— Что это? Вой какой-то!…

— Это Глас Божий.

— Ну, знаешь… Мне он представляется другим!

— Какой уж есть.

— Олег, не морочь мне голову! Что все это значит?

— Значит то, что у нас в России даже волки молятся.

— Волки?.. Да, пожалуй, напоминает волчий вой. Типичное звукоподражание… Не удивил.

— Удивлять и не собирался. Хотелось, чтобы ты прочувствовал среду обитания. Божественный огонь, ну, или взрывы неизвестной природы, литургия в исполнении дикого и беззубого зверя… Людоед с двойным гражданством! Каково?

ФБРовец, должно быть, вспомнил о Каймаке, поморщился:

— Лучше бы я вообще о нем ничего не знал. До сих пор мутит…

— Это ещё не все, — с внутренним злорадством продолжал Савватеев. — Живую мумию ты видел. Больше года человек не ест и живёт. Медэксперт осматривал, говорит, внутренних органов практически нет, а значит, и обычных химических процессов в организме.

— Я увезу его в Штаты, — походя пообещал мистер Твистер. — Для обследования и изучения феномена…

— Вези, если отдадут, не о том речь. Слушай дальше! Есть тут одна совсем ещё молоденькая барышня, у которой сразу два мужа и четверо детей. Рожает по два младенца, тоже феномен.

— Это допустимо…

— Но следует учесть, что дети её — начало будущего человечества. А времена сейчас — библейские.

— Кто это сказал?

— Барышня и сказала. Пассажир недоуменно поморщился:

— Весьма спорно…

— А если ещё учесть ураганы и потопы? Соображаешь, куда ты попал, Мыкола? В библейские времена!

— Ты меня напоил, — вдруг трезво заявил Твистер. — Но я обычно все помню…

— Я ему про Фому, он про Ерему… Говорю, соображаешь, в какое время живём?

— Соображаю…

Он внезапно рухнул со стула и мгновенно уснул с прежним недоуменным умиротворением.

Савватеев отдал свою командирскую радиостанцию Финалу, который дежурил в гостинице и охранял покой, ушёл в соседний номер, расстелил свежую, с шуршащими простынями кровать, разделся и, испытывая блаженство, вполз под одеяло, чтобы не стряхнуть полусонного состояния. Впереди оставался ещё целый световой день, и до вечера можно было наконец-то выспаться: по велению начальства операция сворачивалась после того, как район покинут все официальные лица и представители.

И все-таки уснуть он не успел, поскольку возле постели появился Финал.

— Олег Иванович… Варан на связи, — проговорил он, как больному.

Варан с группой оставался в лесу для негласной охраны места захоронения и лиц, прибывших на эксгумацию.

— Я зачем тебе оставил рацию? — обречённо простонал Савватеев.

— Он требует вас…

Ледяная фишка наушника влезла в горячее ухо.

— Филина со старухами обнаружил? Диверсант вопроса не услышал.

— В районе шестого квадрата появилась какаято техника, — доложил он. — Наблюдатель слышит работу двух дизелей.

Район ещё со вчерашнего дня был оцеплен милицией, все дороги, в том числе и река, перекрыты нарядами.

— И откуда она взялась?

— Вышлю разведку, через два часа доложу, — откликнулся диверсант.

— Ищи Филина! — приказал Савватеев. — А то придётся торчать здесь до снега!

— Поисковые группы работают… Но он как в воду канул!

— В воде ищи, в воздухе — где хочешь! — Савватеев отключил рацию и сунул её Финалу.

Всю прошлую ночь «засвеченный» Финал участвовал в допросах и очных ставках, ездил с егерем Карпенко к месту захоронения Каймака и теперь едва держался на ногах. Однако стоял у двери и ждал команды.

— А что у нас в шестом квадрате? — спросил у него Савватеев.

— Ничего особенного, — тупо отозвался тот.

— Иди спать! — приказал рации Савватеев и укрылся одеялом с головой.

Но в следующую минуту подскочил, вмиг очнувшись от дрёмы: воронка от взрыва как раз находилась в шестом!

Он быстро оделся, вышел в коридор — Финал сидел у двери на первом этаже и откровенно дремал, как солдат-первогодок. Территорию базы теперь охраняла милиция, по случаю приезда высокопоставленных лиц согнанная, пожалуй, со всей области. Автоматчики в камуфляже бродили неподалёку от гостиницы, сидели в беседке и торчали у ворот.

Савватеев предупредил, что отлучится на час, осторожно выбрался через окно зала трофеев на улицу с тыльной стороны здания, а там перескочил забор и уже лесом пробрался на знакомую зарастающую дорогу.

Моросил осенний, однако тёплый дождик, ветер дорывал остатки листвы, поэтому отчётливый гул техники Савватеев услышал почти сразу и, ориентируясь на него, двинулся напрямую.

Увидев впервые круглый вывал леса и воронку, забитую берёзовыми чурками, Савватеев понял, что все здесь было приготовлено для уничтожения следов взрыва, но почему-то не доведено до конца — может, что-то отвлекло, а может, не спешили, полагаясь на отдалённость и безлюдье в глухом углу. И вот сейчас начатое дело довершили с особой тщательностью: бульдозер с навешанными впереди стальными клыками вырвал все пни, сдвинул их на край в одну кучу и теперь утюжил её гусеницами, превращая в жёваную деревянную кашу, смешанную с землёй и лесным мусором. Второй трактор тем временем уже распахивал поляну, выворачивая белесые пласты мягкой подзолистой почвы с остатками корней.

Там, где была воронка, оказалась совершенно ровная площадка, наискось разрезанная плугом, и отличалась лишь пятном вывернутой из глубины светлой глины.

Савватеев постоял на краю этого поля, посмотрел на ударную работу землеробов и, испытывая мстительное удовлетворение, словно он сам разрыл, перемешал и уничтожил все следы, не спеша побрёл назад, но уже по лесовозной дороге. Ветер задул с севера, стало вдруг сыро, пасмурно и промозгло, однако впервые за последние дни Савватеев чувствовал себя хорошо и сначала никак не мог понять, отчего, пока не ощутил, что по спине и затылку, вместо постоянного озноба, будто горячая струйка песка, течёт тепло. Он не задумывался, не анализировал, что же такое произошло; просто наслаждался неким абсолютным отсутствием страха перед пространством, от которого ещё недавно морозило. Он будто бы неожиданно для себя свыкся с мыслью, что в реальном мире существует ещё нечто недоступное разуму, как та самая шаровая молния, и, главное, нет никакой нужды, необходимости как-то раскрывать, изучать и познавать его. И пока оно существует, как устойчивая литосферная плита под ногами, можно жить спокойно, не задумываясь о будущем.

На дороге, прислонённый к дереву, стоял велосипед с двумя плетёными торбами, а чуть в стороне пожилой человек в старомодных, с толстой оправой очках стоял на ступеньках деревянной лестницы и срезал грибы с высокого, трехметрового ветровального пня. Внизу была расстелена плёнка, и опята, точнее одни шляпки, валились на неё частым дождём. Савватеев подошёл поближе — старик не обратил внимания, занятый почти ювелирным делом: в его замёрзшей, посиневшей руке вместо ножа оказалась опасная бритва. Тугие и плотные строчки грибов увивали весь пень снизу доверху, иногда превращаясь в густые шапки, и, видимо, требовались умение и осторожность, чтобы срезать их, не повредив ножек.

— Здравствуйте, — сказал Савватеев. — Здорово у вас получается.

— Да, — не глядя обронил интеллигентный старик. — Приходится делать хирургическую операцию.

Точными и быстрыми движениями он словно обрил шляпки грибов, которые мог достать, после чего спустился на землю, передвинул лестницу и лишь после этого убрал бритву и протянул руку:

— Прокофьев, профессор.

— Первый раз вижу, чтобы грибы собирали с лестницей, — признался Савватеев.

— Молодец, — благодушно похвалил старик и похлопал пень ладонью. — Постарался нынче, вон какой урожай. Сто пятьдесят килограммов дал.

— Один пень?

— Это не пень. Это мой кормилец, — старик полез по лестнице. — Пенсия маленькая, лекций сейчас не читаю… Не приглашают… Извините, надо спешить, а то перерастут.

— Кто перерастёт?

— Опята.

Грибы здесь и впрямь росли на глазах: сначала между старых корней появлялась короткая и толстая тычинка, затем её острие набухало и разворачивалось в мясистую шляпку. За несколько минут только что срезанные строчки вновь закурчавились и начали медленно раздаваться вширь. Тем временем Прокофьев закончил свою операцию на другой стороне пня и снова переставил лестницу.