Вот на какой стадии наши отношения, когда он заезжает за мной в то утро, и старик «шеви» кашляет, отплевываясь синим дымом выхлопов, пока мы выводим его с парковки. До Тисона полдня езды по шоссе, но нам придется держаться окольных дорог, потому что «шеви», не разгоняющийся и до сорока миль, с выбитой фарой и без заднего бампера, просто напрашивается на то, чтоб его задержал первый попавшийся полицейский. На проселках спокойнее, если, конечно, нам удастся выбраться из города.

Удается.

Вскоре мы пыхтим по проселку в тучах пыли, громыхая задним крылом, ощущая всем телом каждый ухаб и клацая зубами на отрезках дороги, напоминающих стиральную доску. Два часа такой езды – и наш старичок, одолев подъем, хрипит, кашляет и помирает. Тишина приносит некоторое облегчение. Джорди вылезает наружу, откидывает капот, и мы с ним тупо пялимся на покрытый слоем пыли, залитый маслом мотор.

– Ты что-нибудь понимаешь в моторах? – спрашиваю я.

Джорди качает головой:

– Ничего. А ты?

– Я даже водить не умею.

Кристи, когда мы просили одолжить машину, предупреждал, что она может развалиться на ходу.

– Если сдохнет под вами, – сказал он, – снимите номера, а остальное бросайте.

Но это слишком уж дико. К тому же мы потерпели крушение практически в пустыне. Последняя ферма осталась далеко позади, а перед нами – горы Кикаха, причем та их часть, что занята резервацией. Никакого жилья, если не считать Тисона и ферм вокруг него, но это далеко на востоке. А дорога, на которой мы стоим, ведет прямо на север.

Джорди пытается подергать проводки, прочищает контакты аккумулятора, протирает крышку распределителя – все впустую.

– Похоже, придется пешком, – говорит он.

Я подмигиваю ему:

– Хорошо, что вещей не много.

Мы собирались по меньшей мере одну ночь провести в Тисоне, так что каждый прихватил рюкзачок со сменой одежды и туалетными мелочами. В моем еще блокнот для набросков, карандаши и краски. У Джорди с собой скрипка. Но есть нечего, кроме пакетика чипсов и пары плиток шоколада. Из питья – полбутылки апельсинового сока.

Джорди, одолжив у меня перочинный ножик, откручивает винты, на которых держатся номера, и снимает их. Таблички отправляются к нему в рюкзак – и мы готовы. Можно двигать. Еще раз заглядываем в машину и в багажник. Там обнаруживается драное одеяльце, которое я сворачиваю и сую под мышку. Джорди хлопает машину по капоту, и мы шагаем вперед, держась обочины.

– Даже приятно, – замечаю я. – Чудесный день.

Так оно и есть. Небо синее, июньское солнце сияет. Время, когда весна уже кончилась, а лето еще полностью не расцвело, – свежая зелень пробивается сквозь бурую прошлогоднюю траву и бурьян, а стайки одуванчиков и других полевых цветов добавляют цветовых пятен. Воздух на вкус, после городского, – чистый кислород, и все пахнет свежестью, как в сладкое воскресное утро, перефразируя строчку из репертуара группы Джорди. Тепло, но не жарко, и даже мошкара не надоедает. Ее сезон, по счастью, как раз закончился, а для лосиных мух еще слишком рано. Конечно, если мы проболтаемся до вечера, комарья будет более чем достаточно.

Но, оказывается, комары не самое неприятное, что нас ожидает.

К тому времени, когда покинутый бедолага «шеви» остается за двумя холмами позади и совсем скрывается из виду, наша решительная ходьба замедляется и нависает угроза привала. В такой чудный денек ужасно хочется побездельничать. Лечь бы на спину на травку у дороги и смотреть в синеву. Можно порисовать немножко, а Джорди сыграет что-нибудь. Неплохо бы изобразить Джорди играющим на скрипке.

Я предлагаю заняться этим, когда доберемся до следующего гребня. Джорди пожимает плечами. Думается, он рассудил, что вся поездка – моя затея, так что мне и устанавливать распорядок. Он же просто водитель. Был им, пока было что водить.

Я смотрю вперед. Дорога перед нами ныряет в лощину, а дальше снова начинает карабкаться вверх. Лес здесь ближе, и поле поросло деревцами – передовым отрядом наступающей с каждым годом чащи. Я догадываюсь, что мы миновали старые пастбища и пересекли границу резервации. Несколько лет назад индейцы открыли кампанию против фермеров, пасущих скот на их землях, и теперь на южных границах резервации повсюду видишь зарастающие поля.

– Как ты думаешь, еще далеко? – спрашивает Джорди.

– Докуда? – отзываюсь я. – До Тисона?

Он улыбается:

– Понятное дело. Хотя меня больше интересует ресторан, где можно перехватить что-нибудь. А потом хорошо бы найти мотель. Мы не так снаряжены, чтобы ночевать под открытым небом.

Я знаю, что он вырос в сельской местности, но сейчас рассуждает как горожанин, и я говорю ему об этом.

– Да понимаю я, что, если надо будет, перетерпим, – начинает он, – но я предпочитаю спать в постели, а не на травке и есть в ресторане, а не выкапывать съедобные коренья и… – Он обрывает фразу.

Я оглядываюсь, не понимая, что его отвлекло, и замечаю клубы пыли на следующем холме. Прищурившись, различаю в пыли красный грузовичок-пикап. Джорди тоже присматривается.

– Слушай, может, они нас подкинут, – говорит он. – Правда, едут не в ту сторону, но если будут возвращаться той же дорогой, можно…

Но я уже схватила его за руку и тащу к кювету. Несколько шагов он проходит не сопротивляясь, но потом останавливается.

– Джилли… – начинает он, но я перебиваю его:

– Идем! – Я дергаю его за руку. – Не надо, чтоб нас видели на дороге, пока мы не разберемся, кто это.

Я не знаю, успели нас заметить из пикапа или нет, знаю только, что не хочу подпускать их близко. Джорди не бывал в этих местах, но я-то здесь выросла. И слышала достаточно. Парням вроде моего старшего братца нет лучшей забавы, чем кататься по краю резервации, высматривая одинокого индейца. А если не попадется индеец, можно поиздеваться и над парочкой хиппи.

Конечно, не исключено, что в том пикапе едет старый фермер или индеец, свернувший на проселок, чтобы сократить дорогу. Но с тем же успехом он может оказаться набит «белой швалью», которой вздумается позабавиться с нами на свой манер. Волосатика вроде Джорди просто поколотят. Меня… меня, пожалуй, бить не будут. Во всяком случае, не сразу. В первую очередь у них на уме будет другое.

Я могу и ошибаться. Бывало, ошибалась. Но я не так доверчива, как кажется моим знакомым. Правда, я вижу в людях лучшее, но это не значит, что жду от всех только хорошего.

– Надо уходить, – настаиваю я и тяну его за руку с такой силой, что он вынужден сделать несколько шагов, чтобы не упасть.

Я слышу, как мотор пикапа набирает обороты. Может, просто на подъеме, но скорее они заметили нас.

– Бежим! – кричу я Джорди.

Я скатываюсь в канаву и вылетаю на другую сторону. Перебрасываю рюкзачок через изгородь и протискиваюсь между рядами колючей проволоки. Джорди еще мгновение медлит в недоумении, но, почувствовав, что я не шучу, подчиняется. Я перенимаю у него скрипку и приподнимаю проволоку, помогая ему пролезть.

– Теперь не охотничий сезон, – говорю я, – так что крупнокалиберных охотничьих винтовок у них с собой не должно быть. Но и от пульки двадцать второго калибра можно умереть.

Джорди ошарашенно смотрит на меня:

– Да брось!

– Потом поговорим, ладно?

– Но…

Я не слушаю его, бегу через поле, огибая кусты. Оглянувшись через плечо, вижу, что он бежит за мной. И еще вижу, как грузовичок резко тормозит. Колеса взметают тучу пыли, но сквозь пыль я различаю жесткое молодое лицо водителя, глядящее на нас в боковое стекло. Приходится отвести взгляд, чтобы не споткнуться, но я то и дело оглядываюсь. Джорди быстро нагоняет меня. Еще раз оглянувшись, я вижу человека, стоящего перед капотом пикапа, и блеск металла.

– Начинай вилять на бегу, – кричу я Джорди.

– Что?

Но он уже слышит треск выстрела. Что-то со свистом пролетает мимо нас, далеко справа. Теперь и Джорди понял, что это всерьез. Он едва не обгоняет меня.