— Ещё приходил старик, спрашивал про свою собаку.
— Про какую собаку?
— Овчарка, рыжая сука…
— Это его собака?
— Документы принёс… Её звали Люта.
— Отдайте, если его.
— Овчарку застрелили, когда штурмовали базу. А старик требует.
— Разберитесь сами! — Савватеев быстро уставал от мелких вопросов и бестолковщины. — То волки там у вас, то собаки…
Мистер Твистер явился на автостоянку гостиницы с двумя чемоданами, как богатый турист.
— Смокинг не прихватил, Мыкола? — не удержался Савватеев.
— Тут, в основном, аппаратура, — с юмором у коллеги было напряжённо. — Аналог вашего трупоискателя, только другого поколения.
Один чемодан он положил в багажник, второй, поменьше, с лямками, как у рюкзака, и, видно, с особо ценной шпионской начинкой, взял с собой в салон.
— Не жалко? — спросил Савватеев, усаживаясь рядом с водителем.
— Это очень надёжный прибор, нашего производства.
— Украинского?
Твистер наконец-то услышал издёвку, ностальгически рассмеялся:
— Да… К сожалению, мы быстро привыкаем к другому образу жизни, к технике… Кстати, приборы стоят больше миллиона.
— Сгорят у тебя эти игрушки в первый же день, — мстительно пообещал Савватеев. — У вас как дорогостоящую аппаратуру списывают? Легко?
— Без проблем, — как показалось, хвастливо обронил Твистер.
— Тогда ладно. Но должен предупредить… Ни одного самостоятельного шага, только в сопровождении моих сотрудников.
— Мне была обещана достаточная свобода передвижения и деятельности, — ревниво заметил Твистер. — Есть договорённость между нашими службами.
— Ты что жене обещал, когда уезжал в Россию? — Савватеев обернулся. — Вернуться живым и здоровым?
На испуг его было не взять, лицо римского консула оставалось спокойным.
— Жена давно привыкла к моей опасной работе.
— Это потому что ты ни разу не возвращался на костылях. Или того хуже — в цинковом ящике.
— Злой ты, Олег, — вроде бы шутливо проговорил ФБРовец. — Я верю во всяческие буржуазные предрассудки…
— Какие там предрассудки? — грубо и угрожающе сказал Савватеев, выдавая врагу служебную тайну. — В районе операции за последние несколько дней два офицера погибли и около десятка получили тяжёлые травмы.
Твистер и этого не устрашился и спросил с некоторым интересом:
— Там что? Идут боевые действия?
— Если бы…
— Отчего же погибают люди?
— По дури… В основном несчастные случаи. Сейчас он должен был бы спросить или выразить предположение об исчезновении Каймака, как-то связанном с аналогичными случаями, но он словно забыл, зачем приехал в Россию и почему через своё руководство добивался участия в операции.
— Во всякой цепи случайностей есть явная закономерность, — проговорил мистер Твистер, словно сопровождая текстом какие-то свои мысли. — А какого характера травмы?
— Самого разного, — будто бы равнодушно отозвался Савватеев. — Кто с дерева свалился, кто наступил на провода под напряжением, кто споткнулся и упал… Там просто зона повышенного травматизма. Поэтому я обязан обеспечить твою безопасность. А то за американского гражданина у нас строго спрашивают.
Он впрямую намекал на судьбу правозащитника. ФБРовец о нем не вспомнил…
— Это любопытно… Может, зона рассеянного внимания? — И спохватился: — Я постараюсь быть осторожным, не спотыкаться на ровном месте. Чтобы не было неприятностей из-за меня.
— Уж постарайся, Мыкола…
Похоже, розыск подданного США вообще его не интересовал. И с этой острой, насторожённой мыслью Савватеев неожиданно отключился и ткнулся подбородком в грудь. Он поднял голову, посмотрел на смутное набегающее полотно дороги и уснул уже осознанно и крепко, поскольку сбился со счета бессонных ночей…
Проснулся он в сумерках от света фар встречных автомобилей и обнаружил, что спинка откинута и он полулежит в кресле — водитель позаботился. Мистер Твистер тоже спал, положив руки и голову на свой драгоценный чемодан, но стоило чуть пошевелиться, как он поднял голову с совершенно бодрым видом. Должно быть, проанализировал своё поведение, заметил собственную отвлечённость от главной темы и за всю дорогу задал единственный вопрос о Каймаке, который уже не мог изменить впечатления.
Ушедшие в лес диверсанты Варана чувствовали себя намного лучше, чем на базе. Когда-то оттренированные в Латинской Америке, они спокойно могли спать где попало, есть змей, червей и прочую гадость, неделями сидеть без связи, при этом не забывая о работе, так что среднерусская полоса с дичью, рыбой и грибами казалась для них раем. Возможно, потому в первую же ночь они проявили рвение в службе и принесли первый ощутимый результат.
Из-за ФБРовского пассажира, отправленного в свободный поиск с экспертами, Савватеев вынужден был сам нести диверсантам радиостанции, поэтому первым узнал новость и воочию увидел убийцу Каймака, своего старого знакомого — мумифицированного охотника за людоедами.
Все произошло так обыденно и просто, что не вызвало каких-либо торжественных чувств либо некоего особого удовлетворения даже в отличившейся группе Варана. Возможно, потому, что этот ходячий труп особенно и не прятался, если не считать того, что передвигался только по ночам и, самое главное, ничего не скрывал, даже своего занятия.
Наручников на него не надевали, поскольку даже на последнем щелчке они спадали с иссохших рук; просто скрутили запястья капроновым шнурком от ботинка и привязали к дереву, хотя и этого не требовалось. Бывший егерь Агошков на первом же допросе во всем признался сам, рассказал, как и за что зарезал правозащитника, но где труп, не знает и знать не может, ибо сразу же ушёл с базы, а закапывал Каймака егерь Карпенко с одним из гостей, о чем сам и рассказал Агошкову. И он, Агошков, тоже бы хотел найти останки людоеда, поскольку их нельзя предавать земле, а следует сжечь и пеплом зарядить патроны, после чего дождаться полнолуния и расстрелять его в сторону восходящей луны.
В доказательство того, что убийца он, бывший егерь указал, где спрятан пистолет телохранителя Каймака, который и в самом деле был найден.
— Он такие жуткие подробности рассказывает, — передёргиваясь от омерзения, сообщил Варан. — Как мариновал человечину, а потом жарил барбекю…
— Это хорошо, — задумчиво проговорил Савватеев, не ощущая радости от первого успеха.
— Чего же хорошего, товарищ полковник? — похоже, видавшего виды диверсанта подташнивало.
— Как ты думаешь, психически он здоров?
— Вряд ли… Говорит, не ест уже больше года.
— Похоже…
— Ну такого быть не может… И охотится за людоедами. Навязчивая идея…
— Но ведь они есть.
— Есть-то есть… Только американцам не выгодно признавать своего гражданина людоедом. К тому же борца за права человека… Объявят сумасшедшим.
— Мы им рот теперь заткнём… А что с Филином и старухами?
— Группу отправил, прочёсывают деревни, — устало и безнадёжно доложил Варан. — Пока нигде не появлялись. И старики эти исчезли. Кстати, они не местные, а откуда — никто не знает.
— Значит, и Филина теперь не найти, — для себя заключил Савватеев.
— Почему?..
— Потому что он со старухами ушёл. А это все одна компания!
— Найдём, — твёрдо заверил Варан.
— Вы тут молодую женщину с детьми не видели?
— Женщин не наблюдали…
— Будьте осторожнее.
— А что такое?
— Поймает — изнасилует.
Командир диверсантов принял это за шутку и лишь ухмыльнулся.
Савватеев хотел сам отвести Агошкова, однако Варан перестраховался и послал своего офицера незаметно сопроводить до базы, хотя убийца не проявлял никакой агрессии и только просил, чтобы с сумерками его непременно отпустили, поскольку ему всю ночь надо охранять детей. Савватеев пообещал, что отпустит, чем расположил к себе бывшего егеря, и, пока возвращались на базу, Агошков неторопливо и в деталях рассказал ему все, что произошло в тот день тринадцать месяцев назад. От его покаяния и подробностей то тошнило, то волосы становились дыбом, и эти чувства были доказательством тому, что история смерти правозащитника не придумана, не вымышлена больным воображением, много что объясняет, например, манию величия телохранителя Каймака, нарушившего табу, и даёт конкретные привязки к месту преступления, как-то: следы крови в номере, исчезновение ковра, выбитое окно. Слушая Агошкова, Савватеев почти не сомневался, что он вменяем, и если есть какие-то психические отклонения, к примеру, отрицание всякой пищи, навязчивое чувство боязни за детей, то это уже следствие пережитого стресса, что тоже является косвенным доказательством.
