Август 1865, Российская империя, Калуга

Филиппу Мак-Гортасу не особо нравилась Россия. Нет, тут скорее иное. «Дикому» из полка Гробовщиков понравился Санкт-Петербург, оставила сложное, но приятное впечатление Москва, а вот то, что находилось за пределами крупных городов, вызывало смесь лёгкой тоски и едва заметного неприятия. Слишком велика была разница между городами, в которых большая — ну или весьма заметная — часть людей оставляла по себе приятное впечатление и, как это тут называлось, деревней. Какие-то странные общины, где все связаны со всеми и сложно вырваться. Понимание того, что русские крестьяне недавно были если и не рабами в полной мере, то сильно зависимыми от дворянства. Какая-то откровенная дремучесть и огромная пропасть между городом и деревней, причём, что логично, отнюдь не в пользу последней.

А всё это ему приходилось изучать. Всё, начиная от собственно русского языка и заканчивая бытом всех сословий. Так было нужно, так ему приказали. Приказы же сперва лейтенант Дикой Стаи, а теперь капитан привык исполнять досконально. Какой именно он получил приказ? Врасти в атмосферу Российской империи, научиться представать если и не полностью своим, так хотя бы подданным русского императора во втором поколении. Задача исполнимая, потому как в России хватало выходцев из самых разных европейских стран, в том числе и с шотландскими корнями.

Тайный резидент американской разведки в пускай и союзной державе? Вовсе нет. Мак-Гортас въехал в Россию на абсолютно законных основаниях, в качестве одного из достаточно многочисленных советников и консультантов по использованию нового оружия. Часть из таких советников и впрямь советовала. Ну а часть оставшаяся… чем только не занималась, совмещая официальное прикрытие с настоящими своими делами. Филипп, равно как и подобранная им малая группа, специализировались на решении проблем в стиле ганфайтеров. В том смысле, что убирали проблему вместе с людьми, её представляющими. Только готовили их для подобного не абы как, а тщательно, приберегая для действительно подходящего случая. Для такого, который представился сейчас, ради которого были приложены немалые усилия самой сестрой создателя Дикой Стаи, Марией Станич. Потому и Калуга. Даже не сам город, а пребывание поблизости. Вместе с тем и в городской черте имелись люди, внимательно смотрящие за происходящим там, готовые подать сигнал в нужное время.

Имам Шамиль, вот кто являлся целью. Он сам, а также те, кто должны были вывести его из Калуги и попробовать проскользнуть через все исконно русские земли на мусульманские территории на Кавказе. Сложная для них всех задача? Вне всякого сомнения. Однако слишком оказались напуганными что сам Шамиль, что оставшиеся в живых и верными имаму наибы с мюридами. Повешенный в Нью-Йорке по приговору Международного трибунала правитель Коканда Алимкул Хасанбий-угли, выданный туда Россией без тени сомнений и с полным пониманием исхода данного суда. Обещание из Американской империи всяческим образом помогать и содействовать ловле, а затем преданию суду всех тех, кто совершал преступления против европейской цивилизации. И дошедшие — точнее сказать, специально доведённые — до приближённых Шамиля и его сына Мухаммад-Шали, некоторое время тому назад служившего в Конвое Его Императорского Величества. Служившего, потому как Александр II с не столь и давних пор, склоняясь к панславистской партии Игнатьева. Черняева и особенно своего сына Александра Александровича, показывал резкое уменьшение веры всем неевропейцам, а кавказцам так и особенно. Держать же сына давнего и неизменного врага России в собственном конвое — это уже попахивало если не безумием, то первыми признаками скудости ума. Так, по крайней мере, считал как сам Филипп Мак-Гортас, так и все члены его группы.

Как бы то ни было, а перепуганный Мухаммад-Шали попытался было сперва метнуться к императору, однако… Получить аудиенцию у Александра II было не так и просто. Прямого доступа ко двору и тем более придворного чина сын имама не имел, в Конвое уже не состоял, а завязанные было знакомства теперь мало чем могли помочь. Одни сторонники мягкого умиротворения уже покорённого Кавказа были удалены от императора заодно с партией Горчакова, другие опасались поддержкой явно впавшего в немилость повредить собственным интересам. Третьи… О, те и хотели бы что-то сделать, но были лишены подобной возможности. Вот и вынужден оказался Мухаммад-Шали, не добившийся встречи ни с самим императором, ни с кем-либо из его приближённых писать тревожные письма тем, на кого точно мог рассчитывать — мюридам отца. Сам же, сказавшись больным, несколько дней изображая ту самую болезнь, затем поспешил в Калугу.

Шамиль, понятное дело, обеспокоился. Дикарь то дикарь, но то самое звериное чутьё на опасность у него имелось. Сильно развитое, учитывая то, как долго он ухитрялся ускользать от русских войск, что раз за разом уничтожали его войска, приближённых, но до самого имама добрались лишь после долгих попыток. Обеспокоившись же, стал готовиться к бегству, но вместе с тем издал тревожный вопль, переложенный пером и чернилами на бумагу.

Вроде бы естественная попытка, разумная попытка, но вместе с тем обречённая на неудачу. Сложно передать послание императору, когда изначальный состав приставленных к Шамилю и его семейству офицеров сменился на иной, куда как менее расположенный к пониманию и сочувствию. Не просто так сменившихся, разумеется, а по приказу военного министра, который, в свою очередь, ну никак не мог отказать Александру Александровичу в такой невеликой просьбе. Да и не пустая она была, а вызванная опасениями насчёт того, что глава приставов, генерал Богуславский… слишком уж глубоко увлекся не просто арабским языком, но ещё и собственно исламом. Перевод на русский Корана, иных религиозных текстов. Постоянное общение с турками, допуск с Шамилю его наибов и мюридов. В общем, при желании можно было выставить всё это в дурном свете, тем самым показав прошлый состав приставов недостаточно надёжным, симпатизирующим охраняемому и нуждающимся в скорейшей замене.

Она и произошла. На месте генерала Богуславского оказался генерал-майор Ростислав Фадеев — личность довольно неоднозначная, но вместе с тем абсолютно верная идеям панславизма. И он уж точно не собирался создавать Шамилю удобных и комфортных условий для связи с единомышленниками. Что до письма императору… Фадееву хватило намёка от великого князя Александра, чтобы письмо сперва подвергнуть перлюстрации, а затем, обнаружив жалобы и опасения за собственную безопасность… утерять. Более десятка лет отвоевавший на Кавказе Фадеев не считал необходимым руководствоваться правилами по отношению к тем, кого искренне презирал и уж точно не считал себе равными. Именно такой человек и нужен был как глава приставов при бывшем имаме.

Смена приставов. Показательно недоброжелательное и презрительное отношение Фадеева и состоящих при нём остальных приставов, замена переводчика из местных татар на поручика Маевского, потерявшего на Кавказе брата, дважды раненого и успевшего побывать в земляной яме в плену. О, этот переводчик готов был лично пристрелить Шамиля и сдерживался лишь по причине того, что ему нравилось видеть, как бывший имам начинает чувствовать себя… неуютно. Суета, постепенно разгорающаяся паника — именно это и требовалось. Ну откуда было знать что сынку Шамиля, что самому имаму, что прочим о уже свершившейся договорённости Марии Станич и великого князя Александра касаемо того, что Шамилю действительно лучше всего будет умереть при попытке к бегству. А уж способы для провокации имелись в избытке. Первыми шагами, помимо собственно создания соответствующего фона в американской и европейской прессе было отсечение Шамиля и его родственников от самой возможности подобраться к императору. Придворные, понимающие, с какого направления и в чьи паруса начинал дуть свежий ветер, предпочитали понравиться великому князю Александру и панславистской партии, а вовсе не какому-то там сыну бывшего имама. Другое дело, что особо осторожные поспешили довести сведения о происходящем и до Москвы, где сейчас находился цесаревич Николай и почти постоянно пребывающий при нём в последнее время Горчаков. А уж после этого…