Я знаю, о чем ты мечтал, о чем болтал и что удалось собрать по крохам из твоего бредового разума Рамиэлю и Сетию. Разумеется, все это мне известно. Ты говоришь, я тебе нужен, а в это время Фра Филиппо Липпи лежит в постели вместе со шлюхой, облизывающей все его ноющие сочленения, и в особенности тот член, которым он изо всех сил стремится к ней!

– Слышать такие слова из уст ангела? – с удивлением произнес я.

– Не смей издеваться надо мной! Ведь я могу тебя и отшлепать.

Его крылья приподнялись и опустились снова, как если бы в такт его дыханию, вернее будет сказать, что он задыхался от обиды на меня.

– В таком случае, дайте себе волю, действуйте! – сказал я. Глаза мои наслаждались видом его жестокой, блистательной красоты, его красного шелкового плаща, схваченного пряжкой чуть пониже туники, видневшейся над краем доспехов, потрясающей гладкостью его щек. – Но только пойдемте со мной в горы и убьем их, – умолял я.

– А почему бы тебе самому не пойти туда и не расправиться с ними?

– А вы считаете, я смогу? – потребовал я ответа. Лицо его приобрело невозмутимое выражение.

Нижняя губа слегка оттопырилась – видимо, то был признак величайшего глубокомыслия. Его подбородок и шея впечатляли своей мощью в большей степени, чем анатомия Рамиэля или Сетия, показавшихся мне более молодыми, а этот походил на их величественного старшего брата.

– А ты, случайно, не павший ангел? – заинтересовался я.

– Как смеешь ты задавать мне такие вопросы? – прошипел он, пробуждаясь от оцепенения. Ужасающая морщина перерезала его гладкий лоб.

– Значит, ты и есть Мастема, вот ты кто. Они произносили твое имя. Мастема.

Он кивнул и ухмыльнулся:

– Разумеется, они и должны были произнести мое имя.

– Что же оно означает, великий ангел? Что я могу вызывать тебя, что я обладаю правом распоряжаться тобой? – Я повернулся и взял с полки книгу Блаженного Августина.

– Положи книгу на место! – нетерпеливым тоном отозвался он. – Перед тобой стоит ангел, мальчик, смотри мне в глаза, когда я разговариваю с тобой!

– Ах, ты разговариваешь точно как Флориан, демон из того замка. В твоем голосе чувствуется такое же самообладание, такое же богатство интонаций. Чего же ты хочешь от меня, ангел? Зачем ты пришел сюда?

Он молчал, как если бы не мог сформулировать ответ. Затем тихо спросил меня:

– А как ты думаешь, почему?

– Потому, что я молился?

– Да, – холодно отозвался он. – Да! И еще потому, что они пришли ко мне по твоему поводу.

Глаза у меня расширились от удивления. Я почувствовал, как их заливает свет. Но этот свет не причинял ни малейшего вреда. Тихий приятный шум наполнил мне уши.

По обе стороны от него появились Рамиэль и Сетий; их кроткие, более умиротворенные глаза внимательно смотрели на меня.

Мастема снова слегка поднял брови, поглядев на меня сверху вниз.

– Фра Филиппо пьян, – сказал он. – Когда очнется, напьется снова, пока не прекратится боль.

– Только дураки могли подвесить на дыбе такого великого художника, – сказал я, – но вы уже знаете, что я думаю по этому поводу.

– Ах, так же думают и все женщины во Флоренции, – сказал Мастема. – И таковы мысли тех, кто платит за его картины, если их разум окончательно не поглотила война.