Надолго ли пару хватит?..

Боевая стойка у инока была странная, танцующая и открытая; он выкатывал грудь вперёд, при этом держа руки по сторонам и чуть назад, словно подставлялся, мол, на, бей, и одновременно с этим наступал, приплясывая широко расставленными ногами. Он то вызывал таким образом нападение, и Ражный проводил серию ударов, то наносил их сам, причём не сильные, молотящие — так, словно работал с оглядкой на судью, дескать, считай!

Боксёрский зачин не понравился Ражному, и он начал предлагать настоящий, кулачный, стал водить соперника по кругу, резко меняя направление. Скиф откликнулся своеобразно — заплясал, как медведь, закачался и, точно рассчитав момент, вдруг оказался с правого бока и нанёс короткий, сильный удар.

Ражный посчитал это за случайность: не мог он знать уязвимого места! Даже если встречался с Колеватьш, который видел провал напротив печени — ни один араке никогда не выдаст тайн своего бывшего соперника.

Спас от стариковского кулака неожиданный волчок — полный оборот через левое плечо и ответный удар наугад, пришедшийся вскользь по горлу. Инок не увернулся, отскочил и резко, гулко выдохнул, словно выплюнул из гортани боль, и тут же опять разразился дробью пустых, лишь щекочущих ударов. Рукавицы у него были старые, сшитые из кабаньего панциря, но обмятые в доброй сотне поединков и не наносили вреда, не драли кожу и не пускали хоть и малую, но кровь, которая действует психологически. Ражный уже стал думать, что Скиф, наверное, много лет занимался боксом и заразился его кроличьей торопливостью и бестолковщиной, но тут внезапно разгадал замысел этой казалось бы бесполезной молотьбы.

Он не давал войти в состояние «полёта нетопыря»! В Урочище, где Ражный весьма легко отрывался чувствами от земли и парил, с начала поединка он ни разу не мог глянуть на Скифа иным взором. Вчера он отвлекал бесконечной болтовнёй, сегодня — мельтешением кулаков перед носом. Вот об этой родовой, наследственной тайне Ражных он прекрасно знал, ибо когда-то боролся с дедом Ерофеем! И сейчас помнил об одном — не дать внуку воспользоваться шестым чувством и увидеть истинное состояние инока.

Он был опытный поединщик, но кулачник несильный — укладывал противника в третьей стадии, в сече, и хоть не принято верить каликам, но на сей раз не соврал сирый, когда рассказывал, как Скиф пахал Голованом ристалище в Белореченском Урочище. Да и сам отец Николай вчера это подтвердил и намекнул Ражному, чего следует опасаться, хотя как вотчинник не имел на то права. А значит, надо все время ломать его тактику, расстраивать замыслы, чтобы в зачине измотать максимально, выстоять в братании. Ну а в сече держись, инок! Если не знавал волчьей хватки — узнаешь!

Эх, если бы на несколько секунд взлететь и глянуть на него взором летучей мыши…

А инок, между тем плясал все азартнее и казалось, вот-вот вприсядку пустится. Защищаясь от его многочисленных мелких тычков, Ражный ещё раз сделал левый волчок, однако кулак, словно камень из пращи, просвистел над головой противника, но сразу же последовал очень опасный правый.

Скиф его не ожидал — не ушёл и, сам завертевшись от удара в висок, забурился лицом в клумбу. Однако, будто гимнаст, сделал воздушный кувырок и вновь был на ногах. Только желтоватые от седины волосы, охваченные кожаным главотяжцем, стали зелёными от цветочного ковра.

Противоядие он вырабатывал мгновенно, и теперь вертушки не годились. Отец всегда повторял, что в поединках с иноками нельзя более чем дважды повторять один и тот же приём, и то с разбежкой во времени. И бит будешь непременно, если не хватит багажа знаний, арсенала и хитрости.

Зелень на голове — пятно от ристалища, вдохновило Ражного. И хоть соперник в общей сложности лет двадцать провисел на Правиле и обладал способностью преодолевать земное тяготение, однако же коснулся её и покрасил соком свои седины. Машинально прикрывая правый бок, он поводил Скифа по кругу, будто цыган пляшущего медведя, резко покачался перед ним на расстоянии прямого удара, последил за глазами и только сейчас обнаружил, что противник находится в неком особом состоянии, которое вызывалось танцем.

Он включился в определённый ритм обязательных движений, выученных до последнего штриха, и нет ни одного случайного выпада или удара. Скорее всего, существовал какой-то рисунок этого танца, известный только ему, и пока он оставался тайной, нельзя было ни свалить его, ни нанести ощутимого, шокирующего удара. Все эти качания, подёргивания руками и ногами, притопывания и приседания чем-то отдалённо напоминали казачий спас, но лишь внешне, ибо движения повторялись в непредсказуемой последовательности. И плясал он самозабвенно, будто бы даже не заботясь о течении кулачного боя, всецело положившись только на технику, которая автоматически вывезет его из любого положения. Он пропустил удар в висок, однако при этом сработал защитный механизм — элемент танца, не позволивший ему упасть. А ведь казалось, сейчас обвалится мешком и хоть на мгновение, да ляжет на землю.

Он же лишь волосы вымарал…

В подтверждение своего открытия Ражный трижды попытался пробить его эту странную «открытую» защиту, и всякий раз кулак инока в кабаньей рукавице оказывался в нужном месте, или — лёгкий доворот тела, и удар улетал мимо.

Но поразительно! Отчего же дед Ерофей, сходившийся со Скифом на ристалище, ничего не сказал своему сыну о пляске? А тот в свою очередь ему, Вячеславу?!

Наверное, опыты соперника веселили старика, почудилось, он плясал и улыбался, как актёр на сцене. Выходило, не он его, а инок выматывает Ражного, вводит в замешательство, заставляя искать способы и приёмы противостоять столь редкому способу кулачного боя и не давая воспользоваться главным оружием — воспарить нетопырём и почувствовать энергетическую структуру противника.

Между тем, Скиф в очередной раз чуть изменил ритм, старчески попихал кулаками, словно притомившийся боксёр, и внезапно ещё раз пробил в правый бок. Тяжёлый, каменный кулак угодил в локтевой сгиб, так что удар был косвенным, опосредованным, но и этого хватило, чтобы печень словно ножом прокололо.

Он знал уязвимое место…

Боль наконец-то взорвала состояние пытливого, статичного замешательства. Вначале он ощутил прилив ярости, однако благоразумно ушёл в защиту и непроизвольно сам запрыгал по-боксерски. И на какое-то мгновение, совершенно случайно попал в ритм танца инока. Попытался считать, узнать, определить, что это за балет — ничего подобного! Вроде бы знакомо, нечто среднее между гопаком, русской пляской, однако тут и испанские мотивы, и восток, и Африка, и даже Кавказ!

Тем часом Скиф что-то почуял и пошёл в атаку. Дождь смыл зеленое пятно с волос, мокрая рубаха облепила его мощный торс, и сам он будто помолодел лет на полёта. Серии пустых молниеносных ударов изменились по темпу, и среди каждой теперь обязательно был один сильнейший, как бы отбивающий такт неизвестной музыки.

— Та-та, та-та, та-та, та! Та, та, та-та, та!

И по этим ударам, то и дело пропуская их, как по камертону, Ражный наконец попал в ритм и сам заплясал, практически точно копируя пляску инока. А тот ещё не узрел этого, увлечённый охотой за правым боком, и спохватился, когда сам получил ещё раз по горлу и следом справа — по челюсти.

Остальные части тела у Скифа попросту не пробивались и можно было стучать кулаками, как по бесчувственной груше. Он отпрянул, не прекращая танца, передёрнулся от внутренней судороги и снова выдохнул, выплюнул боль из себя. И будто лишь сейчас увидел пляшущего соперника, резко поменял ритм, стал злее, короче в движениях, однако Ражный, уже интуитивно угадывая рисунок танца, как песню подхватил, но пошёл дальше, добавил силы и азарта. Защита инока вдруг рассеялась как дым, осыпалась пылью на мятые цветы ристалища. Он был опасен ещё, ибо по-прежнему так и висел у правого бока, но теперь один за одним пропускал удары и все чаще хукал, исторгая боль.

Через полчаса такого боя, наконец-то боя на равных, инок должен был бы вымотаться, поскольку Ражный не давал ему опомниться и теперь полностью владел инициативой. Он ждал, когда старец сдёрнет рукавицы и бросит их под ноги противнику, тем самым признавая себя побеждённым в кулачном зачине (но не в поединке!), дабы сохранить силы для братания и сечи.