Кир Иакинф вкупе с другими армейскими священниками вознесли Господу благодарение за мирный исход встречи двух армий. Рыжий Исаак, который не без оснований чувствовал себя героем дня, так усиленно провозглашал тосты за обоих Андроников, что вскоре был под руки уведен оруженосцами в свою палатку.
Немногословный и даже немного чопорный, в отличие от братца, Андроник Ангел поведал, что не ручается за позицию Враны, а позиция Враны в конечном счете решает все. Тогда принц Андроник вспомнил наконец, что получил личное послание святейшего патриарха с увещанием кончить дело по-мирному и что доставитель этого послания уже давно ездит в его, принца, свите, ожидая ответа. Так, Никита Акоминат был вновь призван перед светлые очи на сей раз двух Андроников.
Никита, будучи поставлен перед ними и еще множеством придворных и командиров, без всякого смущения, свободно и понятно изложил послание Феодосия, которое было направлено еще задолго до выступления пафлагонцев из Энейона, поэтому сводилось к общим словам о мире, кротости и терпении.
— А правда ли, — спросил принц, — меня все там ожидают как освободителя?
— Да, — подтвердил Никита. — Каждый, конечно, ожидает своего. Придворные — щедрой раздачи титулов и поместий, купцы — освобождения от конкуренции иностранцев, ремесленники — снижения зверских налогов. Все на что-то уповают.
— Пусть себе уповают, — недовольно сказал Андроник. — Я не собираюсь сражаться за каких-нибудь торгашей. Моя задача проста — занять престол предков, неправедно отнятый у меня.
«Вот и весь социализм», — усмехнулся Денис. Пирующие встретили слова принца неподдельным восторгом, стучали ножами по столу, подымали над головою кубки, возгласы их напоминали «ламца-дрица — ацаца» в палатке маркитантов.
Никита спокойно выждал, пока энтузиазм утихнет, только чуть побледнел. И сказал слова, от которых многие пришли в ужас:
— Зачем тогда заваривать всю эту кашу? Стоит ли твое право на престол горя и бедствий войны? Блаженны миротворцы, ибо их есть царствие небесное…
«Ну, Никита! — подумал Денис. — Кто бы сказал, что он такой прямой и смелый? Есть, однако, и в Византии честные люди».
Андроник же подверг свой ус раздуванию и трепке и ответил в тон Никите:
— Возьмите себе царствие небесное, а мне отдайте мое царство земное!
А придворные и командиры в шатре и войско снаружи только и знали что кричать:
— Победа, победа!
«Словно подростки, — подумал Денис, — застоялись, соскучились, теперь порезвиться охота, кровушки пролить!»
Андроник, напустив на себя как можно более презрительный вид, предложил желающим уйти из его войска, обещал никаких репрессий не проводить. Встал только Никита Акоминат, ему все равно надо было возвращаться к пославшему его патриарху. Веселящимися пафлагонцами, однако, это было воспринято как бегство — ему вслед свистели и кидали обглоданные кости.
Пир окончился, и принц, поддерживая под локоть другого Андроника, Ангела, направился в церковь, а все двинулись следом. Там кир Иакинф со служками спешно разжигал свечи, раздувал кадила. Принц потребовал Евангелие Комнинов, его принесли, большого формата, и положили на аналой посреди церкви.
По требованию принца те, кто желал идти за ним в поход, принесли присягу на книге, присягу как царствующему императору. Первым и без малейших колебаний сделал это Андроник Ангел. Подумать только: еще вчера он слыл верным приверженцем Ксении-Марии и протосеваста!
Церемония принесения присяги длилась долго. Уже опять царила ночь и свечи трещали, догорая. Настала очередь Дениса, он подступил к аналою, обнажая руку из рукава, положил ее на книгу, и, как всегда, смущали его сомнения — искренне ли я поступаю, от души или только ради спасения бренного тела? Все смотрели на него во все глаза, его потусторонняя история была здесь достаточно известна.
«Патер ймон, о йн тойс оуранойс…» — говорил молитву Денис, напирая на византийское «и». — «Отче наш, иже еси на небесах…» Сам все думал о правильности того, что он делает. Правильно ли вообще идет в поход? Однако чувствовал, что после присяги на Евангелии отношение к нему меняется у всех.
— Всесветлейший! — услышал он убеждающий шепот нотария Евматия, который даже на цыпочки привстал к Андронику Комнину, сидящему на высоком церковном кресле. — Зачем ты велел это Евангелие взять?.. Там же в ризнице и другие есть книги.
— Это Евангелие Комнинов, — недовольно сказал принц, не желающий, чтоб его отвлекали. — Что оно тебе?
— Я же рассказывал, его еретики переписывали, ариане, не верующие во святую Троицу, в божественность Христа. Там могут быть вставки, интерполяции…
— Знаешь, — окрысился Андроник. — Ты что, хочешь со своими догматами присягу мне сорвать? Ступай-ка лучше в мой шатер, как я велел, займись портретом.
Присяга шла своим чередом, а Денис с интересом взглянул на лежащую на аналое книгу. Это был старинный фолиант в пожелтевшем, крытом кожей переплете. Листы из доброй телячьей кожи были с краев подкрашены пурпуром, а текст написан серебряным чернилом. Едва ли, однако, ее кто-нибудь читал, это была реликвия, государственная книга, знак династии Комнинов, ее носили как знамя перед войском, на ней принимали присягу.
«Книга есть средство информации», — вспомнилось Денису из студенческих лекций. Эта книга несла в себе информацию власти, исторической преемственности. Даже если ее не читали, она духовной силою скрепляла сообщество людей.
Присяга наконец окончилась, все расходились, толкуя о завтрашнем выступлении в поход. Каллах передал Денису приказ принца зайти к нему в шатер.
В ярко освещенном пространстве шатра на сей раз писцы трудились вовсю, каллиграфически изготовляя манифест — грамоту, которую принц решил послать василиссе и ее протосевасту с требованием немедленной передачи власти. К стенке же шатра слуги прикрепили огромный кус холста, на котором диакон Евматий, разоблачившись чуть ли не до наготы, усердно вырисовывал некую фигуру в крестьянской тунике и соломенной шляпе и с серпом в руках. Денис, сразу же угадавший в очередном творении универсального вундеркинда Евматия агитплакат, усмехнулся: молота только ему не хватает. Не стоило также труда узнать в усатой и длинноногой фигуре, рисуемой нотарием, самого принца.
— Что? — похвастался принц, перехватив взгляд Дениса. — Здорово нарисовано? Это я придумал!
«Нарисовано, вероятно, не лучше Остапа Бендера, — улыбнулся Денис. — Но как точно сбывается время! Во всех хрониках написано, что Андроник в Святой Софии выставлял свой портрет!»
— Пусть народ смотрит и видит, кто его законный царь, — разглагольствовал тем временем оригинал портрета. Цари — это первые труженики своей страны…
«А жесткий Никита в своей „Хронике“ потом запишет, что лукавый узурпатор соблазнял доверчивый народ…»
— Народ, — принц развивал свои мысли, — а что народ? Кто только не прикрывал свои делишки именем народа!
В этот момент от чрезмерного усердия диакона, балансировавшего с кистью на стремянке, один из торшеров покачнулся и упал, край пресловутой картины затлел. Переполох был, как в курятнике.
Когда статус-кво был восстановлен, Андроник продолжал развивать захватившую его мысль:
— А вообще, что вы понимаете под словом «народ»? Послушайте, я буду вам перечислять, а вы говорите, кто, по-вашему, не народ… Головотяпы, рвачи, лизоблюды, несуны, бездельники, паразиты, алкаши, обжоры, недотепы, лодыри, взяточники, бандиты, ротозеи, шарлатаны, вымогатели, шатуны — тьма-тьмущая, беспросветная тьма! А ты, демократ, кого собираешься защищать?
Денис никого защищать не собирался. В его индивидуальном положении он весьма далек был от демократических идей.
— То-то! торжествовал принц, как будто в чем-то убедил Дениса. — И все же все они вместе и каждый в отдельности и есть народ.
Тут Денис осмелился вставить замечание. Когда он шел сюда, ему повстречались родные бывшего архидуки Аргира, который был изувечен, ослеплен по приказу Андроника. Они приехали забрать его из походной тюрьмы. Как они, бедные, плакали, как кляли судьбу!
