— Князь, что это вы сейчас напевали? — интересуется у меня Лукас. При посторонних Учитель всегда обращается ко мне с подчеркнутым почтением, строго соблюдая субординацию — Никогда раньше такой странной песни не слышал.

Надо же… услышал, а я вроде совсем тихо, под нос себе напевал.

— В старинной книге когда-то стихи прочитал — включаю я привычную отмазку — они сегодня очень к месту. А музыка… она сама как-то в голове возникла. Тебе понравилось?

Голос у Йена от природы неплохой, а чтобы спокойные романсы петь, и особых вокальных данных не нужно. Тут главное, слова вспомнить и чего-нибудь лишнего не ляпнуть. Конечно, при переводе на местный язык такими складными стихи у меня уже не получатся, поскольку на ходу придется заменять какие-то слова на близкие им по смыслу, при этом еще более или менее, соблюдая рифму. Имперский язык довольно сильно отличается от русского, хотя он тоже певучий. Но местная публика здесь почему-то не избалована качественной поэзией, а баллады, которые исполняют странствующие менестрели, длины и занудны до одурения.

Так что даже мое примитивное пение — это, как глоток свежего воздуха. Надо же мне как-то поднимать культуру в родном княжестве? Так почему не романсы и песни?! А уж сколько мы всего разного с парнями в прошлой жизни у костра под гитару перепели — на целый песенник хватит. Может, еще и какие-нибудь стихи из школьной программы заодно вспомню. Ведь то, что в детстве заучил, в голове застревает накрепко — нужно только постараться восстановить это в памяти. У нас же любой двоечник с ходу вам Пушкина или Тютчева процитирует, пусть и в несколько корявом виде.

Ладно, если пробуем приобщить народ к хорошей русской поэзии, то почему бы тогда и не с Тургенева? Напевать начинаю вполголоса, на ходу заменяя некоторые слова, чтобы для местных это звучало привычнее

— Утро туманное, утро седое

Нивы печальные, снегом покрытые,

Нехотя вспомнишь и время былое,

Вспомнишь и лица, давно позабытые.

Вспомнишь обильные страстные речи,

Взгляды, так жадно, и нежно ловимые,

Первые встречи, последние встречи,

Тихого голоса звуки любимые.

Вспомнишь разлуку с улыбкою странной,

Многое вспомнишь — родное далекое,

Слушая топот копыт непрестанный,

Глядя задумчиво в небо широкое.

Глядя задумчиво в небо широкое…

Ух…! Даже у самого от этого грустного романса сердце вдруг защемило — вспомнил лица своих друзей и сослуживцев. Думал, что всё отболело уже, и я намертво прирос к новому миру, а вот нет… помню их всех поименно — и живых и ушедших раньше меня…

С удивлением замечаю, что притих не только Лукас, но и мои парни, ехавшие впереди, и следом за нами. Ближайшие к нам военные тоже замолкли. А Дианель уставился на меня нечитаемым задумчивым взглядом. Угу… приобщил народ, называется.

— А может, еще какие-нибудь стихи помните, князь? — тихо спрашивает Харт

— Ну… надо подумать, может, отрывками что-то и вспомнится. Вот хотя бы про осень — вспоминаю я стихотворение, известное каждому нашему школьнику

— Унылая пора! очей очарованье!

Приятна мне твоя прощальная краса.

Люблю я пышное природы увяданье,

В багрец и в золото одетые леса.

И ветра шум, и свежее дыханье,

И мглой волнистою покрыты небеса,

И редкий солнца луч, и первые морозы,

И отдаленные седой зимы угрозы…

Середину этого довольно длинного стихотворения я, естественно, в упор не помню, в памяти всплывает только еще один отрывок из него, в котором мне на ходу приходится заменить слова “сосед мой” на “баронов”. Прости меня, Александр Сергеевич, гада такого! Но думаю, и тебя самого эта забавная ситуация изрядно бы повеселила. С юмором у нашего светоча все было в порядке.

Зима на подступах — уж роща отряхает

Последние листы с нагих своих ветвей.

Дохнул осенний холод — тропка подмерзает.

Журча еще бежит за мельницу ручей.

Но пруд уже застыл. Бароны поспешают

В раздольные поля с охотою своей,

И страждут кони бешеной забавы,

И будит лай собак уснувшие дубравы.

На мое счастье, впереди, уже слышны людские голоса, среди которых я безошибочно узнаю густой бас гнома Тагрима — так что первые опыты с поэзией приходится свернуть. Хорошего понемножку. Но вообще, нужно, наверное какую-нибудь замену привычной гитаре поискать. Помнится, видел я в Ируте что-то типа нашей старинной лютни — с двойными струнами. На приеме в Ратуше у музыкантов тоже какие-то струнные инструменты были. Может, мне стоит переделать их под себя, потому что шестиструнку я в своей прошлой жизни легко освоил…

— Здравствуй, брат Тагрим! — приветствую я своего делового партнера. Спешиваюсь у коновязи перед Храмом и крепко обнимаю гнома на глазах у изумленных военных.

— Господа, позвольте представить вам Главу клана Стальных Сердец — многоуважаемого гнома Тагрима, моего боевого друга и соратника. Он один из лучших воинов Риона.

Гном довольно крякает и гордо посматривает на моих военачальников. Я тем временем по очереди представляю их ему, начиная естественно с маршала Алистера. Кто-то с Тагримом уже знаком, как например Фридус и майор Нейтгард, но большинство военных видит его в первый раз. При покойном Тиссене гномы были не частыми гостями в Минэе.

— Вы, наверное знаете, что в клане Стальных Сердец делают самое лучшее оружие в Рионе, и Страж Смерти Мевар, которого вы все уже успели оценить, это тоже работа их мастеров. Сегодня Тагрим и его люди представят нам образцы своего оружия, чтобы мы смогли оценить его качество и определиться, что нам потребуется в первую очередь и в каком количестве. А пока всех приглашаю пройти в Храм…

— Князь, а позвольте спросить: когда и где вы сражались вместе с уважаемым Тагримом? — не выдерживает кто-то из вояк — не то, чтобы мы сомневаемся в вашей с ним доблести, но…

— А вот здесь, в Охотничьем Замке и сражались! — хлопаю я ухмыляющегося гнома по плечу — Тагрим со своими людьми помог нам отбить нападение большого отряда инисов. На его личном счету две твари, еще двух уничтожил Мевар. Мы с охраной убили троих. Так что с Тагримом мы, действительно боевые друзья. Без его помощи нам пришлось бы туго.

Пока военные переваривают услышанное, я в сопровождении гнома захожу в Храм. После нашего отъезда коротышки возвели крышу над мощными стенами святилища Айрана, теперь оно приобрело вполне законченный вид. Внутри все блестело чистотой, было тепло и светло — в каждой из чаш, расположенных в углах зала, уже полыхал разведенный гномами огонь. А в большой чаше рядом с алтарем лежали принесенные коротышками дары. Мы с Хартом тоже сложили туда свои подношения, а Фридус с Лукасом тем временем начали подготовку к ритуалу, нанося руны на лучи пентаграммы.

Придворный маг просто купался в энергии, исходящей из источника, и заряжал окружающих своим приподнятым настроением. Даже искусно высеченный в камне лик бородатого бога Огня, казалось, с одобрением взирает на оживление, царящее в его обновленном Храме. Думаю, давно уже Айран не видел столько прихожан в этом заброшенном святилище. А еще сразу двух магов Огня, причем не самых слабых. Честь провести ритуал Лукас уступил Фридусу, и тот сейчас волновался, как юный подмастерье, поправляя и без того идеальные руны. Наконец, нам велели встать вдоль окружности, отмеченной на полу цветным гранитом.

Но тут мой ас-урум за спиной как-то подозрительно радостно тренькнул, и перед дверным проемом замерцало до боли знакомое темное марево. А через секунду из него в зал Храма шагнул старейшина инисов Хейлим. И удивленно уставился на большое скопление людей в мундирах, которые не растерялись, и тут же ощетинились в его сторону клинками. Я даже загордился реакцией своих военачальников…! И придворным магом, который мгновенно сформировал в своих руках светящийся шар, готовый превратиться в “огненный цветок”.

— Спокойно, спокойно… господа! — выступил я вперед, предотвращая кровопролитие — Никакой угрозы нет. Это старейшина Хейлим. Он возглавляет Совет Старейшин кланов дроу.