Верховный ждал посланника к старцу более суток. Прежде царственно нетерпимый и грозный к своим подчинённым, сейчас он проявлял невиданную выдержку и чувствовал необходимость этого, всякий раз останавливая себя, когда ощущал порыв немедля вызвать начальника штаба триста двенадцатой дивизии. Пока ждал, около десяти раз просмотрел плёнку, отснятую на месте катастрофы прорвавшей фронт танковой группы немецкого генерала Гота. И с каждым разом, вглядываясь в кадры не совсем качественной кинохроники, ещё глубже проникался мыслью, что он видит результат применения некоего нового, новейшего, сверхнового оружия и что, если он пока не владеет им, то может овладеть. В то время, как его противник ведёт секретные разработки по производству сложнейшего ядерного, у него в руках уже скоро может быть куда более безопасное, беззатратное и эффективное оружие, называющее себя Сергиево воинство.

Он не вдумывался в технологию этого оружия, не старался понять его природу и принцип действия, поскольку тогда следовало бы признать такое явление, как Божья кара или Огонь Небесный, коими в библейских преданиях поражался супостат. Он также не хотел сейчас вдаваться в идейно-теоретические и мировоззренческие подробности существа вопроса. Он видел, что ЭТО есть, имеет место быть и находится не в умозрительных научных изысканиях и предположениях, а уже воплощено в «металл», отлажено и действует не одну сотню или тысячу лет. И ЭТО выступает на его стороне без всяких союзнических договорённостей, по собственной воле, признавая его правое дело.

Он был правителем жёстким, даже жестоким. Однако сейчас, столкнувшись с явлением, которое как бы ни называлось, он сразу же и навсегда отказался от всяческих резких и категоричных ходов. То есть стал сам собой, а не тем, что изваяла из него рабская свита. ЭТО вообще не следовало брать в руки, порабощать, подчинять своей власти; с ЭТИМ полагалось обращаться так, как обращается с ядовитой гюрзой восточный факир, выманивая её из кувшина с помощью нехитрых звуков флейты. А ему тем временем зрители бросают монеты. Но если даже перестанут бросать и придётся страдать от голода, все равно ему и в голову не придёт выманить змею, отрубить ей голову, сварить и съесть. Потому что она живёт триста лет и может ещё послужить сыну и внуку — тем временам, когда вновь появятся зеваки и бросят свои деньги.

Майор пришёл в кремлёвский кабинет, откуда Верховный не уходил вот уже двое суток.

— Как зовут этого человека, товарищ Хитров? — был его первый вопрос.

— Он называет себя Ослабом, — устало проговорил майор и потёр глаза.

— Редкое и странное имя… Какой он национальности? По звучанию напоминает скандинавское…

— Нет, он русский… Правильно звучит — Ослаб, ослабленный человек.

— Вам не чинили препятствий работники НКВД?

— Не особенно… Вышла заминка, на кого записать старика. Он числился за СМЕРШем… Бумажная волокита… Обошлось, переписали, — майор откровенно и длинно зевнул, пристроил голову на мягкой спинке кресла.

А Верховный вдруг напрягся: этот не посвящённый в тонкости отношений двора и специально не предупреждённый майор мог допустить стратегическую ошибку. Действуя от его имени по особым полномочиям, мог потребовать выдачи задержанного лично для Сталина, записать на него и тем самым приковать внимание Берии и всей его своры.

— На кого же переписали, товарищ Хитров? — тихо спросил он.

— Теперь Ослаб числится за штабом триста двенадцатой стрелковой дивизии, — сонно отозвался майор. — Вернее, уже не числится. Я его тут же отпустил… И выписал справку…

— Отпустили?..

— Да, объяснил ему, что свободен, претензий нет… Выдал комплект офицерской формы, бывшей в употреблении, шинель, сапоги… Очень холодно, пошёл снег… И отпустил.

— Вы считаете, сделали правильно?

— Да, товарищ Сталин, — майор, кажется, засыпал. — Он никуда не ушёл, сказал, быть ему следует не близко от князя и не далеко…

— Как это понимать, товарищ Хитров? Майор приоткрыл глаза, встряхнул головой.

— Отвёз его за окраину Москвы по Можайскому шоссе и поселил в деревне Белая Вежа, у одинокой старушки.

— Правильно поступили… Кто выбирал место поселения?

— Он сам…

— Вам удалось выяснить, где он живёт… постоянно?

— Где-то на территории, оккупированной немцами…

Верховный подошёл к карте, отыскал Белую Вежу, прикинул расстояние до линии фронта и до Кремля — примерно одинаковое…

— Какое впечатление у вас сложилось об этом… человеке, товарищ Хитров? Не вызывает ли он подозрений… в религиозном фанатизме?

— Я фанатиков не видел, товарищ Сталин… Мне показалось, он вполне нормальный старик… — майор из последних сил боролся со сном. — Если не считать, что он связан… С катастрофами самолётов и танков. И этого не скрывал. Он точно определил, что я послан князем… То есть, вами, товарищ Сталин, как связист или посол… Он назвал меня опричником.

— Вас смущает это слово, товарищ Хитров?

— Смущает…

— И это хорошо. А вам не удалось выяснить, что представляет собой… Сергиево воинство? Что это? Группа… диверсантов, партизан, специально обученных воинов? Что?

Майор только развёл руками.

— Это не поддаётся ни выяснению, ни анализу, товарищ Сталин. Должно быть, мы с нашим сознанием не готовы воспринимать явления подобного рода…

— И это тоже правильно, — перебил его Верховный. — Россия — страна загадочная, не поддающаяся стандартной мысли и логике… И не нужно понимать. А намерено ли Сергиево воинство согласовывать свои действия с командованием Красной Армии?

— Я спросил об этом старца… Он сказал, что его воины действуют самостоятельно и наносят удары по своему усмотрению.

— Он сам непосредственно управляет… действиями своего отряда?

— Нет, в Засадном Полку есть полководец, и имя ему — Пересвет. А Ослаб… В общем, как я понял, в боевых условиях он устанавливает связь с князьями и… заботится, чтобы они не дрогнули, не усомнились в правом деле, не предали.

— Вы сумели договориться о нашей встрече? — задал Верховный самый важный вопрос, чувствуя, что майор сейчас сломается.

— Нет, товарищ Сталин… В последний раз он был на военном совете в Филях… Но Кутузов не поверил и сдал Москву французам. А мог бы не сдавать… Да, товарищ Сталин! Чуть не забыл. — Майор на миг встрепенулся. — Нынче будет очень холодная зима. Небывалый мороз в Подмосковье! Стужа лютая, как в шестьсот двенадцатом… И как в восемьсот двенадцатом… Потому они в тулупах ходят… Но Москву не надо ни сдавать, ни жечь. Нашим бойцам не тулупы — хотя бы полушубки…

Уснул он мгновенно и сразу же стал зябнуть. Верховный принёс свою шинель, укрыл майора и заходил по кабинету, стараясь ступать мягко и неслышно.

Вызванный к определённому часу и уставший от ожидания Всесоюзный староста осторожно приоткрыл дверь — хозяин поманил его рукой, приложил палец к губам. Седобородый старичок вошёл на цыпочках, спросил глазами:

— Кто это спит?

— Это спит наша победа, — шёпотом сказал Верховный.

Старый слуга понял это в правильном, символическом, смысле.

— Ожидается суровая зима, товарищ Калинин, — сказал Сталин. — Рекомендую Верховному Совету издать Указ… об обязательной и строжайшей сдаче государству всего овчинно-мехового сырья. Наказание за неисполнение… определите сами. Пусть по три шкуры с одной овцы дерут…

Спящий в кресле вздрогнул — Верховный оборвал себя на полуслове и указал Калинину на дверь.

Через двадцать минут майор проснулся.

Вновь оказавшись в «шайбе» и опять в полном одиночестве, зверёныш слез со шкуры и подался обследовать жилище. Его возбуждали не только острые, пищевые запахи порченого мяса и крови; он сразу же почуял то, что не чуял человек — тончайшая энергия, выделяемая остывающим мясом, остывающие жизни зверей не улетучивались в атмосферу в виде тепла, а, перевоплощённые в иное состояние, впитывались в стены, оставались там навсегда и будоражили сильнее, чем просто вонь тухлятины. Именно по этому признаку его взрослые сородичи точно определяли место прошлой чужой охоты: последний крик зайца, рёв лося, их гаснущая жизнь и тепло стынущей туши — ничто не пропадало бесследно, и живая материя в виде земли, трав, леса впитывала энергию мёртвой.