Глава IX. «ГОЛОВА ЭРАЗМА»

Ворота уже начали поддаваться. Шайка злодеев, подкрепляемая все новыми пришельцами, громила их снаружи, и удары сыпались один за другим. Несколько тяжелых досок уже были проломаны, и через отверстия слышались самые зверские проклятия. Уставших постоянно заменяли новые, вместо сломанных таранов приносили другие и работали с дикой энергией. Вначале они проявляли осторожность, ожидая оборонительного огня, и к воротам подошли только наиболее смелые; но теперь, не ощущая сопротивления, уже вся толпа ломилась в них. Они ревели как бешеные и бросались на ворота с разбега, сами едва не попадая под удары тяжелых молотов, которым они помогали кулаками, заставляя трещать сломанные крепления.

Одна толстая железная полоса все еще продолжала держаться, и я не сводил с нее глаз, словно зачарованный. Я оставался один на опустелом дворе и стоял рядом с одним из каменных столбов, на которых крепились ворота. Большая входная дверь в дом позади меня была настежь, как и окна первого этажа, в узких длинных проемах которых виднелись еще не потушенные свечи, горевшие красным дымным пламенем. На широком каменном подоконнике сидел Круазет, положив руку на створчатую ставню. Он был бледен, и я, чтобы подбодрить его, кивнул головой и улыбнулся через силу. Злость преодолевала во мне страх, а при этих демонских криках мне приходили на ум рассказы о временах Жакерии и ее падении.

Но как раз сейчас было разумней думать о настоящем: шум ударов и крики толпы усилились, как бывает, когда собаки, идущие по следу, увидят перед собой добычу. Железная полоса начинала сдавать, и левая половина ворот медленно наклонялась вовнутрь. В открывшемся зазоре мелькали зверские лица с воспаленными глазами, и Круазет в ужасе окликнул меня. Я закричал что-то ему в ответ и бегом пустился через двор к ступеням лестницы, ведущей в дом, причем скорость бега у меня увеличилась, когда позади раздался пистолетный выстрел, и пуля просвистела над моим ухом. Но меня она не задела, и, одним прыжком взлетев на верхнюю ступень лестницы, я оглянулся. Разбойники были уже на середине двора. Я попытался закрыть на замок входную дверь, но не успел, услышав за собой рев торжествующей толпы. Хорошего ждать было нечего, и я бросился со всех ног по дубовой лестнице, перескакивая сразу через четыре ступени, и вбежал в большую залу, захлопнув за собой дверь.

Страшный беспорядок царил в этой богатой комнате. Часть дорогих ковров была сорвана, одно из окон было закрыто и ставня опущена — без сомнения это сделал Круазет. Два других окна были открыты, и проникавший в них утренний свет придавал всему мертвенный колорит, смешиваясь с красноватым пламенем свечей, все еще горевших в шандалах. Мебель была сдвинута на середину комнаты и навалена в виде баррикады поперек помещения.

За этим сомнительным сооружением, слабые места которого были предусмотрительно прикрыты сорванными со стен коврами, спинами к двери, ведущей во внутренние комнаты, стояли Мари и Круазет, бледные и готовые к борьбе. В руках у Мари была длинная пика; Круазет установил на спинке стула аркебузу и раздувал фитиль. Каждый из нас, кроме того, был при шпаге.

Я быстро проскочил в специально оставленный для меня проем в баррикаде и занял место подле них.

— Ты в порядке? — проговорил Круазет, беспокойно взглянув на меня.

— Кажется, и даже не задет.

Я едва успел обнажить шпагу, как ворвалось с дюжину негодяев, — оборванные, запыхавшиеся, с красными лицами и выпученными жадными глазами. Попав сюда, они сразу остановились. Дикие их крики смолкли, и, наталкиваясь друг на друга с проклятиями, они замерли в удивлении перед нами, видимо не ожидая такого неприятного сюрприза. Они искали только жертв и, не встретив никакого сопротивления у ворот, вынуждены были сей час остановиться в нерешительности при виде направленного на них дула и зажженного фитиля. Предводителем у них был мясник, державший большую секиру на обнаженном плече, но были меж ними также два или три солдата в королевской форме, вооруженные пиками.

Я воспользовался случаем, дававшим единственный шанс, и вскочил на стул, взмахнул рукой, призывая к молчанию. Инстинкт повиновения оказал на момент свое действие, и в комнате воцарилась тишина.

— Берегитесь! — воскликнул я как можно громче и убедительней, хотя сердце мое сжималось при одном взгляде на эти зверские рожи, смотревшие на меня и, в то же время, избегавшие моих взглядов. — Берегитесь, что вы делаете? Мы такие же католики, как и вы, и добрые сыны церкви. Мы верные подданные! Да здравствует король, господа! Боже, храни короля! — И при этом я ударил шпагой по баррикаде так, что сталь зазвенела.

— Кричи: «Да здравствует месса!», — раздался голос из толпы.

— Конечно, господа! — вежливо отвечал я. — От всего сердца! Да здравствует месса! Да здравствует месса!

Это поставило мясника, к счастью еще трезвого, в затруднение. Он не предвидел ничего подобного и выпучил на нас глаза с таким изумлением, словно бык, которого он только что собирался ударить обухом по голове, вдруг открыл рот и заговорил.

(Позже оказалось, что в числе убитых толпою было и несколько католиков, но, как обнаружилось впоследствии, причиною их смерти была личная месть. За исключением этих случаев, крик «Vive la messe!» обыкновенно вынуждал пощаду, особенно вначале, когда толпа еще не вполне сознавала предоставленное ей право на убийство, и люди еще не совсем опьянели от пролитой крови.)

Заметив колебания на лицах членов шайки, на вопрос, кто мы такие, я отвечал уже более смело:

— Я Ан де Кайлю — племянник виконта де Кайлю, королевского губернатора Байоны и Ландов! А они, — продолжал я гордо, — мои братья. Вы ответите, господа, если прикоснетесь к нам. Виконт жестоко отомстит за малейшее насилие над нами.

До сих пор вижу то глупое изумление, то приниженное зверство, что выразилось на этих, с позволения сказать, лицах. Как ни были грубы и тупы эти люди, слова мои произвели на них впечатление; они уже колебались, и настрой толпы изменялся в нашу пользу, когда кто-то закричал сзади:

— Проклятые щенки! Выбросите их за окно!