Несколько минут он ходил по берегу как заведённый, сон пропал, угаснувшая было неприязнь к собственной семье вдруг вновь поднялась жгучим комом, и он стискивал зубы, чтобы не завыть. А сознание, приспособленное и ориентированное на анализ всего, что происходит, тут же совершило то, что раньше не смело и не допускало, — выстроить жёсткую логическую цепочку: этой назойливой ревностью и подозрениями жена пытается скрыть некое своё постыдное действие, скорее всего, измену.

Пятнадцать лет совместной жизни они пытались зачать дитя, проверялись, даже лечились и не зачали. А тут вдруг получилась дочка — в проезжего молодца, и Савватеев, давно готовый к отцовству, не испытав кровного родства, не ощутил любви к девочке. И несмотря на все старания жены, никогда её не ощутит, потому что никогда не смирится с позором обманутого мужа…

Он встряхнулся и затоптал воображение, как окурок: нет! Все сомнения и подозрения от усталости, бессонницы и собственного бессилия! Светлана не смогла бы изменить, ведь они уже привыкли, что нет и не будет детей, и это уже не отражалось на их отношениях. Зачем ей рисковать и разрушать устоявшуюся жизнь? Только для того, чтобы с великими муками выносить и родить дитя в тридцать шесть лет?..

От этих мыслей его оторвал вызов Финала, прозвучавший будто из другого мира. Старший разведчик говорил шёпотом:

— Я во втором квадрате. Вижу мальчишку… Ходит в пятидесяти метрах от базы…

— Какого мальчишку? — бестолково спросил Савватеев.

— Худенький, лет тринадцати… Грибы ест.

— Как ест? Сырыми, что ли?

— Может, не грибы… Но что-то собирает и ест… И вроде плачет, всхлипывает…

— А что он плачет?

— Не знаю… Если только потерялся, заблудился…

— Ну подойди осторожно, выясни, что случилось. Только не пугай.

— Понял…

Прошло минут пять, и все это время Савватеев пытался вспомнить, на чем же остановился в своих размышлениях, оправдывающих жену. Не вспомнил, потому что, находясь в здравом уме, оправдать её было нельзя. Если только унять самолюбие, терпеливо снести позор и воспитывать чужого ребёнка.

— Я к тебе не вернусь, — мстительно проговорил он, испытывая облегчение.

Это хорошо, что он поехал в срочную командировку, вырвавшую его из привычного житейского потока: сразу наступило отрезвление и на расстоянии увиделось все, что уже начинало казаться незначительным.

Финал теперь говорил громко и торопливо:

— Он убежал!.. Я подошёл тихо, фонариком посветил, а он как рванёт! Догнать не мог! Темно… И это вроде не пацан, не подросток.

— А кто ещё?

— Похож на заморённого негра… Лицо чёрное и руки… Натуральный. И босой…

— Откуда здесь негры, сам подумай?

— Кто знает?.. Студент какой-нибудь отстал, заплутал, оголодал. Сморщенный весь…

— Ладно фанатазировать. Появится снова — отслеживай и не подходи, я сам.

— Понял…

Ночь была довольно тёплая для середины осени, однако вместе с решительными мыслями и облегчением Савватеев почувствовал озноб, брезентовая куртка, подобранная на складе, и толстый свитер не грели и, казалось, напротив, втягивают в себя холод. Стоило чуть расслабиться, как начинали стучать зубы, а шёл всего лишь третий час ночи! Савватеев подумал, что знобит от реки, переместился в лес и услышал громкий шёпот:

— Товарищ полковник!.. Сюда подойдите.

Командир диверсионно-разведывательной группы Варан сидел на сосне в полутора метрах над землёй, в руках у него мерцал зелёный огонёк прибора ночного видения.

— Что?

— На территории базы что-то копают. Савватеев молча взял прибор — человек копал что-то у стены круглого каменного строения.

— Они зашевелились! — громко шептал Варан. — На всякий случай решили перепрятать останки.

Это было бы хорошо, но слишком уж просто, на уровне счастливой случайности, в которую Савватеев давно уже не верил, и если достигал успеха, то обычно через муки и страдания.

— Подойди к забору и постучи, — приказал он Варану.

Варан удалился, и скоро послышался злобный лай собак возле изгороди. Мужик с лопатой лишь на минуту замер и снова принялся копать, как ни в чем не бывало.

— Наблюдай, — безразлично сказал Савватеев.

Углубившись в лес, он побегал, попрыгал, размялся, но так и не согревшись, скорым шагом отправился к машинам, взять у водителей что-нибудь тёплое. И тут заметил, как из леса на дорогу скользнула какая-то плоская в темноте фигура человека и послышался тоскливый, монотонный плач. Это хлипкое, призрачное существо спотыкаясь побрело по колее — в ту же сторону, где были спрятаны машины, кажется, ничего не замечая вокруг. Приблизиться к нему вплотную не составляло труда, но Савватеев двигался на расстоянии, помня о необычной прыти этого «подростка».

А тот внезапно растворился в темноте, будто привидение, и остался лишь его по-детски горький всхлипывающий голос, исходящий неизвестно откуда, но всего-то в трех-четырех шагах от Савватеева. Несмотря на ночь, он отчётливо различал деревья вокруг, дорожные колеи и даже белесый мох на обочинах, но человек пропал!

— Эй? — окликнул Савватеев и достал фонарик. — Ты где?

Плач оборвался.

— Чего надо? — послышался скрипучий, неприятный голос. — Наехали тут, шастают по лесу… Не подходи ко мне!

— Я на месте стою, не бойся…

— Вот и стой! Или вообще иди отсюда, ты мне не нужен.

Савватеев включил фонарик: на дороге сидела живая мумия, одетая в рваное, засаленное тряпьё, голый череп обтягивала чёрная, морщинистая кожа, а лицо иссохло настолько, что рот не закрывался и обнажённые крупные белые зубы мерцали в темноте, как у обезьяны.

— Ты кто? — спросил Савватеев, испытывая отвращение.

— Охотник.

— На кого же ты охотишься ночью?

— Выслеживаю зверя. А вы ходите за мной и мешаете! Убери фонарик!

Его скрипучая речь отдавала явным безумством.

— А что же ты плачешь? — Савватеев отвёл луч фонаря в сторону.

— Зверя приманиваю.

— Плачем?

— Ну… Услышит зверь, придёт, чтоб съесть…

— Какой зверь?

— Людоед!

— Здесь что, людоеды водятся? — осторожно спросил Савватеев и сделал вперёд два шага.

— Где их нет?.. Жизни не стало.

В этот миг Савватеев ощутил запах гниения и машинально отшатнулся: перед ним говорил и двигался полуистлевший труп. Обычно в таком состоянии оказывается эксгумированное тело, примерно год пролежавшее в земле…

Мысль была сумасшедшей и фантастичной, но в тот миг все выглядело вполне реально, потому что он вспомнил телохранителя, страдающего манией величия и ныне пребывающего в Кащенко.

— Каймак? — спросил Савватеев. — Михаил Идрисович?

Охотник подскочил, вытянул вперёд костлявую руку:

— Ну-ка, дыхни на меня?! Ты что сегодня жрал? Очень уж знакомый запах!

Савватееву стало жарко и душно, в ушах зазвенело, и он не услышал писка радиостанции, а искажённый помехами голос медика-эксперта звучал как продолжение скрипучей речи этой мумии.

— Полтора километра на юго-восток… Старая дорога… Положительный результат по прибору в первом и втором диапазонах…

Смысла Савватеев не уловил, поэтому подтянул воротник куртки с микрофоном и чуть не закричал:

— Что там у вас? Что?..

— Объект поиска. Обнаружил в девятом квадрате… Прибор даёт положительный результат.

— Не понял! Что обнаружил?

— Захоронение. Примерно годичной давности… Прибор отбивает по двум диапазонам…

— Добро, оставайтесь на месте! И включите радиомаяк!

— Он включён…

Савватеев осветил дорогу, но там, где только что стояло полугнилое существо, никого уже не было.

— Эй, ты где? — Савватеев прислушался. — Эй, охотник?

Тишина была такая, что в ушах от волнения зашуршала кровь. Он посветил вдоль дороги, пробежал вперёд — никого! И полное ощущение, что никого и не было….

Он переключил диапазон, приказал водителям, дежурившим в машинах, перекрыть дорогу и стал вызывать Тарантула. В это время в наушнике щёлкнуло так, что голова мотнулась, будто от выстрела, а из нагрудного кармана, где была рация, повалил дым и завоняло жжёной электроникой…