— Да, — сказала она наконец утомленно, — я верю в свободу. Даже если мои взгляды в родной Системе в настоящее время критикуют.

Армада с удивлением узнала о том, что среди масс рабов Социального Союза Земли жива идея свободы, в особенности политической свободы. Рогниус Кирк во время проповедей с кафедры церкви Христа-Космонавта Седьмого Дня рисовал Землю в совсем иных красках.

— Ну хорошо, — спросила наконец Армада, — если там и в самом деле существовали свободы, как ты говоришь, почему же они теперь подвергаются нападкам?

Флер вкратце поведала ей о кризисе Мирового Правительства, возникшем в связи с поставками хитинового протеина.

Ответ Армады был вполне типичен для мышления горцев.

— Почему же тогда не распределить его по справедливости? — поинтересовалась она. — Или вообще отказаться от него и просто быть самими собой? Все равно его недостаточно, чтобы дать бессмертие всем, и нельзя добывать его больше, чем мы сейчас. У нас сейчас максимальная производительность.

Когда Флер ответила. Армада погрузилась в долгое раздумье. Маячила перспектива войны с Космическими Силами, возможно, она уже шла, и ее семейство, ее народ оказался препятствием для остальной расы — горстка людей, стоящая между огромным человечеством и лекарством продления жизни, к которому оно неудержимо стремилось, Порыв ветра подбросил флайер, он качнулся и вывел Флер из мечтательных раздумий. Скоро — очень скоро — вызванная действием фарамола эйфория прошла, и она почувствовала, что силы покидают ее. До ее следующей вахты воды не будет, и нечем было смочить иссохший рот. Она подставила лицо ветру, надеясь хоть так получить немного влаги, — но тщетно. «Ой, что с моей кожей будет от обезвоживания!» — подумала Флер и тут же самой стало смешно: что толку беспокоиться из-за морщин, если следующего дня наверняка не пережить? «Сил уже не осталось, и мы наверняка сбились с курса. Иначе бы уже хоть что-то увидели…» Флер с почти физической болью подумала о проклятых, сводящих с ума и неуловимых горах. Куда они делись? Убегают и убегают за горизонт?

Она открыла новый пакет с фарамолом и достала крупинку.

Это было восхитительное вещество — неудивительно, что из-за него сражались миры. Флер заметила, что стала с нетерпением ждать очередного приема. Мягкое, прекрасное чувство контроля над собой, благополучия и силы вернулось сразу же, как только фарамол проник в кровь. Снова она забыла про боль и жажду. Но снова вернулось прежнее чувство вины, забавно — перед ней выросло лицо Тана Убу и его указующий перст. На этот раз Флер избавилась от него легче. Чтобы выжить, нужно принимать пурпурные зернышки. Другого способа нет.

На пятые сутки путешествие стало настоящей пыткой. Армада и Флер были истощены, ремни и пластинки, удерживавшие их, впились в тело. На плечах и бедрах Армады пролежни превратились в язвы. У Флер не хватало сил даже повернуть штурвал — она оставила это компьютеру. В тот день им не удалось найти хорошего вечернего восходящего потока, чтобы подняться повыше для ночного планирующего полета. Еще задолго до рассвета им пришлось разрядить батареи, чтобы удержаться над огромным водным пространством, смутно маячившим внизу в лунном свете, а затем начать крутить педали, отчаянно напрягая уставшие ноги и выжимая из обессиленных тел все, что можно.

С первыми лучами рассвета они обнаружили, что барахтаются над самой верхушкой поросшего лесом холма. Рельеф изменился, однако в предрассветной мгле трудно было сказать как именно. Впереди находился еще один холм, и в низких рваных облаках прятались верхушки нескольких высоких деревьев. Крутя педали изо всех сил, Флер видела, что им предстоит зацепить верхние ветви. Маячившие впереди темные контуры возносились над окрестным лесом на три сотни метров, и черные ветви готовы были вцепиться. Флер почувствовала, как замерло сердце. Вместе с Армадой они нажали на педали; малейшее касание о ветви — и крошечный аппаратик неизбежно рухнул бы вниз.

И тут стало ясно, что Флер полностью исчерпала силы. Даже фарамол не мог заставить ее ноги крутить педали, и, хотя Армада крутила пропеллер, они не набирали высоту, хотя и не теряли, но этого было явно недостаточно.

Вдруг из глотки Флер вырвался рев, крик вызова, хоть и на высоких нотах, — это открылись скрытые резервы, которых она и подозревать у себя не могла. Крик ее слился с воем Армады, и обе они, вопя, как коты в драке, как-то увеличили скорость. Но деревья приближались, и вдруг в последний момент порыв попутного ветра подбросил их на несколько спасительных метров.

Оказавшись снова над деревьями, они пересекли затем ущелье, в гранитных стенах которого стремился к Ирурупуп один из его огромных притоков. Небо стало светлее, и вскоре заработали солнечные батареи на крыльях.

Весь тоскливый восьмой день Флер не сводила глаз с горизонта на севере, выискивая хоть какие-нибудь признаки гор, — но не видела ничего, кроме леса, и ни о чем не могла думать, как только о пульсирующей боли в тех местах, где тело ее опиралось на провонявшую обивку. Попытки подвинуться или повернуться не помогали — непрерывная боль не утихала. И во сне, и наяву, а чаще между явью и сном висящая в аппарате Флер чувствовала, что горизонт их дразнит. В ее тюремной камере было так тесно, что ни коснуться ног и ни почесаться, но решетку можно было выломать голыми руками, а за ней манил к себе бескрайний зеленый мир.

Когда Бени в очередной раз начало клониться к горизонту, они принялись выискивать кружащих в восходящих потоках стервятников. В очередной раз поднялись они в более холодный воздух в лучах уже меркнущего света, и когда флайер выбросило из термального потока вверх, Армада заметила на горизонте на севере яркие зазубрины, от которых все еще отражались лучи Бени.

— Смотри, — хрипло прошептала она трясущейся от холода Флер, ослабевшей и больной. — Это вершина горы Фандан — мы почти у цели.

Однако когда Флер подняла голову, последние отблески уже исчезли, и лишь тусклый свет Бледной Луны, уже высоко поднявшейся на востоке, освещал горизонт.

На десятый день кончилась вода, а от запасов фарамола осталась половина. Обе женщины были на грани забытья. Флер не могла больше поднять голову, и Армада, явно более сильная, стала беспокоиться, не задохнется ли ее спутница, уткнувшись лицом в обивку. Но разбудить Флер было невозможно, а Армада не могла тратить силы ни на что, кроме управления аппаратом.

Теперь они умирали, на десять дней отодвинув с помощью фарамола свою судьбу. Горы — прекрасные бело-голубые складчатые громадины — перестали дразнить их издали, как делали весь девятый день, оставаясь на бесконечном неясном горизонте. Они явно выросли в размерах, приняв очертания огромной стены экваториального хребта, где вздымались почти на двадцатикилометровую высоту такие вершины, как Олд-Сприк и Маунт-Стэнли.

К полудню они летели между заросшими лесом отрогами, и Армада стала думать, где попробовать сесть. У нее и Флер уже двадцать четыре часа не было ни капли воды, и за десятидневную голодовку они ослабели настолько, что не в силах были бы после посадки искать воду. Армада решила лететь, пока не покажется вода, — если не начнет терять сознание.

Во второй половине дня они пролетели сквозь облако тумана, а когда вышли из него, местность неузнаваемо изменилась. Бесконечные джунгли уступили место голым, лишенным растительности скалам, напоминавшим исполинские клешни самой планеты, прорвавшие собой сплошной лесной ковер. Стали появляться протяженные хребты, крутые склоны и нагорья. Они вошли в широкую горную долину, над ними высились скальные стены, а еще дальше величественные горные хребты терялись в безбрежной синеве.