— Ничего страшного, — сказал Джаг, добавив про себя: «Только и ничего хорошего тоже».

Краф вошел, держа в руке шляпу, которую двеллер выловил из канала Черепов; на вид она не так уж и пострадала.

Каюта была маленькая; в ней едва хватало места для гамаков Джага и Рейшо и маленького откидного столика. Но двеллер был уверен, что Краф немало заплатил за те три каюты, которые он и его спутники занимали на судне. Джаг слышал, как посмеивается команда насчет того, что офицерам пришлось селиться по двое, освобождая место для пассажиров, которым некуда девать денежки.

Двеллер не спрашивал, где волшебник добыл средства на проезд и на все закупленное на берегу, включая новые боевые доспехи для Кобнера — их даже успели специально подогнать по мерке гнома.

Стул в каюте был только один.

— Может быть, предложить вам стул, — начал Джаг, чувствуя все нарастающую между ним и Крафом неловкость.

— Ничего, я посижу в гамаке, — сказал волшебник.

Чтобы добраться до него, ему потребовался всего шаг. Из-за малой высоты помещения гамак висел так низко, что колени старика доставали почти до подбородка.

Двеллер невольно подумал, что уж больно неуклюжая получилась поза для одного из самых грозных волшебников в мире. Он сел за стол.

— Вам удобно?

Краф махнул рукой.

— Пустяки, все в порядке.

«Да уж, — подумал Джаг, — сидеть в такой позе, я-то знаю, удовольствие не из больших». Но возможно, это и к лучшему: так Краф долго здесь не задержится.

Волшебник окинул взглядом крошечную каюту в поисках того, куда можно пристроить шляпу, и наконец просто опустил ее на пол.

— Я хотел с тобой поговорить, — начал он.

— О чем же?

— Мы, похоже, достигли некой мертвой точки, — хмуро произнес Краф. — Признаюсь, я не уверен, как быть дальше. Если мы хотим достигнуть своей цели, нам надо действовать сообща.

— Мы так и делаем…

— Но ты мне не доверяешь.

Двеллеру хотелось опровергнуть эти слова, и не столько потому, что он боялся волшебника (хотя он, конечно, боялся — Джаг наконец увидел, как легко старик превращает человека в жабу, так что больше не оставалось вопросов насчет того, способен ли волшебник на это), сколько потому, что не хотел обидеть старика. Краф скрывал свое истинное лицо за оболочкой резкой надменности, как за боевыми доспехами, но двеллер успел заметить, что он не слишком-то отличается от обычных людей.

— Это так, — вздохнул он.

Волшебник кивнул и, отводя взгляд, добавил:

— Учитывая то, что ты обо мне знаешь, подобное неудивительно. Просто я не рассчитывал, что дела пойдут именно так. И тот факт, что я не могу коснуться этих камней, только все осложняет.

— Каким образом?

— Тебе известно, что больше никто не может взять их в руки — ни я, ни кто другой.

— Известно. Только не вижу, в чем тут осложнение.

— В этом и есть, — сказал Краф. — Если бы я мог их у тебя забрать или нанять для этого кого-нибудь другого, но отказался бы от подобного поступка, тогда, возможно, я сумел бы вернуть хотя бы часть твоего доверия.

— Да, пожалуй, вы правы.

— И, боюсь, проблема эта неразрешима.

— Мы можем не обращать на нее внимания, — заметил двеллер. — Мы все это время так и поступали.

— Но недоверие все равно остается прежним.

Джаг не мог с этим не согласиться.

— А ведь может настать такой момент, что тебе будет необходимо мне доверять.

— Надеюсь, что нет, — отозвался двеллер.

— Однако подобная возможность тем не менее существует.

— Ну, в таком случае нам придется соблюдать особую осторожность.

Воцарилось напряженное молчание, которое нарушал только скрип палубных досок и шум бьющихся о корпус корабля волн. Сверху слышно было, как перекрикиваются матросы.

— Это все? — спросил наконец Джаг.

— Нет. У меня был к тебе еще один вопрос. Ты прочел дневник, который Рейшо нашел в кармане мертвеца, попавшего в ловушку?

— Да.

— И кто он был такой?

Двеллер коротко рассказал все, что сумел узнать об этом человеке. При жизни Лиггон Фарес любил наживу и был полон осознания собственного величия. В его дневнике были описаны события его путешествия из Торвассира; особое внимание уделялось подсчету оскорблений, которые он вынужден был сносить от кучеров, служанок и хозяев таверн. Он собирался, когда достигнет достойного положения, с ними всеми рассчитаться и даже составил в конце дневника список своих будущих жертв.

— И он знал о первой части Книги Времени, — сообщил наконец Джаг.

— Откуда он получил эти сведения?

— Насколько я понял, из тех же источников, что и Великий магистр. Он пишет об этом без особых подробностей, но я удостоверился, что почти все они совпадают. Но некоторые упомянутые им труды Великому магистру знакомы явно не были.

— Из чего можно сделать вывод, что у этого Лиггона Фареса имелся доступ к книгам, которых не было в распоряжении Вика, — сказал Краф.

Двеллер кивнул.

— Я тоже об этом подумал. Всех книг в Библиотеке, как ни хороша моя память и как Великий магистр ни помог мне ее натренировать, я запомнить не в силах.

— Но Вик-то их, наверное, помнит все?

— Думаю, да.

— В таком случае этот человек…

— Либо знал о той другой библиотеке, которую вы упоминали, либо действовал в ее интересах.

Волшебник задумчиво почесал подбородок.

— Альдхрана Кемпуса он не упоминал?

— Нет.

— Тогда, — сказал Краф, — можно сделать вывод, что кроме нас Книгу Времени разыскивает не только Альдхран Кемпус, но и люди из неизвестной нам библиотеки.

— Не только они, — заметил Джаг.

Волшебник недоуменно взглянул на него, но потом понимающе приподнял брови.

— Ах да, этот твой богомол.

— Вот именно. — Двеллер поерзал на стуле. — Вы не думаете, что богомол может быть Привратником?

— Привратник был человеком.

— Это вам он казался человеком. Богомол мне сказал, что люди видят его в таком образе, в каком ожидают увидеть.

— И Привратник был далеко не столь приятным собеседником, каким, по твоим словам, являлся богомол.

— Я вовсе не утверждал, что это существо было приятным собеседником.

— Послушать, как ты о нем говорил, так именно такое впечатление складывается.

В тоне Крафа явно чувствовалась обида и даже определенная ревность. Это было смешно и одновременно грустно — а еще вызывало к старику жалость. Джаг не мог не испытать к нему сочувствия.

— Я не знаю, чего хочет богомол, — заметил он. — Кроме Книги Времени, конечно.

— Чтобы сохранить Междумирье.

— И этот мир.

— Ты в подобное веришь?

Двеллер задумался.

— Я считаю, в первую очередь он стремится сохранить свой собственный мир.

— А как думаешь, это он и его отсутствующий приятель сотворили все расы, населяющие этот мир?

— Не знаю, — честно признался Джаг.

— Хорошо.

Вид у волшебника был довольный.

— Почему хорошо?

— Потому что я тоже не знаю, хотя, скорее, сомневаюсь. А может, мне просто хочется в этом сомневаться. По-моему, легкий скептицизм в данной ситуации весьма полезен.

— Кроме тех случаев, когда он мешает нашим с вами деловым взаимоотношениям.

— Верно, — признал Краф, нахмурившись, и тряхнул головой. — Но все равно меня радует твой скептицизм, подмастерье. Вот если бы на твоем месте был Вик, тогда бы я по этому поводу переживал.

— Почему?

— Потому что Вику свойствен оптимизм по отношению к окружающему миру. Приняв участие в стольких переделках и столкнувшись с таким количеством зла, он все равно готов верить в то, что все хорошо закончится.

— Может, Великий магистр и прав.

— Я предпочитаю подождать и посмотреть.

Волшебник помедлил, потом спросил:

— Могу я еще раз взглянуть на камни?

Джаг после секундного колебания снял с шеи кожаный мешочек и высыпал синие камни. Его он всегда держал при себе — не хотел, чтобы какой-нибудь нечистый на руку матрос потом рассказывал, что у двеллера имеется волшебный мешочек, который невозможно украсть.