– Да, – согласился Рамиэль, умоляюще вглядываясь в Мастему. Они были одного роста. Но Мастема не обернулся, и Рамиэль подошел немного ближе, чтобы перехватить его взгляд. – Если бы их всех столь не увлекла эта война.

– Война – это мир, – произнес Мастема. – Я уже спрашивал тебя, Витторио ди Раниари, ты знаешь, кто я такой?

Меня трясло, но не из-за этого вопроса, а потому, что они втроем пришли ко мне, и вот я стою перед ними, всего лишь простой смертный, а весь земной мир вокруг нас, кажется, спит.

Почему ни один монах не спустился в коридор, чтобы посмотреть, кто шуршит в библиотеке? Почему не объявился ни один ночной страж, чтобы узнать, почему по коридору проплывает сияние свечей? О чем так бессвязно бормочет этот мальчик?

Может быть, я сошел с ума?

Совершенно внезапно мне в голову пришла нелепая мысль, что если я правдиво отвечу на вопрос Мастемы, то, стало быть, не лишился рассудка.

Эта мысль заставила его коротко рассмеяться – не угрожающе, но и без особого веселья.

Сетий смотрел на меня со свойственным ему искренним участием. Рамиэль молчал, но снова взглянул на Мастему.

– Ты тот ангел, – проговорил я, – которому Господь дал право владеть этим мечом. – Ответа не последовало. Я продолжил: – Ты тот ангел, который сразил первенца в Египте. – Ответа снова не поступило. – Ты – ангел, тот ангел, который может отмстить.

Он кивнул, но только глазами: они открылись и закрылись снова.

Сетий притянулся к нему поближе, касаясь губами его ушей.

– Помоги ему, Мастема, давай поможем ему все вместе. Филиппо сейчас все равно не может воспользоваться нашим советом.

– Это почему же? – потребовал ответа Мастема от стоявшего рядом ангела и взглянул на меня.

– Господь никогда не давал мне разрешения наказать этих твоих демонов: Никогда Господь не говорил мне: «Мастема, умертви всех этих вампиров, лемуров, гусениц, всех этих пьяниц-кровососов». Никогда Господь не говорил со мной, чтобы повелеть: «Подними свой могучий меч, чтобы очистить мир от этой скверны».

– Прошу тебя, – сказал я. – Я, смертный человек, всего лишь мальчик, умоляю тебя. Убей их, вычисти их гнездо своим мечом!

– Я не могу сделать этого.

– Мастема, ты можешь, – заявил Сетий.

– Если он говорит, что не может, значит, не может! – возразил ему Рамиэль. – Почему ты никогда не вслушиваешься в то, что он говорит?

– Потому что знаю, что его можно растрогать, – без всякого промедления ответил Сетий своему собрату. – Я знаю, что он может, как и Господа, его можно растрогать мольбами.

Сетий смело встал перед Мастемой.

– Возьми снова эту книгу, Витторио, – сказал он, выступая вперед. И сразу же огромные пергаментные листы – а они и на самом деле были нелегкими – затрепетали. Он передал ее в мои руки и отметил место бледным пальцем, едва прикасаясь к густому черному письму.

Я стал читать вслух:

«А потому Господь, сделавший явью чудеса Небесные и Земные, никогда не относился пренебрежительно к сотворению зримых чудес и в Раю, и на Земле. И тем Он пробудил душу, до того занимавшуюся только видимыми делами, к поклонению Ему Самому».

Его палец двигался дальше, и мои глаза следовали за ним. Я читал слова Господа:

«Для него не было различия между тем, как он видел нас молящимися, и тем, как он слушал наши молитвы, ибо, даже если слышали его ангелы, это Он Сам вслушивался в души молящихся».

Я остановился, глаза мои налились слезами. Он забрал у меня книгу, чтобы уберечь ее от моих слез.

Внезапно в наш узкий круг проник какой-то шум. Вошли монахи. Я услышал, как они перешептывались в коридоре, а затем дверь настежь отворилась. Они входили в библиотеку!

Я закричал и, взглянув вверх, увидел, что они уставились на меня – два монаха, которых я не знал, или не помнил, или не видел вообще никогда.

– Что здесь происходит, юноша? Почему ты стоишь здесь один и кричишь? – спросил первый.

– Успокойся, позволь нам отвести тебя снова в постель. Мы принесем тебе что-нибудь поесть.

– Нет, я не могу есть это.

– Нет, он не может есть это, – сказал первый монах другому. – От этого его все еще тошнит. Но он сможет отдохнуть, – он пытливо посмотрел на меня.

Я обернулся: Трое сияющих ангелов молча стояли, смотря на монахов, которые их не могли видеть, которые даже не подозревали, что здесь были ангелы!

– Добрый Боже на небесах, пожалуйста, скажи им, – взмолился я. – Или я уже и в самом деле лишился рассудка? Неужели демоны победили, осквернили меня своей кровью и снадобьями, так что я вижу вещи, которые не что иное, как заблуждения, или я, подобно Марии, подошел к гробнице и увидел там ангела?

– Ступай в постель, – сказали монахи.

– Нет, – возразил Мастема, спокойно обращаясь к монаху, который не только не слышал, даже не видел его. – Пусть он остается здесь. Позвольте ему почитать книгу и успокоиться. Он – мальчик, получивший образование.

– Нет, нет, – сказал монах, тряся головой. Он взглянул на другого. – Мы должны разрешить ему остаться. Он – мальчик, получивший образование. Он может спокойно заняться чтением. Козимо сказал, что ему следует предоставлять все, чего он ни пожелает.

– Пошли, оставим теперь его в покое, – спокойно проговорил Сетий.

– Помолчи, – сказал Рамиэль. – Пусть им скажет Мастема.

Я был слишком переполнен печалью и радостью, чтобы отвечать. Я закрыл лицо руками, и при этом мне вспомнилась моя несчастная Урсула, навечно оставшаяся с этим дьяволом, Властителем Двора. Как она, наверное, убивается от горя без меня, бедняжка!

– Как такое могло случиться? – прошептал я.

– Дело в том, что она когда-то была человеческим существом и у нее было человеческое сердце, – сказал мне Мастема в полной тишине.

Оба монаха поспешили уйти. На одно мгновение группа ангелов оказалась прозрачной, как свет, и я видел сквозь них удаляющиеся фигуры монахов, пока они не прикрыли за собой двери библиотеки.

Мастема окинул меня спокойным величественным взглядом.

– На твоем лице можно прочесть все, что угодно, – с укоризной сказал я.

– То же самое происходит постоянно почти со всеми ангелами, – ответил он.

– Прошу тебя, – взмолился я. – Пойдем со мной. Помоги мне. Направляй меня. Поступай со мной так же, как поступил только что с этими монахами. Ведь это ты можешь сделать, не так ли?

Он кивнул.

– Но, видишь ли, мы не можем сделать ничего большего, – сказал Сетий.

– Пусть скажет Мастема, – сказал Рамиэль.

– Тогда вернемся снова на небеса! – возразил Сетий.

– Пожалуйста, успокойтесь, вы, оба, – сказал Мастема. – Витторио, я не могу убить их. У меня нет на то разрешения. Это можешь сделать ты сам, своим собственным мечом.

– Но ты пойдешь тоже.

– Я возьму тебя с собой, – сказал он. – Когда взойдет солнце, когда они заснут под своими камнями. Но ты должен умертвить их, ты должен вывести их на свет, ты должен освободить этих отвратительных, жалких узников, ты должен держать ответ перед членами городской управы или распустить эту стаю калек и позволить им разбежаться по миру.

– Я понимаю.

– Мы смогли бы сдвинуть те камни, пока они спят, не так ли? – спросил Сетий. Он поднял руку, чтобы утихомирить Рамиэля, прежде чем тот возразит. – Мы должны сделать это.

– Мы можем сделать это, – согласился Мастема. – Как можем и остановить брус, падающий на голову Филиппо. Мы можем сделать это. Но мы не можем убить их. А что касается тебя, Витторио, мы не можем сделать так, чтобы ты исполнил задуманное, если тебе самому не хватит хладнокровия или мужества.

– Так ты не думаешь, что это чудо – то, что я увидел тебя, – сможет поддержать меня?

– А разве это поддержит? – спросил Мастема.

– Ты говоришь о ней, не так ли?

– Разве?

– Я исполню все задуманное, но ты должен сказать мне…

– Что я должен сказать тебе? – спросил Мастема.

– Ее душа, она попадет в ад?

– Этого я не могу сказать тебе, – сказал Мастема.