— Луи! Луи!

Он вздрогнул и повернулся на звук моего голоса; лицо его выразило радость и изумление одновременно. Он никак не мог предполагать, что мы были так близко от него, и вот мы едем рука об руку, колено в колено. Глаза его наполнились слезами, когда он рассматривал мое лицо, словно отыскивая в нем черты, напоминавшие его невесту. Кто-то раздобыл ему шляпу, помог привести в порядок платье и перевязал ему рану, — она не была опасна, — так что теперь он имел совсем другой вид. Его горе и печаль сменились на мгновение радостью при виде меня, и он напомнил мне прежнего Луи — в Кайлю, когда мы возвращались вместе с соколиной охоты или с какой-нибудь веселой прогулки в холмах. Но, увы, шпаги — его шпаги, при нем не было!

— Скажи мне, — воскликнул он, когда прошло первое изумление, — как же вы попали сюда? Как вы оказались подле меня? Все ли здоровы в Кайлю? Неужто мадемуазель…

— Она совершенно здорова! И думает только о тебе, я готов поклясться! — отвечал я с живостью.

— Что касается нас, — продолжал я, стараясь не касаться пока главного предмета, — то Мари и Круазет скачут позади нас. Мы оставили Кайлю восемь дней тому назад, а в Париж прибыли вчера вечером. С тех пор мы не смыкали глаз. Луи, мы провели такую ужасную ночь, какой я никогда…

Он остановил меня жестом.

— Тш! — прошептал он, поднимая руку. — Не говори об этом, Ан.

Я понял, что воспоминание о судьбе его друзей, о тех ужасах, которые он видел и ему пришлось пережить, так свежо в нем, что невыносим всякий намек на это. Помолчав немного, он опять спросил, что привело нас сюда.

— Мы ехали, чтобы предостеречь тебя от него, — отвечал я, указывая на Видама, ехавшего впереди кавалькады.

— Он… он сказал, что Кит никогда не будет твоей женой и угрожал тебе смертью, напугав ее. Тогда, узнавши, что он уехал в Париж, мы двинулись следом, чтобы предостеречь тебя.

И я вкратце поведал ему все наши похождения и все те странные случайности и недоразумения, которые задерживали нас в продолжение этой кошмарной ночи, до той самой минуты, когда уже было поздно что-либо предпринять.

Глаза его блестели, а краска покрывала лицо, пока я продолжал рассказ. Потом он крепко сжал мою руку и с нежной улыбкой оглянулся на Мари и Круазета.

— Как это все похоже на вас! — воскликнул он, глубоко потрясенный услышанным. — Это похоже на ее братьев! Храбрые, благородные юноши! Виконт будет гордиться вами на старости лет. Вам всем предстоят славные дела! Я утверждаю это.

— Но, Луи, — отвечал я печально, хотя мое сердце и забилось сильнее от гордости, — если б мы только не опоздали… Если бы смогли попасть к тебе двумя часами ранее…

— Я боюсь, что ваше предупреждение уже тогда принесло мало бы пользы, — отвечал он, грустно покачивая головой. — Нас предали нашим врагам. Предостережения! Сколько их было у нас! Де Рони предупреждал нас, и мы не поверили ему: взгляд короля должен был предостеречь нас, а мы поверили ему! Но… — При этом Луи выпрямился и поднял вверх руку, а я вспомнил предсказание его родственника.

— Но это уже более не повторится во Франции, Ан! Никогда! Никто не будет верить друг другу! Не будет ни чести, ни жалости, ни веры, ни мира; не прекратится убийство в доме Валуа, совершившего это преступление! Я верю в это, верю!

Насколько прозорлив он был, мы знаем теперь. В течение двадцати двух лет после 27 августа 1592 года война не прекращалась ни на один месяц во Франции. На улицах Парижа, под Арком, Кутри, Иври кровь лилась рекой, дабы смыть кровь, пролитую в ночь на Варфоломеев день. Последний из Валуа был погребен под сводами Сент-Дени, и ему наследовал великий король, первый из всех бывших до него, — самый храбрый, добродушный, самый мудрый из всех, — тот, кто также в несчастную для Франции минуту пал под ножом убийцы. И только тогда Франция в ужасе отринула от себя зло и предательство.

Было вполне естественно, что в разговоре с Луи я не избегал ни малейшей подробности, но старательно обходил главное, царившее в моем уме над всеми остальными мыслями. Каковы намерения Видама? Что означает это странное путешествие? Какая судьба уготована Луи? Понятно, что я даже не решался спросить его об этом, тем более, что этот напрасный вопрос причинил бы муку нам обоим. Надежды оставалось так мало, даже после замеченной мною улыбки (улыбки ли?) Видама, что я старался не думать об этом.

Но Луи заговорил первым. Позже, уже после заката, когда вечерние тени пали на землю, а мы все продолжали путь на усталых лошадях к югу, он внезапно спросил меня:

— Не знаешь ты, куда мы едем, Ан?

Его неожиданный вопрос смутил меня, и прошло немало времени, прежде чем я ответил ему на удачу:

— Домой.

— Домой? Нет. И в то же время по пути домой. В Кагор, — отвечал он с каким-то странным спокойствием.

— Твоего дома, мой мальчик, я никогда не увижу. Я не увижу Кит, мою дорогую Кит!

Он впервые назвал ее при мне тем нежным именем, каким привыкли называть ее мы, чувство, зазвучавшее в его голосе, так тронуло меня, что я не в силах был более сдерживаться. Я заплакал.

— Полно, мой мальчик, — сказал он тихо, наклоняясь ко мне и кладя руку мне на плечо, — мы ведь мужчины. Мы должны быть тверды. Слезы не помогут нам, так оставим их женщинам.

При этих словах я зарыдал пуще прежнего — ведь его голос тоже дрогнул на последнем слове… Но минуту спустя он говорил со мной уже ровным и строгим голосом.

Я спросил:

— Неужели Видам осмелится… публично…

— В этом не может быть и сомнения, — отвечал он. — Чем публичнее, тем лучше для него. Они не задумывались, когда в одно утро умертвили тысячи людей. Кто потребует его к ответу, когда наш собственный король объявил каждого гугенота вне закона; объявил, что гугенота можно безнаказанно убить при простой встрече с ним! Когда Безер обезоружил меня, — и он указал на свою рану, — конечно, я ожидал смерти, я видел смерть в его глазах, Ан! Но он не убил меня.

— Отчего же? — спросил я в трепетном ожидании.

— Я могу только догадываться, — отвечал Луи со вздохом. — Он сказал, что моя жизнь в его руках, но он прикончит меня в другое время, а если я не дам ему слово следовать за ним, не делая попыток бежать дорогой, то он бросит меня на растерзание собакам, ревевшим на площади. И я дал слово. Мы едем вместе. А еще вчера, о, Ан! Только вчера в это время мы возвращались с Телиньи из Лувра, где играли в paume с королем, и весь мир, весь мир казался таким прекрасным тогда!