– Да уж, – согласилась Чарлин, вернувшаяся из салона первого класса, чтобы посмотреть на процессию. – А ведь симпатичный парень, черт возьми, только странный какой-то.

– Посмотрел бы я на тебя, если бы ты с ним в Нуэво-Йорке столкнулась. Если они, конечно, не свистят.

– Посмотрела бы я на их лица, когда они узнают, как мы с ним легко разделались.

Все дружно хохотнули и поволокли обвисшее тело вниз по трапу.

Эббота погрузили в стоящий рядом фургон без всяких опознавательных знаков, внутри его поместили на носилки и тут же крепко привязали. После этого руки и ноги арестованного закрепили дополнительными ремнями. Две женщины в белом снимали показания деятельности его жизненных органов. У них наготове были шприцы, чтобы, если вдруг он проявит какие-либо признаки пробуждения, тут же продлить его сон.

Под шум дождя двигатель фургона завелся почти неслышно. Позади торопливо покидали самолет полицейские и боевики, многие из них еще по дороге к автобусу отстегнули прозрачные шлемы. Они тихо переговаривались, довольные тем, что операция прошла столь тихо.

Говоря словами одного из них: «Много шума из ничего».

Он тонул в глазу Лайзы. Глаз был ярко голубой, будто вспышка. По-новому голубой, по-ледяному голубой, глупо голубой, как он сказал как-то раз. Не голубизна удивляла, удивляло, что глаз целиком из воды.

Он упал в него откуда-то сверху, беспомощно размахивая руками, суча ногами, беспорядочно крутясь в полете, пока наконец не ударился о глазную гладь и не погрузился сразу метров на десять. Отчаянно барахтаясь, он устремился назад к воздуху, пока не вынырнул наконец на поверхность глаза.

После этого он до боли в мышцах греб к берегу, изо всех сил устремляясь к высокому откосу плоти, опоясывавшему жидкость. Глазная гладь серебрилась в свете луны, сияющей высоко над головой. Слышно было, как слезы накатывают на далекий берег, и солеными брызгами вздымаются в углах этого офтальмологического океана и падают в небо, на мгновение заслоняя серп луны.

Устав плыть, он перевернулся на спину и решил немного отдохнуть. Тут его взору открылось огромное веко, хрупкие черные ресницы, изгибаясь, исчезали в ночи, напоминая остов сгоревшего в пожаре иноземного здания. Ресницы слегка подрагивали. Она плакала.

Что удивительно: даже в темноте вода оставалась ярко-голубой. Это была та чистая голубизна, которую видно через арктические паковые льды. Он знал, как тяжело ей дается не моргать, дабы не сокрушить его, и постарался плыть быстрее, как можно быстрее. Но вода была густая. Она обволакивала, не пускала. Он устал, так устал, что тогда не выдержал и моргнул сам.

Ночное небо исчезло, и вместо него появилась неясная водянистая мгла. Эббот не стал целиком открывать глаза навстречу ей, лишь приоткрыл крошечную щелочку, достаточную чтобы убедиться, что он пришел в себя и находится в полном сознании.

Вокруг слышались голоса, гулко разносящиеся в воздухе. Незримые тени произносили неясные слоги. Эббот тихо лежал, прислушивался, подглядывал, и пелена постепенно спадала с глаз.

Что-то вроде больницы. Итак, он в какой-то больнице. Но это не просто больница, поскольку на окнах металлические решетки. Выяснилось, что не поворачивая головы, Эрик может взглянуть на свое тело.

Он увидел, что грудь его перепоясана ремнями, а чуть-чуть пошевелив ногой, убедился, что и там путы. Один ремень прихватывал бедро, другой колено, третий голень, а четвертый закреплял лодыжку.

По соседству стояли еще койки. Большинство из них были заняты людьми, голоса которых он смутно слышал. Некоторые сидели. Многие лежали. Свет давали длинные люминесцентные трубки, помещенные под высоким потолком. Стены казались скорее не выкрашенными, а эмалированными в бледно-голубой цвет. Создавалось впечатление, что это сплошной пластик, но Эрик знал, что на самом-то деле это краска.

Двое или трое кричали в полный голос, но смысла в этом улавливалось не больше, чем в предыдущем шепоте. Изредка у изножия его кровати мелькали люди в белом, не обращая на него ни малейшего внимания. Были среди них и мужчины и женщины. На белой униформе красовались красные нашивки. Они напомнили Эбботу стальные прутья, которыми были закрыты высокие окна.

Прошло еще какое-то время, и у его кровати появилось двое новых. Как только он определил, что они направляются к нему, он тут же закрыл глаза и постарался застыть в полной неподвижности. Он слышал над собой их дыхание, кожей ощущал их взгляды у себя на лице.

– Вы в самом деле думаете, что эти ремни необходимы? – спросил вдруг женский голос.

– Не знаю, доктор, – ответил мужчина. – Когда его сюда поместили, со мной не посоветовались.

– Мне это кажется излишним, – сказала женщина. Тревога, проявившаяся в ее голосе была скорее профессионального, нежели человеческого свойства. – Я вообще не понимаю, какой вред может причинить человек, который до такой степени накачан всякой химией.

– Согласен, доктор. Конечно, это добавляет работы дежурной сестре, но ведь инструкции они нам дали совершенно не двусмысленные.

– Какая трата времени и денег. – Последовала короткая пауза, после которой Эрик услышал, как дважды пропищал наручный терминал. – Да в него столько топаломина и эндозита-Б вкачали, что можно целый взвод солдат обезвредить. Это ведь само по себе опасно для здоровья.

– Я говорил, – сказал мужской голос. – Но им, похоже, дела нет, восстановятся ли у него двигательные функции или не восстановятся. Они просто хотят, чтобы он был живым, но все время пребывал в бессознательном состоянии.

– Ладно, не переживайте, Чарльз, – сказала женщина. – Показания мы все время снимаем, так что выкарабкается как-нибудь.

– Может и выкарабкается, но я не вижу никаких медицинских показателей, чтобы подвергать его тело инъекциям в таком объеме. Ведь это граничит с полной токсикацией. Не дай Бог, что случится, а нам потом отвечать.

– Ничего не случится, Чарльз, – успокаивающе сказала женщина. – Да и во всяком случае, он ведь не гражданин Европы. Сегодня к девяти вечера прибудет бригада из Северной Америки и примет его. Так что скоро мы сбагрим парня и больше не увидим.

– Это верно, но я вот все думаю о нем, – вслух размышлял мужчина. Последовала долгая пауза, после чего он сказал: – Интересно, что же можно, черт возьми, натворить, чтобы заслужить такое обращение. Интересно, из-за чего за ним охотились?

– Ни малейшего представления, Чарльз. Да мне, в общем-то, все равно. Может, он убийца, может, просто воришка какой. Не нам судить, наше дело лечить. Но если честно, то я ваши опасения разделяю. Поскорей бы уж его от нас забрали.

– А мне наплевать, что он сделал, мне просто противно, что человека вот так связывают.

– Его это не беспокоит, Чарльз. Он ведь вообще ничего сейчас не чувствует. Вы же сами знаете.

Они еще поговорили, употребляя по большей части специальные медицинские термины, не знакомые Эрику, после чего ушли.

«Интересно, сколько сейчас времени», – подумал он. Сквозь зарешеченные окна проникал тусклый свет. Через какое-то время Эббот аккуратно приоткрыл один глаз.

Итак, за ним прибудут сегодня вечером. Кто прибудет? Бригада из Северной Америки. А в составе бригады наверняка Тархун или его посланцы. Они заберут его отсюда, отправят обратно в Нуэво-Йорк. А что дальше? Он понятия не имел, и даже вообразить себе не мог. Да и желания узнать, что с ним там будет, у него не было ни малейшего, поскольку он не может позволить, чтобы противники снова проложили целый океан между ним и Лайзой.

Как же они его вычислили? Может кто-то в аэропорте узнал его по описанию, составленному по словам служащего, услугами которого он воспользовался в нуэво-йоркской терминальной службе? Эрик припомнил, как приземлился самолет, как пилот раздраженно объявил, что высадка задерживается, как женщина с дочкой шли по проходу и вдруг упали безо всякой на то причины, как он бежал, отчаянно бежал к заднему выходу, не вдыхая ничего, ничего не чувствуя, как отчаянно потянулся к ручке. Бесспорно, средство, которым они воспользовались, было без запаха, мощным и быстродействующим.