Никаких угрызений совести я не испытывал. Русское офицерство, сколько я знал, ценило честь дороже жизни. Эти ребята нарушили все нормы и каноны и не заслуживали никакого снисхождения.

– А этих будем лечить или прислать им попа? – поинтересовался я, кивнув в сторону раненых.

– Ради Бога, доктор, помогите! – в один голос взмолились они.

– Доктор, исполните ваш долг, – поддержал их товарищ.

– Видите ли, сударь, – задушевно сказал я ему, – раны ваших друзей, к сожалению, очень тяжелые, я боюсь, что им уже никто не поможет, разве только священник…

– Доктор, умоляю, – сдавленным голосом произнес он.

– Я могу, конечно, попытаться, но стоить это будет еще по десять тысяч с человека…

Троица смотрела на меня с мистическим ужасом.

– Однако, – раздумчиво продолжил я, – так как я сам отчасти оказался невольной причиной, вы меня понимаете?.. Я, пожалуй, пока удовольствуюсь вашим экипажем, а оставшуюся часть долга можете погасить позже.

– Но это мой экипаж, – растерянно сказал секундант.

– Тогда, пардон, у нас с вами другие счета. Счастливо оставаться.

– Васька! – с отчаяньем в голосе закричал штабс-капитан, – отдай, Христом Богом молю. Мы потом с тобой сочтемся.

– Вы не сомневайтесь, – успокоил я секунданта, – если они умрут, то я экипаж верну.

Видно была, как офицеру жалко отдавать прекрасную коляску с очень приличными лошадьми.

– Васенька, умоляю! – между тем канючил «умирающий» Прохоров. – Все тебе вернем, честью клянусь, ты себе другую карету купишь, еще лучше.

«Васенька» с сомнением посмотрел на товарищей и неохотно кивнул.

– Ладно, пусть будет по-вашему.

– Тогда извольте расписку.

– Позвольте, вы не верите моему слову? – поразился он.

– Не верю, – честно признался я. – К тому же, я не имею чести знать вашу фамилию.

– Штабс-капитан Измайлов, – поспешно назвался кредитор.

– Очень почтенная фамилия, – похвалил я, – однако, расписку написать извольте. Сумма немалая.

– У меня ни бумаги, ни чернил нет, – попробовал увильнуть Измайлов. – Я на картель направлялся, а не… – он задумался, искал слово пообиднее, но, встретив мой взгляд, грубить раздумал, – писать расписки.

– Ничего, бумагу я найду, – пообещал я, открывая свой саквояж, – а написать можно и кровью, ее тут достаточно.

– Я не буду писать расписки кровью! – взвизгнул капитан, с ужасом глядя на меня. – Это, это как сговор с…

– Зря волнуетесь, – успокоил я его. – Я не дьявол, да и писать можете не своей, а чужой кровью. Впрочем, у меня и перо есть. Новая модель, граф Атос подарил.

Я вынул несколько листов бумаги и шариковую ручку.

Измайлов опасливо взял ее в руки, но тут же успокоился:

– Это как свинцовый карандаш?

– В точности, только пишет чернилами.

– Модная штучка, – завистливо сказал он, окончив писать расписку. – Не уступите?

– В другой раз обсудим, – пообещал я, – как кончим наши счеты.

И обратился к своему напарнику:

– Иван, подай аптечку.

Мы тут же развернули походный госпиталь. Иван успешно исполнил роль хирургической сестры, и вскоре я привел своих недругов в относительный порядок.

В процессе лечения доверительных отношений у нас не возникло, однако, я совершил гуманный поступок: поручил Ивану развезти раненых по домам на своем новом экипаже, а сам домой пошел пешком, предъявлять Але обещанную «сатисфакцию».