Марк поднял брови, давая понять, что даже ребенок соврал бы ловчее.

– Пальто с вешалки упало, – затарахтела сестра, потряхивая пальто. – У вас, кажется, петелька порвалась.

Мгновением позже раздался звук рвущейся петельки.

– Вот, – предприимчивая комбинаторша продемонстрировала выдранную с мясом цепочку.

Протаев даже не усмехнулся. В гробовом молчании он забрал одежду и выхватил из моих рук портмоне. Сконфуженные до слез, мы с сестрой следили, как гость обувался. Вдруг Марк нахмурился, явно к чему-то присматриваясь. К нашему единодушному удивлению, он встал со стула и без спроса толкнул дверь в спальню сестры. Мы с Аней переглянулись.

Учитывая, что гость застал нас за перетряхиванием его личных вещей, он имел право обыскать всю квартиру сверху донизу, проверить каждую полку и чулан.

– Что это? – тихо спросил Протаев, обнаружив Анину версию «Частей тела».

Копия работы Алексея, написанная для зачета, стояла на мольберте у окна, откуда по вечерам падал выгодный свет.

– Это Аня рисовала, – пояснила я. – Она учится в Строгановском училище.

– Я фанатка вашего брата, поэтому выбрала для зачета его работу! Он необыкновенный художник! – затрещала чечетка, словно только и ждала возможности заговорить о кумире.

– Был, – тихо поправил Марк, и у меня опустилось сердце.

– Что? – осеклась ярая поклонница.

Гость полоснул меня острым как бритва взглядом:

– Он был необыкновенным художником. Алекс погиб.

– Ой, – Аня смутилась, прижала ладошку ко рту. – Простите.

– Не извиняйся. Официального заявления еще не давали, откуда тебе знать? – Протаев заставил себя едва заметно улыбнуться: – Ты очень талантлива.

– Спасибо, – пробормотала сестра, вдруг опомнилась и протянула ему паспорт: – Вот. Он тоже выпал из пальто. В смысле, из внутреннего кармана пальто, закрытого на пуговичку…

– Конечно, – согласился Марк и обратился ко мне, пряча иронию: – Прекрасно выглядишь.

Учитывая, что я спала в растянутой футболке с застиранной фотографией известных американских рокеров, комплимент прозвучал двусмысленно, да вовсе комплиментом и не являлся. У меня вспыхнули уши…

Когда за гостем закрылась дверь, мы с сестрой обессиленно сползли по стене на пол.

– Господи, – пробормотала я, растирая ладонями горящее лицо, – так стыдно мне не было с выпускного бала в школе!

Звонок Софьи застал меня на затянувшемся совещании. Город капитулировал перед поздним вечером, уличные фонари боролись со сгущавшейся темнотой, а дороги с высоты последнего этажа выглядели пятнистыми лентами, отороченными светящейся каймой. Номер на экране телефона высветился незнакомый, но внутреннее чутье подсказывало, кто именно пытается достучаться до меня в конце рабочего дня.

– Мне надо ответить, – тоненьким голоском объявила я шефу, оборванному на полуслове нахальной мелодией рингтона. – Это очень важно!

Принимать личные звонки на совещании, тем паче выходить из душной переговорной комнаты в «Волшебном ключике» приравнивалось к одному из смертных грехов. Бородатый, дородный Иванович, которому шуба Деда Мороза шла, как иным костюм от Бриони, выкатил воспаленные глаза.

– У нас на носу Хеллоуин в детском саду на Рублевке! Мармеладные конфеты в форме черепа, вот что сейчас очень важно! – зарычал он. – Не вернешься через пять минут – лишу квартальной премии!

– Опять? – возмущенно пробурчала я и как можно быстрее выскочила в общее помещение, разделенное перегородками на клети-комнатушки. Почти все лампы были выключены, офис утопал в полумраке.

– Почему так долго не отвечала? – набросилась на меня Софья после короткого приветствия, голос ее звучал хрипло и надорванно, как после долгих рыданий. – Я думала, что ты совсем не возьмешь трубку!

– Я была занята.

– Я хочу знать.

– Что именно?

– Все! Я хочу знать все! Когда он появился, что он делал, как выглядел? – собеседница говорила со слезами в голосе. Вдруг мне показалось, что она пьяна. – Помнишь мой портрет? Я вдруг подумала, что Алекс ненавидел этот портрет, считал его безвкусным.

– Мы можем встретиться… – предложила я, догадываясь, что бедняга пребывала в шоке, но Софья оборвала меня на середине фразы:

– Я не могу выйти на публику. Не в таком виде, в каком сейчас нахожусь. Ты должна понять. Приезжай ко мне, – попросила она.

Внезапно в затылок повеяло ледяным дыханием. По спине побежали испуганные мурашки. Я оцепенела, когда в темном окне увидела, что прямо за плечом отражался промокший насквозь, печальный Алексей. Призрак медленно покачал головой, словно отговаривая меня от очередной встречи с бывшей невестой. Зажмурившись, как в детстве, я спряталась от страшного видения.

– Пожалуйста… – прошептала Софья в трубку, а следом раздался такой жалобный всхлип, от какого даже у черствого тирана дрогнуло бы сердце.

– Хорошо, – открыв глаза, я обнаружила, что Алексей уже исчез. – Скоро буду.

Мысленно распрощавшись с квартальной премией, решительным шагом я направилась в свой рабочий закуток и, забрав пальто с сумкой, тихонечко улизнула из офиса в самый разгар совещания.

Высотка, где жила Софья, довлела над темной массой сталинских домов и выглядела неприлично нарядной: так расфуфыренная девчонка красуется на фоне одетых в школьную форму одноклассниц.

Автобус преодолел ярко освещенный бойкий проспект и покатил по старым улицам между одинаковых домов с полутемными дворами, где прятались сомнительного вида продуктовые магазины. Выйдя на нужной остановке, я оказалась перед каким-то административным зданием и пустынной автостоянкой. Судя по всему, до жилого комплекса предстоял неприятный путь по безлюдным сонным переулкам.

И в этот момент под перчаткой на среднем пальце стало нагреваться кольцо. Ускорив шаг, я скукожилась всем телом. Ободок превращался в огненные тиски, прожигавшие палец до самых костей.

Мимо, разгоняя настороженную тишину гудением двигателя, проехала машина. Навстречу мне шли двое молодых людей. На узком тротуаре я проскочила между парнями и тут услышала уже знакомое потустороннее хихиканье. На затылке шевелились волосы.

Не смотреть!

Сердце ухало в груди как сумасшедшее. Меня бросило в жар.

– Девушка! – прозвучало сзади.

Я сорвалась с места. Перед глазами запрыгали незнакомые улицы, тротуары, отгороженные от узких дорог старыми железными оградками. В груди горело, останавливалось дыхание.

Неожиданно пришло ощущение, что преследователи исчезли, и я, задыхаясь, остановилась. Вокруг дремал пустой двор сталинского дома, прятавший от случайных прохожих облезлые кирпичные стены, черные провалы подвалов и коряжистые деревья. Светилась всего пара фонарей да вывеска зоомагазина с половиной перегоревших лампочек. Пахло мусором и перегнившими листьями.

Мне почти удалось убедить саму себя, что я превращаюсь в неврастеника с фобией преследования – и тут же вновь до меня донесся приближающийся потусторонний шепот. Я услышала их быстрее, чем увидела. Двое молодых людей уже не бежали, вероятно решив, что достаточно загнали жертву.

Они приближались. Тишина двора наполнилась неразборчивыми потусторонними шепотками, но страшнее их были голоса преследователей:

– Девушка, вы уронили перчатку!

Смешно, но одна перчатка действительно потерялась, открыв жгущее палец колдовское кольцо.

На уроках самообороны говорили, что в случае нападения нужно делать одну-единственную вещь, спасшую жизнь не одному герою, – бежать что есть духу. Недолго думая, я развернулась, чтобы броситься наутек, но тут раздался еще один ужасающий звук – хруст сломанного каблука. Немедленно провалившись, нога странно вывернулась. Лодыжку охватила жгучая боль, и, разбив в кровь ладони, я шлепнулась на мокрый асфальт.

Я поднялась и опять попыталась бежать, хромая на одну ногу, но сильная мужская лапища схватила меня за косу, заставляя заорать от боли. Через секунду меня опрокинули на колени рядом с наваленным беспорядочной горой строительным мусором.