— Во нервы! — снова восхитился Тарантул.

— Они фронтовики, — объяснил Карпенко. — Люди закалённые.

Едва покинули территорию и встали на старую дорогу, как егерь почувствовал себя неуютно и задёргался: сначала сел на обочину, чтоб переобуться, мол, второпях портянки плохо намотал, потом стал рыскать взглядом по сторонам и срывать выросшие за ночь опята, складывая их в кучки, дескать, подниму на обратном пути. Проинструктированные бойцы будто бы не реагировали на это, хотя не спускали с него глаз, а Карпенко все дальше и дальше отходил от дороги, петляя из стороны в сторону, и Савватеев каждую минуту ждал побега, равнодушно плетясь позади молчаливых старух.

И все-таки не уловил момента, поскольку та, что постарше, вдруг схватилась за сердце и села на дорогу:

— Ой, Господи… Грудь скололо…

Савватеев предполагал что-то подобное, но природа взяла своё и он все-таки отвлёкся на этот возглас, а секундой позже увидел, как бойцы с криком бросились в лес, ударила автоматная очередь, и скоро послышался шум борьбы.

Через минуту согнутого до земли и закованного в наручники егеря вывели на дорогу и поставили перед Савватеевым.

— Ты убил Каймака? — он схватил его за волосы и завернул голову: — Отвечай быстро! За что убил? С кем закапывал? С хозяином базы? Говори!

Сломать его жёстким психологическим натиском было невозможно — в глазах светилась дерзкая и тяжёлая ненависть.

— А пошёл бы ты… вместе с Каймаком! Ну, вы достали!..

Старухи тут же подступили с двух сторон, заголосили и даже норовили схватить за одежду:

— Да что же ты делаешь-то, батюшка? Да как у тебя рука поднимается на безвинного? Не смей его тpoгaть!

Боец оттаскивал то одну, то другую, но они с цыганской прытью снова кидались к Савватееву:

— Что же это творится, Господи?! Если при власти, так разговаривай, как положено! А то как фашист!.. Отпусти-ка его! Сейчас же отпусти!..

Ещё минута, и они бы вцепились в волосы — уже тянулись крючковатыми руками, и жалобные причитания насыщались угрозой. Савватеев оттолкнул от себя егеря, вытер о траву ладонь, испачканую чужим потом:

— После эксгумации зарою вместо трупа, понял?

Старухи отступили, но все ещё продолжали кричать, стоя на пути:

— Гестапо! Тебе только людей мучить, изверг! Не власть, а бандиты, зверьё! Никуда не пойдём! Хоть убей! Понятых он взял! Видали?..

— В наручниках уведу! — Савватеев равнодушно обогнул старух по обочине и пошёл вперёд.

Он всегда тяготился особыми полномочиями и, когда приходилось применять их, сильно страдал потом и как всегда мучился от бессонницы. Но в интересах государства это приходилось делать, несмотря на собственные чувства и муки совести.

Сейчас он ужаснулся, представив себе, как надевает наручники на сморщенные запястья старух, однако только стиснул зубы. А они, немощные и беззащитные, женским своим чутьём уловили угрозу и хоть с ворчанием, да поплелись следом.

Если бы от них, как понятых, потребовали подтвердить детали эксгумации в суде, они бы подтвердили, поскольку судья, также наделённый особыми полномочиями, сломает их в два счета…

Оставленные для охраны бойцы откровенно спали на солнышке, расстелив брезент, а медик расхаживал возле захоронения, по-зековски заложив руки назад.

— Олег Иванович! — кинулся он навстречу. — Послушайте меня! Я вспомнил. Иногда камни ставят на могилу как заклятие! Чтоб никто не потревожил праха. У меня был случай!..

— Все это мистика, доктор! — оборвал его Савватеев, выдёргивая брезент из-под бойцов: — Подъем!

— В это можно верить или не верить, но есть же общеизвестные факты! У меня нехорошее предчувствие… Отчего-то же сгорела электроника?

— Вы оба сошли с ума!

— Кто — оба?

— Со своим коллегой! Везде вас током бьёт, шаровые молнии летают… По возвращении — обоих на покой. А сейчас исполняйте свои обязанности.

Эксперт тяжко вздохнул и развёл руками:

— Как хотите. Но я вас предупреждал…

Савватеев позвал понятых, оставленных на дороге, а егеря велел поставить рядом с могилой. После неудавшегося побега Карпенко налился мрачной ненавистью и шёл, не поднимая головы, тут же несколько оживился, огляделся и насторожённо замер, обняв сосну, к стволу которой был прикован.

— Что, узнал место? — насмешливо спросил Савватеев и толкнул его плечом: — Или темно было, когда зарывали?

Карпенко вдруг ухмыльнулся и скосил взгляд:

— Ты давай копай, копай… А я посмотрю. Бойцы отвалили камни в сторону и взялись за лопаты, окончательно разочарованный медик, пристроившись под деревом, начал писать протокол эксгумации, а старухи встали чуть в сторонке и горестно подпёрлись, словно на похоронах.

После того как сняли землю на два штыка и обнажились стенки могилы со срубленными корнями ближних сосен, в воздухе явственно запахло гниющей плотью.

— Ну что, не созрел ещё для чистосердечного? — почти по-дружески спросил Савватеев егеря. — Пора бы уж. Оформим явку с повинной, а это и для прокуратуры, и для суда аргумент.

Егерь сосредоточенно помалкивал и не скрывал интереса, наблюдая за раскопками.

— Лучше сделать это сейчас. Запишем в протокол, что ты сам указал место захоронения. Помоги себе сам. Или я тебе начну помогать.

— Да отстань ты! — не глядя, бросил Карпенко. — Помощник нашёлся… Знаю я, как вы помогаете!

— Смотри, я тебе предлагал, — Савватеев отошёл к медику и стал наблюдать за егерем со стороны.

Офицеры копали теперь по очереди, поскольку в тесноватой могиле уже было не развернуться, время от времени эксперт подходил, заглядывал в яму и сдерживал рвение бойцов, заставляя снимать грунт слоями — кажется, работа развеяла его мистическое настроение.

— Есть! — наконец сказал боец и сел на край раскопа. — Глядите…

— Понятых попрошу подойти ближе, — уже суконным голосом произнёс медик, осторожно спускаясь в могилу.

Из песка торчали подогнутые и разваленные в стороны, колени, а вернее то, что от них осталось…

Старухи опасливо подошли и перекрестились, Карпенко вытянул шею, однако из-за отвала не мог видеть дна могилы, и все равно его реакция была странной: на лице вызревало весёлое удивление.

— Зачищайте, — хладнокровно и деловито распорядился удовлетворённый эксперт, выбираясь с помощью бойцов из ямы. — Как без фотосъёмки? Не знаю…

Эксгуматоры стесали лопатами стенки, чтоб не сыпалось сверху, и начали осторожно выгребать песок по контуру тела. Они явно храбрились — очень уж хотелось выглядеть профессионалами в глазах начальства (не век же в диверсантах ходить), однако обоих мутило от вони и вида полуистлевших останков. Понятые повсхлипывали и тихонько, по-старушечьи расплакались; невозмутимо-меланхоличными оставались лишь эксперт да повеселевший егерь, выворачивающий шею, чтоб заглянуть в яму.

Савватеев почувствовал момент, когда можно задать старому медицинскому волку один-единственный вопрос, который тревожил его больше, чем вся операция. Он подсел сбоку, заглянул в бумаги, спросил полушёпотом;

— Как вы считаете, генетической экспертизе можно доверять?

Эксперт посмотрел со значением:

— Не волнуйтесь, Олег Иванович. Медицинская наука шагнула далеко вперёд. Дальше, чем человеческая психология.

— Что это значит?

— А то, что мы готовы подвергать сомнению все, что не можем постичь своим утлым, позавчерашним мышлением. Как, например, с камнями…

— То есть полная гарантия идентификации?

— Странно, что вы спрашиваете об этом, — занятый делом, проговорил он. — Мне казалось, вы человек прогрессивный… Точность — девяносто девять и девять десятых процента.

— Все-таки одна десятая на ошибку…

— Не бойтесь, американцы поверят! — довольно засмеялся эксперт.

— Почему?

— У них совершенно иная психология, техничная. Они науке верят больше, чем своим глазам.

Задавать ему вопросы больше не имело смысла— мог что-нибудь заподозрить…

Савватеев постоял у ямы, поглядел, как бравые диверсанты залавливают рвотные позывы, и перехватил воровато-пристальный взгляд Карпенко.