Пассажир, вошедший в вагон в Кенсингтоне, открыл дверцу в купе и отскочил назад. Кондуктор и встревоженный начальник станции прибежали, распахнули дверь, и острый миндальный запах наполнил станцию.

Небольшая кучка пассажиров, собралась около них и, заглядывая друг другу через плечи, расспрашивала, что случилось. Вызвали доктора и полицейского с соседней улицы.

Из купе вынесли мертвого человека и положили на перроне.

— В купе ничего не нашли? — спросил полицейский.

— Золотой и разбитую бутылку.

Полицейский принялся обыскивать карманы мертвого.

— Не думаю, чтобы на нем были какие-либо бумаги… Вот билет первого класса… Вот карточка… По всей вероятности, самоубийство.

Он поднес карточку к глазам, прочел и изменился в лице. Отдав короткие приказания, поднялся и стрелой помчался на телеграф.

Инспектор Фальмут, урвавший несколько часов для сна на Даунинг-стрит, встал с тяжелой головой и неприятным предчувствием, что, несмотря на принятые меры, день кончится плохо. Не успел он как следует одеться, как ему доложили о приходе начальника полиции.

— Я получил ваш рапорт, Фальмут, — сказал начальник. — Вы поступили совершенно правильно, отпустив Маркса… Вы имеете от него какие-либо сведения?

— Нет.

— Гм, — задумался начальник полиции. — Хотел бы я…

Вдруг он спросил:

— Думали ли вы о том, что Четверка заподозрила опасность и, вероятно, приняла свои меры?

— Конечно, сэр.

— Не приходило вам в голову, что они могут изменить свой план?

— Н-нет… Может быть, впрочем, они решат бежать из Англии.

— А, может быть, в то время, как Маркс следит за ними, они сами следят за Марксом?

— Билли ловкий парень, — с гримасой ответил инспектор.

— Они тоже не промах. Думаю, вам следует разыскать Маркса и приставить к нему двух лучших ваших людей.

— Пожалуй, — согласился Фальмут, — Жалею, что сразу этого не сделал.

— Пойду к сэру Филиппу, — сказал начальник полиции. — Хочу немного его попугать.

— Зачем?

— Чтобы он обратно взял свой законопроект. Вы читали утренние газеты?

— Нет.

— Все единодушно требуют, чтобы законопроект был снят… Они говорят, что дело не заслуживает такого риска. Кроме того, мол, вся страна не едина во мнении относительно проведения закона о выдаче иностранцев. Понятно, они боятся, чтобы настойчивость и упорство Рамона не создали трагических последствий. Вот я и хочу немножко попугать его.

Он поднялся по лестнице. По пути его несколько раз останавливали подчиненные. Эта система была введена после случая с переодетым инспектором. Теперь министр иностранных дел был словно за каменной стеной. Чтобы пройти к нему, нужно было знать «пароль» и, во избежание повторных случаев с переодеванием, были приняты специальные меры: без «пароля» не пропустили бы самого начальника полиции, Фальмута — тоже.

Начальник полиции хотел постучать в дверь, как вдруг почувствовал, что его схватили за руку. Он обернулся и увидел Фальмута — бледного, с выпученными от ужаса глазами.

— Они убили Маркса. Его нашли мертвым в вагоне на Кенсингтонском вокзале.

Начальник полиции свистнул сквозь зубы.

— Чем они его убили?

— Газом. Это ученые люди. Ради Бога, уговорите Рамона взять обратно проклятый билль. Мы не можем спасти его. Я чувствую, что он погиб.

— Чепуха! — резко остановил его полковник. — У вас разыгрались нервы. Вы плохо спали, мой друг. Все это не похоже на вас, Фальмут… Мы должны спасти его.

Он отвернулся от инспектора и пальцем поманил к себе одного из полицейских, дежуривших в коридоре.

— Сержант, передайте инспектору Коллинсу, чтобы он немедленно вызвал все резервы полиции. Мы построим на сегодняшний день вокруг Рамона живую стену так, чтобы ни один человек не мог проникнуть сквозь нее.

Через час Лондон стал свидетелем зрелища, какого столица не видела за всю свою историю. Из всех городских районов были двинуты армии полицейских. Они наполнили трамваи, поезда, автобусы, коляски, телеги, грузовики, все средства передвижения столичного города. Потоками лились со станций подземной железной дороги, по широким и узким улицам…

Уайтхолл переполнился до отказа. Сен-Джемс-Парк был черен от полицейских. Уличное движение на Уайтхолле, Чарльз-стрит, Бердидж-Уоке и восточной части Мэлл было остановлено плотными рядами конных констеблей. Сен-Джордж-стрит также была наводнена полицией. На крыше каждого дома стояло по человеку в черном мундире. Все дома, окна которых выходили на резиденцию министра иностранных дел, были тщательно осмотрены и обысканы. Создавалось впечатление, будто столица была на осадном положении, и, действительно, двум гвардейским полкам ведено было находиться под ружьем. В кабинете сэра Филиппа начальник полиции и Фальмут предпринимали последнюю попытку спасти человека, жизни которого грозила неотвратимая опасность.

— Говорю вам, сэр, — убеждал начальник полиции, — что мы сделали все, что в наших силах, и все-таки я не могу быть спокоен. Эти люди обладают какими-то сверхъестественными возможностями. Мне все время кажется, что мы что-то упустили, и что они с дьявольской изобретательностью этим воспользуются. Убийство Маркса окончательно смутило меня. Эта Четверка состоит из вездесущих и всемогущих людей. Прошу вас, сэр, ради Бога, хорошо подумайте, прежде чем принимать окончательное решение. Неужели так необходимо проведение этого законопроекта? — Он немного помолчал. — Вы убеждены, что ради него стоит рисковать вашей жизнью?

Это было сказано так прямо и резко, что сэру Филиппу стало не по себе.

— Я не изменю решения. При создавшихся обстоятельствах я не считаю возможным снять законопроект с обсуждения.

— Я зашел слишком далеко, — продолжал он, жестом останавливая Фальмута, собиравшегося возразить. — Я уже пережил страх и недовольство собой. Теперь передо мной стоит вопрос принципа. Прав ли я, проводя закон об освобождении нашей страны от опасных преступников, которые, пользуясь безнаказанностью, толкают невежественных людей на насилия и предательство?

Если я прав, то не правы Четыре Справедливых Человека. Но, может быть, проводимый мной закон несправедлив, является варварским и тираническим актом, пережитком средневековья? В таком случае они правы, а я не прав. Так или иначе, я хочу довести это дело до конца. Я не могу понимать право и справедливость иначе, чем я понимаю…

Он говорил уверенно и спокойно.

— Вы сделали все, что было в вашей власти, — закончил он. — Было бы глупо, если бы я против этого возражал…

— Нам придется еще усилить меры предосторожности, — сказал начальник полиции. — Между шестью часами и половиной девятого вы никого не должны видеть… даже меня и Фальмута. Все это время вы должны оставаться здесь, в этой комнате, с наглухо запертыми дверями. Впрочем, если вы хотите, чтобы кто-нибудь из нас остался рядом…

— Благодарю, — возразил министр. — После вчерашнего случая я предпочел бы оставаться один.

Начальник полиции был того же мнения.

— В эту комнату невозможно проникнуть, — ответил он, осматривая кабинет внимательным взглядом. — Всю ночь мы готовили ее, исследовали все стены, потолок и приладили к окнам железные ставни.

Каждая мелочь в этой комнате была ему знакома. Вдруг взгляд его остановился на вазе с роскошными цветами.

— Этого здесь раньше не было, — сказал он, наклоняясь и нюхая цветы.

— Точно, — подтвердил Рамон. — Мне их прислали сегодня утром из Херфордского имения.

Начальник полиции оторвал лепесток и смял между пальцами.

— Они выглядят так естественно, что кажется, будто они искусственно изготовлены.

Он медленно опустился по мраморной лестнице, где на каждой второй ступеньке стоял полицейский, и заметил, обращаясь к Фальмуту:

— Его нельзя осуждать за принятое решение. Я преклоняюсь перед ним. Но… я боюсь…

Фальмут ничего не ответил, и начальник продолжал: