– Чего тебе не хватает? – спрашивает он.

Я смеюсь.

– Тридцати тысяч долларов, – говорю, – а таких денег ни у вас, ни у меня нет.

– Зачем они тебе, Сьюзи?

Я для него Сьюзи. Сьюзи Дэвис.

Я рассказываю ему, что останусь без дома, потому что уже три месяца не выплачивала по закладной. И контора, где я работала, переезжает на другой конец города, так что без машины мне не добраться до работы. И что мать в больнице, и страховки нет, и кроме меня платить за лечение некому. Я чуть ли не краснею, выкладывая ему список бед и несчастий, но он все слушает, кивает и принимает всерьез.

– Я могу дать тебе эти деньги, – говорит он.

– О ради бога! – отзываюсь я. – Откуда?

Но я и так знаю. У него в десять раз больше в ценных бумагах, вкладах и прочем. Пока он спал, я просматривала его почту и читала всякие уведомления.

– Об этом не беспокойся, – успокаивает он. Улыбка у меня – как мед прямо из улья.

– Вы очень добры, – говорю, – но я никак не могу взять у вас таких денег.

С ним я разговариваю, как городская девушка, которая могла бы сделать карьеру, дай ей хоть полшанса.

– Зачем мне деньги? – спрашивает он. – Я не сегодня завтра умру.

– Не смейте даже в шутку так говорить! – восклицаю я, присев рядом с ним на ручку кресла.

Юбочка у меня и без того короткая, а тут задирается так, что он прямо прикипел взглядом.

– Мне ничего не надо, только бы знать, что вы живы и здоровы, – говорю я.

– А мне хочется это сделать. – Он наконец поднимает взгляд к моему лицу.

Но я только головой качаю.

– Тогда считайте это займом.

Семьи у него нет. Друзей у него нет. Он нанимает женщину, чтоб убирала у него в доме. Кто-то еще приходит готовить еду, если не готовлю я. Он весь день смотрит телевизор, прерываясь только, чтобы поиграть со своей коллекцией марок. Бедный старый пердун. Единственная подруга – Сьюзи Дэвис, да и той даже не существует.

Я позволяю себя уговорить.

В следующий раз, когда я к нему захожу, он дает мне деньги. Наличными. Я ему сказала, что банковского счета у меня нет, потому что все выгребли под закладную и банк аннулировал мои кредитные карточки.

Я еще пытаюсь отказываться, но он вкладывает деньги мне в руку. Уговаривает.

Будь на моем месте Рози, она бы сейчас подарила ему поцелуй. Настоящий французский поцелуй. Присела бы к нему на колени и порадовала бы напоследок. Но я только обнимаю его. Говорю, что просто не могу поверить, какой он добрый и верный друг. Потом я выхожу в дверь, и больше он меня не увидит.

Мы с Рози покупаем билеты до Лос-Анджелеса, и вот мы летим на запад, навстречу славе и судьбе, очертя голову, как у нас говорится. Девчонки из Козлиного Рая штурмуют Голливуд. Мы ворвались туда летом семьдесят пятого, и, скажу я вам, это было времечко!

Только такое счастье долгим не бывает. Оказалось, все, что мы натворили прежде, было мелочью. Нам не пришлось долго жить в Лос-Анджелесе, чтоб об этом догадаться. Там все жители делятся на мошенников и их клиентов. На несколько лет нас хватило, но скоро все наши испытанные схемы себя исчерпали, а деньги утекали как вода.

Ну наконец сбылась мечта Рози, и она попала на экран. Знаете на какой. Только для домашнего просмотра. Такие фильмы смотрят, держа одной рукой пульт, а другую запустив себе в штаны.

Я для этого не гожусь.

– Ты не беспокойся, Рэйлин, – утешает меня Рози. – Ты долго нас кормила, а теперь моя очередь. И не думай, мне это нравится.

Все, за что я ни возьмусь, идет насмарку. Похоже, в Тилере и Ньюфорде я истратила всю отпущенную мне удачу. А может, я и не была готова играть против больших шишек. Может, никогда и не научусь.

В конце концов я попадаю под суд за приставания на улице – меня взяли слишком рано, так что до ограбления или вымогательства не дошло, – и получаю шесть месяцев. Это в восемьдесят первом. Как раз когда Рози начинает свою карьеру.

Меня выпускают, но я уже ни на чем не могу сосредоточиться. Просто сижу в задрипанной квартирке, которую мы сняли в Вествуд Вилидж и смотрю по телику всякую туфту и бесплатные копии роликов с Рози. Похоже, она наслаждается жизнью – черт возьми, она только и твердит, как она чертовски счастлива, – но все равно у меня сердце разрывается, когда я их кручу.

И только ночью все хорошо. Поздно, поздно ночью. Когда я вижу сны. Когда я волчица. Когда я веду свою стаю.

ВЫДЕРЖКИ ИЗ ИНТЕРВЬЮ С ДЖИЛЛИ КОППЕРКОРН,

ВЗЯТОГО ТОРРЕЙ ДАНБАР-БЕРНС ДЛЯ «КРОУСИ АРТС РЕВЬЮ»

В СТУДИИ МИСС КОППЕРКОРН НА ЙОР-СТРИТ в среду, 17 апреля 1991 года

– Меня всегда удивляло, почему мы не видим ваших работ на обложках изданий фэнтези?

– Я однажды попробовала заняться этим, но очень давно. Мой друг, Алан Грант, устроил мне контракт с издательством, выпускавшим книги в бумажных обложках, и я отнеслась к этой первой работе очень ответственно. Прочитала рукопись от начала до конца, написала кучу заметок, а потом уже пошла на встречу с художественным редактором, и тут реальность закатила мне настоящую оплеуху. Мои идеи ей понравились, но она сказала, что все это не пойдет, объяснила, как, по ее мнению, все должно выглядеть, и спросила: «Вы сумеете это сделать?» Я прямо у нее в кабинете, за разговором, сделала несколько набросков, и она сказала: «Вот-вот, то что надо!»

Так что я вернулась к себе в студию, которую тогда снимала вместе с Изабель, сделала иллюстрацию, отправила по почте и больше никогда не искала такой работы.

– Потому что она не соответствует вашим представлениям о ценности искусства?

– Вовсе нет. Просто наброски, которые я принесла в редакцию, очень точно отражали мысль, которую автор хотел донести до читателя. Это была моя реакция на его книгу, отклик – как если бы мы с ним вели разговор, – а мне кажется, так всегда и бывает с настоящим искусством. Оно вызывает на разговор. Оно задает вопросы, а иногда и отвечает на них, но тогда неизбежно возникают новые вопросы.

Но для того чтобы продать книгу, все это не нужно. Наверное, у меня просто голова не так устроена. И мне совсем не хочется только передавать чужие идеи. Художественный редактор точно знала, что нужно для хорошей продажи. А вот мои мозги тут оказались вроде квадратного колышка в круглой дырке.

– Однако знамениты вы прежде всего своими фантастическими полотнами.

– Я рисую только то, что существует.

– Буквально?

– Ну, я рисую то, что вижу. Только фантастических существ трудно заметить, верно?

– Но…

– Да, я понимаю, что вы хотите сказать. Но это не поза. Мало кому понравится, когда на него навешивают ярлык, но в каком-то смысле мне по душе звание «художницы волшебного мира».

– «На вид мисс Копперкорн напоминает одно из тех очаровательных и причудливых созданий, которых она так любит изображать. Она вполне могла бы служить моделью для собственных картин».

– Вы хорошо подготовились. Откуда это?

– Еженедельник «В городе», обозрение, посвященное вашей первой персональной выставке в галерее «Зеленый Человек». По-моему, там вас впервые назвали «художницей волшебной страны». Но, возвращаясь к тому, что вы сказали минуту назад…

– Что я рисую только то, что существует?

– Именно так. Что вы имеете в виду? Не хотите же вы всерьез сказать, что город населен крошечными эльфами и тому подобными созданиями?

– А что тут невероятного?

– Вы меня разыгрываете… не так ли?

– Может, и так. (Смеется.) Но не совсем. Мне не хочется втягивать вас в эзотерические споры, но что вы думаете о квантовом феномене?

– Честно говоря, совсем ничего не думаю.

– Идея заключается в том, что некоторые явления происходят только тогда, когда их воспринимает сознание наблюдателя.

– Разговор наш склоняется, кажется, к представлению об «общепризнанной реальности», о котором вы уже упоминали прежде. Идея, что мир таков, как есть, потому что все согласились считать его таким.