Она кивком указала на вход в пещеру, у входа в которую горел еще один огонь.

– Заходи, а я пока выну из печи горшки.

Внутри было жарко от костров и печей. Фаолан собрался было усесться на пол, как вдруг заметил в углу спящую на шкурах волчицу и принюхался. Мать малькада! Молодой волк задрожал, ноги одеревенели от напряжения, уши прижались к черепу, глаза сузились. Он никак не мог отвести от нее взгляд.

– Не волнуйся, она спит, – сказала Сарк, входя в пещеру.

– Я видел ее детеныша на холме.

– Я знаю.

– Откуда?

– Учуяла от тебя ее запах.

– Но я даже не прикасался к малышке, клянусь!

– И это я тоже знаю.

Сарк сжимала в зубах кожаный мешок, в который были сложены какие-то странные предметы. Очевидно, это и были горшки, о которых она говорила, но сейчас это Фаолана вовсе не интересовало. Он по-прежнему не сводил глаз со спящей волчицы.

– А моя мать приходила сюда, когда… Когда…

Фаолану показалось, что он стоит на краю пропасти и сейчас вот-вот рухнет вниз. Если его мать до сих пор жива, то это все меняет! Он обязательно ее найдет. Ради этого он готов бежать хоть до самого края мира.

– После того, как тебя забрала обея?

Фаолан кивнул.

– Нет.

Сарк была рада, что ей не пришлось лгать. Если бы мать Фаолана на самом деле приходила сюда, она бы солгала, но, к счастью, этого не потребовалось. Сарк с презрением относилась ко многим условностям волчьего общества, но искренне считала, что чем меньше малькад знает о своей матери, тем лучше. Однако от этого волка так просто не отделаешься.

– Зачем вообще так поступают?

– Ты и сам знаешь, Фаолан. Не будь дураком! Это один из немногих законов клана, которые действительно имеют какой-то смысл. Ради чистоты крови, конечно же.

Фаолан раздраженно качнул головой.

– Мне надоело об этом слушать! Для меня в этом нет никакого смысла, и дело не только в законах клана… – он запнулся, но собрался с силами и продолжил: – Сейчас я одинок больше, чем был, когда жил сам по себе.

Сарк, казалось, слушала его вполуха, занимаясь чем-то в полутемном уголке пещеры. Фаолан вгляделся в нее. Старая волчица тоже жила отдельно и, по всей видимости, была этим вполне довольна. Ему захотелось, чтобы она отнеслась к нему со всем вниманием, чтобы выслушала, поняла его боль, чтобы…

Она никогда не обнимет его так, как обнимала огромная и добрая Гром-Сердце, и Фаолан очень удивился, что эта мысль вообще пришла ему в голову. Для этого он слишком большой. Но когда-то и он был маленьким меховым комочком, которого так легко обнять и утешить. Когда-то и он был дорог кому-то, когда-то и о нем кто-то заботился. Он снова посмотрел на Сарк. Интересно, а с ней такое случалось когда-нибудь? Любил ли ее кто-нибудь?

Фаолан страдал: сейчас он живет бок о бок с себе подобными, но при этом чувствует себя совершенно чужим. Он связан с кланом, но не его член. Он живет в стае, но его все презирают. Молодой волк вспомнил, что еще до того, как МакДункан рассказал ему о гаддерглоде, он собирался уйти в Га’Хуул. Начать всё сначала…

– Я жутко устал от них и от их глупых правил, – вздохнул он.

– Ну тогда отдохни, – ответила Сарк, расставляя горшки в углублении. Фаолан наклонил голову, наблюдая за старой волчицей. Эти сосуды выглядели очень странно, но чем-то притягивали взгляд. Некоторые были украшены маленькими камешками или линиями, складывавшимися в узор. Они отвлекали, не давали сосредоточиться, и волк помотал головой, возвращаясь к реальности.

– Ты знала мою мать? Моего отца?

Сарк обернулась. Ее непослушный глаз принялся бешено вращаться, а шерсть на загривке, и без того изрядно спутанная, встала дыбом. Она заговорила – медленно, словно обращаясь к очень глупому щенку:

– Ты что, не понял? Я живу вне стаи и вне клана. У меня нет друзей, нет знакомых. Я не знаю других волков.

– Но они же к тебе приходят. Как в тот раз, когда охотились на меня.

– Да, приходят, и в тот раз это было ошибкой. Следовало бы потребовать с них больше доказательств, что у тебя пенная пасть.

– И она тоже пришла к тебе. – Фаолан кивком указал на волчицу-мать.

– Это другой случай. Они приходят, потому что им нужна помощь. Они не приходят сюда глодать кости или выть на луну. Твоя мать не приходила. Я ее не знала.

Фаолан снова тяжело вздохнул, опустил голову на землю и прикрыл морду лапами.

– Прекрати вздыхать. Не люблю нытиков.

Волк шмыгнул носом.

– Я просто хочу знать, вот и всё. У меня еще была кормилица. Вторая мать.

– Знаю. Медведица-гризли.

– Откуда знаешь?

– Я учуяла ее запах, когда бирргис выслеживал тебя. Остальные, правда, тоже учуяли. Только они думали, что тебя укусила медведица с пенной пастью.

– А ты так не думала?

– Не была уверена. Как я уже сказала, доказательств было слишком мало. Но я учуяла запах молока – старый запах.

Фаолан подумал, что у этой странной волчицы, должно быть, невероятно острое чутье.

– Но если ты учуяла запах молока моей второй кормилицы, то как ты могла подумать о том, что она меня укусила? Я для Гром-Сердца был как ее собственный медвежонок. Даже если бы она заболела пенной пастью и впала в безумие, она ни за что не стала бы меня кусать.

Сарк склонила голову, и на мгновение ее блуждающий глаз застыл. Она смотрела не на Фаолана, а на землю.

– Ты не знаешь, на что способны кормилицы.

– О чем ты?

Сарк долго молчала, а потом медленно перевела взгляд на заднюю стену пещеры, где царила тьма и где стояли кувшины с ее первыми воспоминаниями. Она не заметила, что Фаолан продолжает за ней следить.

– Что там такое?

Волчица развернулась: теперь ее блуждающий глаз смотрел на кувшины, а нормальный – на Фаолана.

– Кувшины памяти.

– Кувшины памяти? У тебя есть воспоминания о гаддерглоде?

– Нет. А зачем тебе?

– Когда наступит луна Поющей Травы, волки собираются устроить гаддерглод.

– Если она наступит, – устало покачала головой Сарк.

– Почему ты так говоришь?

– Погода в эти дни стала совсем безумной, кэг-мэг. Что-то не то с временами года, но я еще не поняла, что именно. – Она вздохнула и продолжила: – Так, значит, они собрались провести гаддерглод? Ну что ж, давненько его не было.

– Да, и это мой шанс. – Фаолан вдруг подумал, что пока необязательно упоминать Дункана МакДункана.

– Шанс на что?

– Выбраться отсюда. Стать волком Священной Стражи. Я подумал, может, ты что-то знаешь о гаддерглоде, помнишь о нем, дашь мне какой-нибудь совет?

– Тогда тебе, малыш, стоит придумать причину получше.

– Что ты хочешь сказать?

– Что хотела, то и сказала. Желание выбраться отсюда – глупая причина. И куда ты пойдешь? Ради этого я не буду перебирать кувшины. Все дело вот здесь, в этом черепке. – Сарк подняла лапу и похлопала себя по голове. – И вообще, ты слишком долго тут задержался. Тебе нужно уйти, пока она не проснулась. Ей будет больно, если она учует от тебя запах своего щенка.

– Ну ладно, – сказал Фаолан и встал. Он снова вспомнил о своей настоящей матери. Найти Гром-Сердце уже невозможно – ведь он встретится с ней только после того, как умрет и выяснит, где находится то место, которое медведи называют Урсуланой, а волки – Пещерой Душ. Но его настоящие мать и отец еще вполне могут быть живы. Они его узнают.

Сарк словно прочитала его мысли. Она тихо зарычала:

– Не делай этого, Фаолан. Не ищи свою мать. Во-первых, она тебя не узнает. А во-вторых, что ты ей скажешь?

Она узнает меня. Узнает, – сказал он уверенно. – В глубине души она помнит мой запах. И еще она узнает вот это.

Он поднял переднюю лапу и резко опустил ее на земляной пол пещеры. В пыли остался отпечаток – спиральная изогнутая звезда.

Глава двенадцатая

Мерзость!

Ветер мешал ей. Казалось, что он постоянно меняет направление, как это часто случается в луну Первого Снега. Гвиннет, сова-кузнец и дочь покойного Гвиндора, всю ночь боролась с ветром, направляясь на север, к Кольцу Священных Вулканов.