Моя бедная Фанни. Остаться вдовой с двумя детьми, а ведь ей еще нет и двадцати. Ее судьба волнует меня больше собственной. Для меня все закончится быстро, а Фанни придется страдать еще сорок лет, если люди начнут вымещать на ней свою злобу. Я лишь хочу, чтобы Бог учел тяжесть моих страданий и избавил от них Фанни. Я должен поговорить с Джеймсом Хоупом. Какая подходящая у него фамилия![22] Я должен вверить ему мою маленькую семью.

Скоро Рождество, Рашель испекла торт для Ньютонов. Харрис собирался отнести его на Грин-стрит во второй половине дня, после работы. Грандисон смотрел на торт и думал, что доктор Ньютон предпочел бы получить труп для работы в домашней лаборатории, но рассудил, что для такого подарка время, пожалуй, неудачное. Рашель прекрасно знала, чего обычно ждут по большим праздникам. Она общалась с людьми, заходила в гости к новым подругам, с которыми познакомилась в церкви, тогда как он теперь людей сторонился, страшась говорить с теми, кого, не дай Бог, мог увидеть совсем в другом месте.

Он принес торт к Ньютонам, постучал в дверь черного хода, ожидая, что ее откроют до того, как он прикоснется к дереву. Подождал минуту, другую, никто не вышел. Постучал сильнее, не понимая причины задержки. При таком количестве слуг, как у Ньютонов, дверь должна была открыться, как только его нога ступила на крыльцо. Чем это они заняты?

Наконец, после того как он постучал в третий раз, уже изо всей силы, дверь открыла сама Фанни. Он улыбнулся, протянул ей завернутый в бумагу рождественский подарок, но, увидев выражение ее лица, отступил на шаг. И слова приветствия застряли в горле. Она снова была беременна, и он это знал. Живот выпирал далеко вперед, то есть до родов оставалось совсем ничего. Но потряс его не живот, а ее лицо. Казалось, она не ела и не спала целую неделю. Глаза ввалились, ресницы дрожали, лицо напоминало маску. На мгновение он даже решил, что Фанни его не узнала.

— Моя Рашель испекла для вас торт, — пробормотал он. — На Рождество.

Она кивнула, отступила назад, давая ему пройти.

— Поставь на стол.

Он поставил торт. В доме царила непривычная тишина. Наверху не играл крошка Мэдисон, не суетились слуги, готовя дом к празднику, было тихо как на кладбище. Он вновь повернулся к Фанни, которая смотрела на завернутый в бумагу торт, будто видела его впервые.

— Ты в порядке? — спросил Харрис. — Может, позвать миз Альтею?

Фанни покачала головой.

— Она уже приходила. Забрала маленького Мэдисона, чтобы я могла побыть с Джорджем. Остальных слуг я тоже отослала. Генри, разумеется, остался. Он не покинул бы Джорджа.

Значит, что-то случилось с доктором Джорджем. Что-то плохое. Фанни сама выглядела полумертвой.

— Мне сходить за доктором Ивом?

— Он приходил утром. И доктор Гарвин. Они ничего не могут сделать. Джордж сразу сказал мне об этом, но я не поверила. Думала, эти напыщенные доктора хоть что-то могут. Но, как выяснилось, нет. Они не могут.

— Ему плохо?

— Он умирает. У него столбняк. Ты знаешь, что это такое?

Харрис кивнул. Столбняк. Да. Об этой болезни рассказывали на занятиях, но ничего не говорили о способе ее лечения. Только перечисляли ужасные симптомы в надежде, что никому не доведется их увидеть. По его телу пробежала дрожь.

— Они уверены?

— Джордж уверен. Сам поставил себе диагноз. Другие подтвердили. Не поверила только я. Теперь, впрочем, верю. Сижу с ним сколько могу. Час за часом. Наблюдаю, как он борется с болью. Борется с желанием закричать. Потом ухожу, и меня рвет. Возвращаюсь и снова сижу.

— Я могу тебя подменить.

— Нет! — Она выкрикнула это так громко, что он вздрогнул. Глубоко вдохнула, похоже, совладала с нервами. — Нет, большое вам спасибо, мистер Харрис, но я не позволю вам увидеть его.

— Но если доктор Джордж умирает…

— Именно поэтому. Вы думаете, я не знаю, чем вы занимаетесь в медицинском колледже? Уборщик, так они вас называют. Уборщик. Я знаю, каковы ваши настоящие обязанности, мистер Харрис. Давно знала. Ничего не имею против. Я знаю, что врачей нужно учить, и учеба эта нелегкая. Но в этом доме у вас ничего не получится. Я не позволю вам забрать тело моего мужа, слышите?

— Я только хотел помочь вам, — мягко возразил он, — попрощаться с ним.

— Вы так говорите. Но он уже ослаб. Наполовину сошел с ума от боли и может пообещать что угодно. Может сам предложить свое тело для исследований из чувства долга перед медицинским колледжем, но я этого не допущу. Моего мужа похоронят как должно, мистер Харрис. Он и так настрадался!

«Это не больно, — хотелось ему сказать. — Если ты мертв, то уже ничего не чувствуешь». Но конечно же, он промолчал. Знал, о чьей боли думает Фанни, и какие бы пожелания ни высказал доктор Джордж, надо беречь чувства живых, а не мертвых. А потому следовало побыстрее успокоить ее, и как можно меньше с ней спорить. Он сомневался, что другие врачи согласились бы взять тело Джорджа Ньютона. Оно слишком наглядно показало бы им, сколь близка смерть, и он радовался, что ему не придется доставлять это тело в медицинский колледж. Пусть доктор покоится на кладбище, в Огасте хватало и других тел.

— Тогда я пойду, мисс Фанни. — Он поклонился, как было принято у белых, словно это могло ее успокоить. — Но я думаю, один из врачей должен прийти и убедиться, что вы здоровы. И мы будем молиться за вас обоих, Рашель и я. Молиться за то, чтобы он смог через это пройти.

То была ложь. Он никогда не молился. А если бы начал, то попросил бы Бога послать доктору Джорджу быструю смерть. При столбняке лучшего исхода быть не могло.

Доктор Джордж умер вскоре после наступления нового, 1860 года. Проболел он всего две недели, но смерть его была такой мучительной, что дни тянулись как месяцы. Грандисон пришел на похороны доктора, но старался не попадаться Фанни на глаза, чтобы вновь не расстроить ее. От горя она могла наговорить лишнего. Врачи, разумеется, знали, чем он занимался по ночам, но не весь город. Он полагал, что большая часть жителей Огасты пришла бы на похороны доктора Джорджа, если бы не его женитьба на цветной. А так прибыли только коллеги-врачи, студенты и бизнесмены, тогда как их жены и дочери остались дома, заявив, что не вынесут вида его вдовы. Хотя никому не удалось бы увидеть, какого цвета у нее кожа, под черными одеждами и вуалью. Она опиралась на руку мистера Джеймса Хоупа, словно он был мачтой ее тонущего корабля.

— Оставить восемнадцатилетнюю вдову. — Мисс Альтея, в строгом черном платье, с покрасневшими от слез глазами, тяжело вздохнула. — Я надеялась, у моей дочери будет лучшая судьба.

Он кивнул.

— У нее все будет хорошо. Доктор Джордж об этом позаботился.

Мисс Альтея одарила его взглядом, какой обычно приберегала для одного из своих детей, сотворивших очередную глупость.

— Она возвращается домой, знаешь ли. В последние дни доктор Джордж уже мало соображал, чтобы оформить завещание, и мистеру Джеймсу Хоупу придется продать дом на Грин-стрит. Он, правда, дал слово построить ей новый дом, в Эллисе. В квартале от Броуд-стрит. Надо еще подумать обо всех людях доктора Джорджа, да и тех, кто жил у Таттла. В общем, у Фанни будет собственный дом, но я рада, что пока она поживет у меня. Тем более что ребенок появится со дня на день, если она переживет горе. Мы должны молиться за нее, мистер Харрис.

Грандисон смотрел мимо нее на высокого светловолосого шотландца, который трогательно оберегал беременную молодую вдову, и задавался вопросом: а может, на эту молитву уже получен положительный ответ?

Теперь подвал был вымощен костями. Каждый семестр, когда анатомический класс заканчивал изучение человеческого тела, останки приносили ему с поручением избавиться от них. Он, разумеется, не мог перезахоронить их на кладбище или выбросить: не дай Бог, найдут и сообразят, что это такое. Оставалось одно — раскладывать на полу и засыпать негашеной известью в подвале здания медицинского колледжа на Телфер-стрит. Сколько тел там уже лежало? Он давно сбился со счета. К счастью, лица воскрешенных и воспоминания о них стирались в памяти. Потому что работа давно уже стала рутинной. Иногда, конечно, он задавал себе вопрос: а вдруг подвал вибрирует от криков, которых он не слышит и именно по этой причине кот, живущий в здании, не суется туда? Негашеная известь «съедала» остатки плоти и «убивала» запах, но он думал о том, что какая-то часть оставалась в целости и сохранности и что будет в Судный день, когда, по словам проповедника, восстанут мертвые? Но кому предстояло держать ответ за перемешанные кости? Ему? Доктору Джорджу? Студентам, препарировавшим трупы? Иногда, насыпая негашеную известь на очередную порцию костей, он представлял себе, как доктор Джордж из-за железного забора, огораживающего рай для белых, смотрит на сердитую толпу цветных ангелов, потрясающих кулаками.